Бо наклонился и взял острый меч.
– Нет! – вырвалось у сестры.
Мальчик повернулся, одарил ее странной улыбкой и проговорил тихо, но с такою силой в голосе, какой Кесс никогда не слышала прежде:
– Уходите в Арамант. Иного пути нет.
– Но я не могу без тебя…
– Я уже изведал мощь Морах. Разве не ясно?
Бомен отвернулся и побежал к мосту. Предводительница одолела половину дороги, по-прежнему бодро чеканя шаг, словно под ногами до сих пор тянулся надежный Великий Путь. За ней, улыбаясь, шли другие зары. Любимый брат Кестрель на бегу замахнулся мечом и, сам того не зная, закричал нечто яростное, нечленораздельное, похожее на дикий вой, и по его щекам потекли слезы.
Девочка кинулась следом, взывая из последних сил:
– Не надо! Не уходи без меня!
Один лишь Мампо стоял на месте, озадаченно глядя в пропасть. Он и заметил случившееся первым.
– Мост! – воскликнул мальчик. – Он зашевелился!
Его товарищ достиг парапета, когда срединная арка медленно закачалась, точно дерево в бурю, и раздался треск лопающейся штукатурки. Столь же медленно, медленно тонкая линия, соединявшая берега, лопнула, словно натянутая струна; полуразрушенная стена содрогнулась, и началось крушение. Первой в непроглядную пучину полетела часть моста, ближайшая к детям; затем, все быстрее и быстрее, посыпался и остальной парапет. Половина, по которой уверенно маршировали враги, изогнулась дугой и повалилась следом. Предводительница и прочие ухнули в бездонную Трещину, из-под последних солнечных лучей в царство мрака. Никто не вскрикнул, не выказал ни малейшего испуга. Меж тем товарищи погибших продолжали шагать и падать через край.
Потрясенный Бомен застыл, не веря своим глазам. Кестрель подошла и обвила руки вокруг его шеи. Так, обнимаясь, они в ужасе наблюдали, как зары, перестроившись, как раньше, по восемь, маршируют вперед и валятся в пропасть как подкошенные. Шеренга за шеренгой, под музыку развеселого оркестра, прямо к смерти.
– Мы их остановили, Бо. Теперь все будет хорошо.
– Нет, – отозвался мальчик, взирая на страшную картину широко раскрытыми глазами. – Не думай, что битва окончена. Мы только выиграли время.
– Да ведь мост разрушен! Им не пересечь эту Трещину.
– Заров ничто и никогда не остановит, – сказал Бомен. Мампо приблизился к друзьям, заворожено глядя на воинов, беспечно шагающих в ужасную бездну.
– Им что, не жалко умирать?
– Разве ты забыл, каково это? – произнес одноклассник. – Пока на земле дышит хоть один, живы все. Они продолжают существовать друг в друге. Неважно, сколько их погибнет: кто-то всегда придет на смену.
– И много их?
– Бесконечно много.
Так вот что за кошмар пережила старая королева! Можно было убить зара, но не всю армию. Это бесчеловечное воинство нельзя остановить. Если падут одни, их место займут другие.
– Вот почему мы должны попасть в Арамант раньше их…
Бомен встрепенулся от собственных слов и явно собрался отправиться в дорогу сейчас же. Однако последний сердечный порыв – защитить друзей и Арамант ценою собственной жизни – вконец истощил его силы. Уже через пару шагов мальчик медленно опустился на землю.
– Не могу, – простонал он. – Мне надо поспать. Кестрель и Мампо прилегли рядом, и скоро все трое уснули, обнимая друг друга.
Глава 22
Семья Хазов сломлена
Накануне Великого экзамена ректор Пиллиш собрал кандидатов, чтобы произнести перед ними обычную предэкзаменационную речь. Это была его особая гордость. Ректор столько раз повторял эти слова, что давно уже выучил их назубок. Он свято верил, будто настраивает кандидатов на контрольную особым, самым эффективным образом. И хотя все без исключения члены его маленькой группы год за годом проваливали пересдачу, кто знает: может статься, без этой вдохновляющей речи каждый из них сел бы в еще большую лужу?
Сказать по правде, в глубине души ректор Пиллиш лелеял одну мечту. Человек он был неженатый и вдобавок посвятил свою жизнь довольно неблагодарной работе. Так вот, он грезил о том, как однажды хотя бы один из кандидатов удивит и самого себя, и весь Арамант, получив отличные оценки на Великом экзамене. Счастливец, разумеется, придет к нему, к господину Пиллишу, вместе с женой и детьми, чтобы, заливаясь радостными слезами, рассыпаться в благодарностях за свое просветление. Красавица супруга смиренно преклонит колено перед чудотворцем, наконец-то избавившим ее семью от прозябания, и поцелует ему руку; малыши вручат букетики, собранные своими руками, а сам кандидат произнесет нескладную трогательную речь о том, как на веки стал должником ректора за простые ободряющие слова накануне Великого экзамена. Тогда уже, думал Пиллиш, можно будет с чистой совестью отойти от дел, зная, что все усилия не пропали даром.
И кстати, в этом году, отметил он про себя, оглядывая лица собравшихся, в этом году как никогда можно надеяться на удачу. В самом деле, ни разу еще кандидаты не проявляли подобной сплоченности и стойкости духа. Ни разу они не дотягивали до великого дня без единого нервного срыва. Похоже, наконец ректор Пиллиш обретет своего способного ученика.
– Господа кандидаты, – начал он, излучая жизнелюбие и твердую уверенность. – Завтра вам предстоит Великий экзамен. Вы, без сомнения, нервничаете. И это естественно. Все кандидаты нервничают. Не думайте, что ваша нервозность – это недостаток. Напротив, здоровая нервозность непременно поможет вам. Ваши натянутые нервы – ваши друзья.
Тут он одарил обучаемых сияющей улыбкой. Вот оно, его главное откровение, преобразующее души! В тайных мечтах ректора удачливый экзаменуемый с глубоким чувством превозносил: «Стоило вам сказать, что нервы – наши друзья, как я увидел мир в совершенно ином свете. Словно пелена упала с глаз и все прояснилось!»
– Возьмем, к примеру, атлета перед состязанием, – продолжал развивать любимую тему Пиллиш. – Он, конечно, нервничает. И эта нервозность превращает его тело в тугую тетиву. Звучит сигнал: «На старт!», и вот он мчится по беговой дорожке! В нервозности он обретает силу, скорость, победу!
Честно говоря, после этих слов ректор надеялся увидеть во взорах обучаемых огонь понимания и восторга. Но кандидаты лишь спокойно улыбались в ответ. Странно. Все предыдущие участники Курсов Обучения подавленно хмурились, избегая смотреть ему в глаза. А эти… Сидят себе, будто и горя не знают. Может, они вообще все прослушали?
Преподаватель решил на минуту отступить от привычной речи, дабы проверить свои подозрения. Первым делом он вызвал того, на кого возлагал самые радужные надежды.
– Кандидат Хаз, чувствуете ли вы, что готовы к завтрашнему испытанию?
– Да, сэр, полагаю, готов. Я покажу лучшее, на что способен.
– Так-так, – пробормотал ректор.
Почему-то этот бодрый ответ лишь усилил его беспокойство.
– Кандидат Мимилит! Как настроение?
– Спасибо, сэр, не жалуюсь.
Ну вот, опять, подумал Пиллиш. Тут что-то нечисто… Нутром учителя он безошибочно выбрал самого слабого из обучаемых.
– Кандидат Скуч! Остался последний день. Рветесь в бой, а?
– Ага, сэр, – беззаботно заулыбался тот.
Это уже не лезло ни в какие ворота. «И что же, собственно, здесь не так?» – спросил себя Пиллиш. И неожиданно понял: они все спокойны.
Сердце бешено заколотилось от гнева. Кто им дал право? Зачем нужны его ободряющие речи, если никто не нервничает? Это неуважение. Это наглость! Черная, да, черная неблагодарность. Хуже того, теперь они точно провалят Великий экзамен и навредят своим семьям. Одна лишь нервозность могла им помочь! Как учитель и наставник он обязан запугать эту не к месту довольную собой группу. Ради блага самих обучаемых и во имя счастья их близких.
– Кандидат Скуч, – промолвил Пиллиш уже без улыбки, – меня восхищает ваша вера в собственные силы. Почему бы нам теперь же не скрестить умственные клинки, просто так, для пробы?
Он поднял один из учебников и раскрыл его наугад.
– Назовите химический состав поваренной соли.
– Не знаю, – отозвался Скуч. Пиллиш перевернул пару страниц.
– Опишите-ка мне жизненный цикл тритона.
– Не могу, – пожал плечами Скуч.
– Хорошо. Если шестьдесят четыре кубических ящика сложить опять же в форме куба, сколько ящиков составят его ребро?
– Понятия не имею.
Пиллиш резко захлопнул книгу.
– Я задал вам три вопроса, типичных для Великого экзамена, кандидат Скуч, и вы не справились ни с одним. Только не говорите, что вас это не смущает.
– Нет, сэр, не смущает.
– Позвольте узнать почему?
– Видите ли, сэр, – начал уборщик, не замечая подмигиваний Хаза, – я и не собираюсь отвечать на все это.
– О чем же вы будете писать на Великом экзамене, кандидат Скуч?
– О чаепитиях.
Перед глазами ректора поплыл розоватый туман. Рука невольно ухватилась за край стола за спиной.
