Евгений, митроп., "Словарь русских светских писателей", ч. 2, стр. 5–6. – "Роспись российским книгам для чтения из библиотеки А. Смирдина". – Геннади, "Справочный словарь о русских писателях и ученых", стр. 224–227. – "Северная Пчела", 1826 г., № 106. – "Москвитянин", 1843 г., № 5.
Русский биографический словарь А. А. Половцова
Часть первая. Сказки богатырские
Издать в свет книгу, содержащую в себе отчасти песнопения, которые распевают в каждой харчевне, кажется, был бы труд довольно суетный, но я надеюсь найти себе оправдание в нижеследующем.
Романы и сказки были во все времена и у всех народов, и они оставили нам старейшие сочинения древних людей и древних обрядов каждой страны, и потому удостоились быть запечатлены на письме, а в новейшие времена просвещенные народы почтили их собранием и опубликовали их.
Помещенные в Парижской Всеобщей Библиотеке романов повести о рыцарях, есть ни что иное, как богатырские сказки, и французская Biblioteque Bleu, содержит сказки, которые у нас рассказывают в простом народе. С 1778 г. в Берлине также издается «Вивлиофика»[1] романов, содержащая между прочим два отделения: «Романы древних немецких рыцарей» и «Романы народные». Россия также имеет свои романы, но они хранятся в памяти. Я решил не подражать издателям, прежде меня начавшим издавать подобные предания, и издаю эти Русские сказки с намерением сохранить эти народные древности и поощрить людей, имеющих время собрать всё их множество, чтобы собрать Библиотеку русских романов.
Надо полагать, что все имеющиеся приключения русских богатырей имеют по себе отчасти дела бывшие, и если вовсе не верить им, то можно усомниться и во всей древней истории, которая по большей части основана на сохранившихся в народной памяти сказках. Впрочем, читатели, если захотят, могут отличить истину от легенды, свойственной по древнему обыкновению песнопениям, в чем однако еще никто не преуспел.
Наконец, к удовольствию любителей сказок, включил я сюда таковые, которых никто еще не слыхивал, и которые вышли в свет впервые в этой книге.
Мы опоздали научиться грамоте и потому лишились сведений о славнейших наших русских героях древности, которым надлежит быть в народе прославившимся в свете своей храбростью. Их подвиги состояли в основном в оружии и в их завоеваниях. Насилие времени истребило их из памяти, так что нам не осталось известий иных, кроме как из времён Великого князя Владимира Святославича князя Киевского и всея Руси. Монарх этот, устрашивший греков и варваров великолепием своего двора, расточительством огромных сокровищ на великолепные народные и государственные здания, на привлечение к своему двору великих ученых мужей и храбрых могучих богатырей, которых он не забывал награждать за их заслуги. Такая щедрость возвеличила славу его: со всех сторон стекались к нему богатыри со всех стран Славенских. Войска его стали непобедимы, и войны, которые он вёл, были ужасны для врагов, поскольку служили у него и сражались под его знамёнами великие богатыри: Добрыня Никитич, Алёша Попович, Чурило Пленкович, Илья Муромец и дворянин Заолешанин. С их-то помощью побеждал князь греков, поляков, ятвягов, косогов, болгаров, радимичей и херсонян.
Ну и удивительно ли мудрому государю, имеющему таких богатырей, покорять различные великие народы, хотя бы прежде некоторые из них и весь мир бы завоёвывали? Ибо в старину сражались не по нынешнему – тогда было довольно одной силы и бодрости духа. Придёт ли войско неприятеля численностью от двухсот до трёхсот тысяч, и всякий монарх не имеющий такого же числа рати, вынужден был откупаться от неприятеля золотом, либо покоряться ему.
Но не так было с Владимиром – он посылал навстречу врагу одного лишь богатыря, и – горе, горе наступающим! – «Не вихри, не ветры в полях подымаются, не буйные крутят пыль чёрную: выезжает то сильный могучий богатырь Добрыня Никитич (или иной кто-нибудь) на своём коне богатырском, с одним только своим Таропом-слугой[2].
На самом на нём доспехи ратные, позлащённые, на бедре его висит меч-кладенец в полтораста пуд, в правой руке копье булатное[3], на коне сбруя «красна золота», на руке висит шелковая плеть «того ли шелку Шемаханского». Он, завидев силу поганую[4], покрикивает богатырским голосом, посвистывает молодецким посвистом, от того сыр-бор преклоняется и лист с древес опускается. Он бьёт коня по крутым бедрам, богатырский конь разъяряется, мечет из-под копыт по сенной копне, бежит в поля – земля дрожит, изо рта пламя пышет, из ноздрей – дым столбом. Богатырь гонит силу поганую, где конём свернёт, там улица, где копьём махнёт – нету тысячи, а мечом хватит – гибнет тьма людей.
Поэтому нет ни чего удивительного в том, что из множества великих народов, некогда наступавших на Россию не осталось ни единой живой души. Подобной несчетной силы, с какой в старину наступали цари Персидские наступали на Грецию, мало было бы, чтобы управиться с нею одному богатырю. Не нужно было храбрым грекам терять жизни свои, защищая Фермопилы, довольно было бы послать одного Чурилу Пленковича, и он, заслонив тот узкий путь своим щитом, поморил бы всех с досады, ибо сломить его было бы невозможно. Жаль, что Александр убрался со свету заблаговременно, – не нужно было бы ему упиваться вином до смерти – было бы и без того кому унять его проказы. Послать бы лишь к нему Илью Муромца, тот бы на коне своём поспел бы дней за пять в Индию[5], догнал бы его за Гангом и, приторочив к седлу своему, как славного Соловья-Разбойника, привез бы его в славный Киев-град, где заставил бы его сухари толочь.
Из всего сказанного очевидно, что Владимиру вовсе не было нужды содержать миллионное войско, кроме как для монаршего великолепия; ведь со своими богатырями он легко мог бы завоевать весь свет, если бы его от этого не удерживала врождённая добродетель.
Но поскольку не в одной Русской земле водились в те времена сильные богатыри, то и хлопот нашему князю от них было предостаточно. Однако от них он избавился благодаря своей удалой дружине, как вы увидите из дальнейших повестей о его славных богатырях, сокрушивших всех Исполинов, Полканов и прочих чуждых русскому духу богатырей того времени[6].
Повесть о славном князе Владимире Киевском Солнышке Всеславьевиче и о его сильном могучем богатыре Добрыне Никитиче
Во времена своего неверия Владимир имел множество жен, среди них болгарыню по имени Милолика. То была женщина чрезвычайной красоты, как можно судить из её описания, поскольку пишут о ней, что она имела «брови собольи, походку павлиную, а грудь лебединую и проч.», – довольно будет сказать, что не было её краше во всей Русской земле, и во всей колеснице поднебесной, а следовательно, и не было никого возлюбленнее, чем она для её царственного супруга. Она была взята в плен волжскими разбойниками вблизи своей столицы, города Богорода, вместе со своими мамками, няньками и сенными девушками и ради её великой красоты была доставлена к Владимиру, который с первого взгляда был настолько поражен её прелестями, что предпочёл её всем прочим своим жёнам и освободил всех 800 наложниц, заключенным ради него в Вышграде, чем и завоевал сердце этой гордой красавицы.
Дни супругов текли в совершенной радости, и завоёванные войском победы приносили им несметные богатства, мир умножал изобилие, а подданные любили своего государя, который в ответ обращал на них свои внимание и милость. Так и должно было быть, ибо покой души его происходил от сердца, удовлетворенного любовью. С этого обстоятельства и начинается наша повесть.
Однажды Владимир сидел в своих златоверхих теремах со своей супругой Милоликой и своими боярами, за дубовыми столами, за убранными скатертями, за сахарными яствами, ибо день тот был праздничным и вспоминался в честь славной победы над греками. Внезапно послышался тревожный звук ратного рога. Великий князь опечалился, сложил руки на груди, и задумался. От этого и все бояре его приуныли и буйны головы повесили. Один лишь Святоряд, воевода Киевский, сидел не унывая. Вот он встаёт, выходит из-за стола дубового, не допив чары зелена вина, не доев куска сахарного. Он подходит к князю Владимиру, склоняет чело до полу и говорит бодрым голосом: «Ты гой еси, Владимир князь Киевское Солнышко Всеславьевич! Не прикажи казнить, рубить, прикажи слово вымолвить. От чего ты, государь, прикручинился? О чем ты так запечалился? Пусть даже пришла чудь поганая под твой славный Киев-град – разве у тебя нет сильной рати? Прикажи, государь, послать проведать, кто смеет наступать на землю Русскую?
На эту речь князь Владимир отвечал и лёгкой улыбкой: «Благодарю тебя за твоё обо мне усердие. Однако опечалился я не от ужаса: побивал я и войска сильные, разорял и города крепкие, и не один царь пал от рук моих. Мне самому война уже наскучила, жаль мне вас, моих подданных, хотел я прожить с вами мирный век, не хотел я лишь крови человеческой. Но раз уж так учинилось, пошлите двух сильных витязей проведать кто осмелился встать перед Киевом. Кто посмел трубить в боевой рог перед князем Владимиром? Не в бой ли он меня зовёт или просто тешится?
