Астрель забарабанила кулачками в потемневшую от дождей и ветров дверь.
– Иду, иду! – послышался глухой ворчливый голос. Видимо, ее ждали.
Скрипнул ключ, дверь отворилась ровно настолько, чтобы пропустить Астрель.
На темной лестнице стояла старая служанка со свечой в руке. Дрожащий язычок пламени осветил ее лицо. Морщины, жесткие и глубокие, как щели в камне, набегали одна на другую. Казалось, и за тысячу лет не могло так состариться человеческое лицо.
– Здравствуй, тетушка Черепаха, – тихо сказала Астрель.
– Здравствуй, девочка, – медленно роняя слова, проговорила старуха. – Иди, иди. Господин Ренгист ждет тебя.
Астрель стала подниматься по стертым, выщербленным ступеням, а огонь свечи слабел и мерк где-то внизу. Она уже поднялась на самый верх, а медлительная служанка за это время с трудом одолела несколько ступеней.
– Отец! – Астрель обняла старого человека, сидевшего в глубоком кресле у горящего камина.
Он сидел неподвижно, словно погруженный в вечную дремоту. Его седые волосы были похожи на высушенные ветром и временем дикие травы. Они в беспорядке падали на ветхий бархат воротника.
Астрель опустилась перед ним на колени, взяла его вялую, безжизненную руку, прижалась к ней щекой.
Нет, этот старик не был ее отцом. Но в этом чужом, враждебном ей мире он был самым близким, единственным ее другом, если не считать ворчливой и неповоротливой служанки.
«Когда же я первый раз прибежала в эту башню? – подумала Астрель. – Давно, очень давно. Он был тогда совсем не такой, добрый волшебник Ренгист. Он тогда еще многое мог вспомнить, пусть ненадолго, на минуту, но вспоминал. Хотя и тогда не сумел мне помочь». Да, прошло уже, пожалуй, года три, а то и больше.
А случилось это вот как. Однажды Астрель в сумерках незаметно скрылась из дворца. Она мчалась по улице, словно наперегонки с ветром, лишь бы убежать подальше от королевского дворца.
Вдруг ее заметили стражники с факелами: волосы Астрель зеленым дождем блеснули в свете огней. Она кинулась в переулок, кружила, как испуганный зверек. До сих пор ей помнится топот сапог за спиной и грубые голоса.
Она нырнула в первую же открытую дверь. Это была дверь башни Ренгиста Беспамятного.
Она крикнула: «Спасите! Помогите!» Тетушка Черепаха схватила ее в охапку и живо спрятала в сундук. А сама как ни в чем не бывало уселась на тяжелую крышку сундука, зажав в руке длинную деревянную скалку. Стражники ворвались в башню толпой, рыскали повсюду, не было уголка, куда бы они не сунули нос.
А тетушка Черепаха все сидела на сундуке и бранила их на чем свет стоит:
– Видно, вы все с ума спятили! Ищете, чего нет. Бездельники и лоботрясы! Трусы и лентяи! Какая девчонка, где вы ее видели? Спите на ходу, вот вам и мерещится невесть что!
При этом она так размахивала скалкой, что стражники и подступиться к ней не посмели. Так ни с чем, как побитые собаки, ворча, убрались восвояси.
Тогда тетушка Черепаха подняла крышку сундука и потащила Астрель за руку к своему господину, по дороге приглаживая ее растрепавшиеся волосы.
Ренгист посадил Астрель перед собой на низкую скамейку и так по-доброму взглянул на нее, что она все-все рассказала о себе и о своем горе.
С тех пор каждый вечер, дождавшись, когда солнце скроется за Оленьим лесом, она тихонько прокрадывалась в башню Ренгиста Беспамятного…
– Ты, ты… принцесса Сумерки? – неуверенно, с трудом проговорил Ренгист Беспамятный. Он хмурил брови в мучительном усилии сосредоточиться и вспомнить.
– Да, я – Астрель, отец. Видишь, ты вспомнил меня.
Ренгист Беспамятный с нежностью поглядел на девушку, но его взгляд вдруг начал тускнеть, угасать, словно уходил куда-то вглубь.
– Отец, отец! – повторила Астрель, теребя старика за руку. – Спаси меня! Ты – могучий волшебник. Вспомни, вспомни какое-нибудь заклинание! Чтоб у меня выросли крылья. Или пусть все слуги во дворце уснут так надолго, чтобы я успела убежать далеко-далеко. Ведь я невидима только в сумерках, а когда зажгут свечи, слуги сразу хватятся меня. Мне не убежать. Они торопят меня со свадьбой, отец. А я лучше умру…
Шаркая жесткими подошвами, вошла тетушка Черепаха с большим серебряным подносом в руках.
– Кофе, Пачереха, наконец-то, – пробормотал Ренгист Беспамятный. – Придвинь стол к огню и оставь нас.
– Чай, а не кофе, – проворчала тетушка Черепаха. – Когда бы я успела сварить кофе, если ты велел сварить его только сегодня утром? Вот чай. Ты заказал его вчера. Как раз хорошо настоялся.
– Ступай, Харечепа, ступай, – равнодушно махнул рукой Ренгист Беспамятный. – Все равно…
Астрель помогла тетушке Черепахе придвинуть небольшой столик, расставить чашки. Цветной узор на столике стерся, лишь кое-где тускло поблескивал перламутр.
Астрель старалась не глядеть на руки тетушки Черепахи, морщинистые, древние.
– А ведь они были братья. Ренгист и Каргор. Ренгист и Каргор… – Голос тетушки Черепахи звучал глухо и заунывно, как осенний ветер. И хотя она всегда рассказывала одно и то же, всякий раз Астрель с волнением ловила каждое ее слово. – Братья… Они играли вместе. Вон в старом сундуке до сих пор лежат их игрушки. А когда подросли и возмужали, оба стали волшебниками. И оба влюбились в одну девушку. Говорят, краше ее не было никого на свете. Дождирена Повелительница Дождя. Так ее звали. Она полюбила моего господина, доброго волшебника Ренгиста. И они уехали куда-то далеко-далеко. Счастливые, молодые. Только с тех пор о ней никто ничего не слышал. Словно сгинула, пропала без следа красавица Дождирена Повелительница Дождя… (При этих словах сердце Астрель почему-то всегда сжималось от непонятной тоски.) Ох, давненько это было! Бегала я тогда босоногой девчонкой. А как исполнилось мне шестнадцать, нанялась я в служанки к господину Каргору. Недобрые дела творились в его Черной башне! А меня только смех разбирал, когда, бывало, влетит в окно летучая мышь или филин. Ударится об пол – и вот тебе знатный гость, весь в шелку да в бархате. Только глаза светятся, как угли в темноте. А потом в башне завелись какие-то голоса. Никого нет, а голос то стонет, то плачет. Слуги подогадливее разбежались кто куда. Ну а я что? Молода была да глупа, а платил господин Каргор щедро. Прислуживала ему как умела. Только с каждым днем становился он все злей да придирчивей, никак не угодишь. Однажды я что-то замешкалась. «Что ты тащишься, как черепаха! – закричал он в ярости. – Вот и стань черепахой, старой черепахой!» Он прочел какое-то заклинание, и вмиг кожа моя сморщилась, потемнела, на спине вырос твердый панцирь. Я превратилась в старую черепаху. Даже душа у меня постарела. Что делать? Я уползла в лес, и если бы не господин Ренгист… Как раз в те дни возвратился он из дальних краев. Одинешенек, без красавицы жены. Молчаливый, не по годам седой. И поселился в этой башне, заброшенной и унылой, под стать ему. Да, был он уже не тот, что прежде, как подменили. Но его еще не прозвали в городе Ренгист Беспамятный. Хотя уже и тогда, бывало, битый час все думает, хмурится, трет лоб, пока припомнит, что надо. Пожалел он меня. Начал читать заклинание, да вот беда, забыл посередке. Так и не смог победить до конца злые чары Каргора. Вот я и стала тетушкой Черепахой, вот кем я стала…
Тетушка Черепаха глубоко вздохнула, постучала своей жесткой рукой по твердому, как панцирь, переднику.
– Так и живу теперь на посмех людям, – глухо проговорила она, уже стоя на пороге. Закрыла за собой дверь, затихли ее шаркающие шаги.
Астрель снова взглянула в окно, и бледная звездочка на темнеющем небе словно уколола ее.
– Я еще помню, смутно помню какие-то заклинания, волшебные слова, – как во сне проговорил Ренгист Беспамятный. – Но что они значат, их тайный смысл, он ускользнул от меня, я все забыл…
– Не будем терять надежды. – Астрель припала к его плечу. Почему-то на миг ей представился белый парус далеко в темном море. – Нам ничего не осталось, кроме надежды. А вдруг ты вспомнишь!
– Да, да… – равнодушно пробормотал Ренгист Беспамятный. Веки его безвольно опустились, он снова погрузился в свою безжизненную дремоту.
– Отец! – взмолилась Астрель. Такое отчаяние звучало в ее голосе, что Ренгист Беспамятный вздрогнул и открыл глаза.
Мгновение он бессмысленно озирался по сторонам, словно стараясь понять, где он, кто рядом с ним.
– Я был далеко… – прошептал он.
Ренгист Беспамятный посмотрел на Астрель, взгляд его становился все пронзительней, глубже. Вдруг он заговорил, и по мере того как он говорил, голос его креп, обретал величие и звучность:
Ивер и авер, венли и вемли!
Слову волшебному, тайное, внемли.
Снежными звездами, вниз или ввысь,
Тайна, откройся, тайна, явись!
Астрель замерла, ожидая сама не зная чего. Может быть, содрогнется старая башня или вдруг она взлетит с легкостью птицы. Но ничего не случилось. Только в мрачной комнате стало еще темней.
