Короче говоря, пан Клякса может все.
Однажды я во время урока подумал об этом. Пан Клякса угадал, о чем я думаю, и погрозил мне пальцем.
— Послушайте, мальчики, — сказал он, — некоторые из вас считают меня чем-то вроде волшебника или фокусника. Это глупо! Я люблю изобретать и кое-что смыслю в сказках. Но не больше! Если вам нравится придумывать про меня всякую чушь — пожалуйста, меня это не касается. Выдумывайте сколько угодно. Я не вмешиваюсь в чужие дела. Смешно! Некоторые даже верят, будто человек может превратиться в птицу. Правда, Матеуш?
— Авда, авда! — отозвался Матеуш, сидевший в заднем кармане сюртука пана Кляксы.
— Все это чепуха! Лично я не верю в такие выдумки.
— Ну, а сказки, пан профессор, тоже выдумки? — неожиданно спросил Анастази.
— Сказки всякие бывают, — ответил пан Клякса. — Некоторые считают, что я выдуман и моя академия выдумана. Но они ошибаются!
Все ученики очень любят и уважают пана Кляксу за то, что он такой добрый и никогда не сердится.
Как-то раз мы встретились в парке. Он улыбнулся и сказал:
— Тебе очень к лицу рыжие волосы, мой мальчик! — Потом посмотрел на меня испытующе и добавил: — Вот сейчас ты подумал, что мне лет сто, верно? А ведь я на целых двадцать лет моложе тебя.
Я в самом деле тогда так подумал, и мне было неприятно, что пан Клякса прочел мои мысли. Но долгое время я не мог сообразить, как это пан Клякса может быть настолько моложе меня.
И вот что рассказал мне Матеуш.
На третьем этаже, в комнате, где живут пан Клякса и Матеуш, на подоконнике стоят две кровати величиною с папиросный коробок; в этих кроватках они спят. Неудивительно, что в такой кроватке умещается скворец, но пан Клякса? Этого я не мог понять. Может быть, Матеушу это только мерещится или он просто-напросто выдумывает, но он еще рассказал мне, что каждый день ровно в полночь пан Клякса начинает уменьшаться, пока не станет размером с грудного младенца. У него выпадают волосы, усы, борода, и он как ни в чем не бывало ложится в крохотную кроватку, стоящую рядом с кроваткой Матеуша.
Проснувшись утром, пан Клякса вставляет в ухо увеличительный насос, затем принимает несколько таблеток для ращения волос и таким путем минут через десять становится обычным паном Кляксой.
Увеличительный насос пана Кляксы заслуживает особого внимания. С виду это обыкновенная масленка для швейной машины. Но стоит пану Кляксе приставить насос к какому-нибудь предмету и несколько раз нажать на донышко, как этот предмет сразу начинает увеличиваться. Таким образом, пан Клякса из младенца превращается во взрослого человека, а из маленького куска мяса величиною с кулачок приготовляет жаркое для всей академии. У этого насоса есть большой недостаток: он увеличивает не все предметы, а только самые необходимые, и они остаются в увеличенном виде недолго, только пока это нужно, а потом снова принимают прежний вид. Поэтому пан Клякса в полночь снова превращается в младенца, а мы после обеда чертовски голодны, так что нам на сладкое приходится съесть еще что-нибудь, приготовленное из цветных стеклышек.
Цветные стеклышки нам приходится запасать в огромном количестве, потому что увеличительный насос на них совсем не действует. Это нас очень огорчает. Но пан Клякса обещал придумать какой-нибудь другой способ для приготовления сладкого.
За утренним завтраком пан Клякса съедает несколько цветных стеклянных шариков и запивает их зеленой настойкой. Этот напиток, по словам Матеуша, возвращает пану Кляксе память, которую он теряет во время сна.
Как-то утром, когда зеленой настойки не оказалось, пан Клякса не мог вспомнить, кто он, как его зовут; он не узнал собственной академии, перепутал всех учеников и даже Матеуша называл Трезором, приняв скворца за собаку.
Он бродил по академии как безумный и кричал:
— Андерсен! Где мой вчерашний день? Куд-ку-да! Я курица! Сейчас снесу яичко! Отдайте мои веснушки!
Если бы Матеуш не полетел к трем веселым гномам и не взял у них взаймы бутылку зеленой настойки, пан Клякса наверняка сошел бы с ума и навсегда исчезла бы его знаменитая академия.
Позавтракав, пан Клякса налепляет веснушки и одевается. Нелишне описать внешний вид и одежду пана Кляксы.
Пан Клякса среднего роста, но нельзя понять, толстый он или тонкий, потому что одежда на нем сидит мешком. Он носит широченные штаны, которые во время ветра надуваются, как воздушный шар; просторный сюртук — цвета не то шоколадного, не то бордо; бархатный, лимонного цвета жилет с большими стеклянными пуговицами; высокий стоячий воротник и бархатный бант вместо галстука. Особенное своеобразие костюму пана Кляксы придают карманы. Их у него видимо-невидимо.
Я насчитал на его штанах шестнадцать карманов, а на жилете двадцать четыре. Зато в сюртуке всего один карман и тот сзади. Этот карман предназначен для Матеуша, и Матеуш может забираться туда когда захочет.
По утрам, когда пан Клякса приходит на работу и собирается сесть в кресло, из заднего кармана доносится душераздирающий вопль:
— Баю, даю! Баю, даю!
Это значит: «Погибаю, пропадаю! Погибаю, пропадаю!»
Тогда пан Клякса, прежде чем сесть, старательно расправляет полы сюртука, чтобы не раздавить Матеуша.
Но не всегда Матеушу приходится предостерегать пана Кляксу. Иногда пан Клякса, войдя в класс, сам говорит:
— Адась, убери, пожалуйста, кресло.
Я убираю кресло, и пан Клякса как ни в чем не бывало садится на воздух, туда, где оно только что стояло.
В жилетных карманах у пана Кляксы столько добра, что у нас просто дух захватывает. Тут бутылка с зеленой настойкой, табакерка с запасными веснушками, увеличительный насос, снотворный квас, о котором я еще расскажу, цветные стекляшки, свечные огоньки, таблетки для ращения волос, золотые ключики и другие ценные вещи.
Карманы штанов, по-моему, бездонны. Пан Клякса может спрятать туда что угодно и забыть, что у него там лежит. Матеуш рассказывал мне, что, перед тем как лечь спать, пан Клякса опорожняет карманы и складывает их содержимое в отдельной комнате, причем нередко случается, что одной комнаты мало и приходится открывать вторую, а то и третью.
Такой головы, как у пана Кляксы, нет ни у кого другого. У него огромная шевелюра, переливающаяся всеми цветами радуги. А подбородок пана Кляксы обрамлен черной как смоль растрепанной бородой.
Большую часть лица занимает нос; он очень подвижен и поворачивается то вправо, то влево, в зависимости от времени года. На носу сидит пенсне, похожее на маленький велосипед, а под носом растут длинные жесткие оранжевые усы. Глаза у пана Кляксы как два сверла, и, если бы не пенсне, он протыкал бы ими всех насквозь.
Пан Клякса видит абсолютно все — видимое и даже невидимое.
В одном из погребов хранятся маленькие разноцветные воздушные шарики с привязанными к ним корзинками. Недели две назад я узнал, для чего они пану Кляксе.
Было это так. Когда мы вставали из-за стола после обеда, из города примчался Филипп с известием, что на перекрестке Резедовой и Смешной улиц застрял трамвай и никто не может его починить. Пан Клякса велел принести из погреба один воздушный шарик, положил в корзинку свой правый глаз, и шарик полетел в город.
— Собирайтесь в дорогу, мальчики, — сказал пан Клякса, — сейчас он вернется. Я узнаю, что случилось с трамваем, и мы пойдем к нему на выручку.
В самом деле, не прошло и пяти минут, как воздушный шарик вернулся и опустился прямо у ног пана Кляксы.
Пан Клякса вставил свой глаз на место и с улыбкой промолвил:
— Все ясно — левое заднее колесо нуждается в смазке, в переднюю ось набился песок, на крыше разъединились ведущие от дуги провода, а у вагоновожатого опухла печень. Анастази, открывай ворота! Шагом марш!
Мы вышли строем на улицу, пан Клякса — сзади. По дороге он снял пенсне и приставил к нему увеличительный насос. Пенсне стало расти. Когда оно достигло размеров настоящего велосипеда, пан Клякса вскочил на него и поехал впереди, указывая дорогу.
Вскоре мы были на Смешной улице. На перекрестке, затормозив движение, стоял пустой трамвай. Несколько слесарей и механиков, пыхтя и вытирая пот, возились вокруг него.
Увидев пана Кляксу, все расступились. Пан Клякса велел нам, взявшись за руки, оцепить трамвай и никого не подпускать. Он подошел к вагоновожатому, корчившемуся от боли, и дал ему проглотить маленькое голубое стеклышко. Потом занялся самим трамваем. Опустил руку в один из своих бездонных карманов и вынул слуховую трубку, молоточек, лейкопластырь, банку желтой мази и бутылку йода; обстукал трамвай со всех сторон, внимательно выслушал его, смазал мотор и руль желтой мазью, а ось — йодом. Взобрался на крышу и слепил пластырем разъединившиеся провода.
Вся эта процедура заняла не больше десяти минут.
— Готово! — объявил торжественно пан Клякса. — Можно ехать!
