– Хуберту очень нравилось заправлять книжным магазином, – сказал он.
– Ничего подобного, – отрезала мама. – Это я придумала книжный магазин.
– Вы упускаете две вещи, граф Амос, – вставил Габриэль де Витт. – Первая состоит в том, что, возвеличив своего приятеля-актера, вы обманули короля, а это измена, а второе – что ваша попытка возродить Столлери с самого начала была обречена на провал.
– Обречена? – повторил мистер Амос. Он поднял руку и широким жестом обвел Главный салон, гостей, люстры, прекрасную роспись на потолке, позолоченные диваны и стулья. – И вот это вы называете провалом?
– Провалом, – подтвердил Габриэль де Витт. – Вы, возможно, успели заметить, что все без исключения остальные здания, выстроенные над этой вероятностной аномалией, представляют собой опустевшие развалины. Эта аномалия – как слив в раковине. Рано или поздно она утянет Столлери в ту же воронку разрушения – сколько бы вы ни прибегали к магии, сколько бы денег сюда ни вкладывали. Полагаю, расходы по содержанию этого поместья превосходят… А, вот и сэр Саймон.
Он отвернулся от мистера Амоса, продолжавшего взирать на него в испуганном недоумении. Вошел сэр Саймон в окружении законников и чародеев. Еще бы – с этого этажа в библиотеку можно было попасть через галерею, на все потребовалось несколько минут. Сэр Саймон подошел к Габриэлю де Витту – в одной руке он держал резиновый мяч. А в другой болтался мой фотоаппарат.
– Прошу вас, монсеньор, – сказал он. – Жертва утверждает, что убийца лишил ее жизни, заловив ее душу вот в этот фотоаппарат.
В первый миг я даже забыл, как дышать. И могу поклясться, что сердце мое тоже остановилось. А потом вдруг мощным толчком вернулось к жизни и загрохотало в ушах, пока мир не подернулся рваной серой завесой и мне не показалось, что я сейчас потеряю сознание. Тут я вспомнил, что положил фотоаппарат на полку, когда у Кристофера свело ногу. Вспомнил, как вспышка ударила прямо ведьме в лицо, когда она начала накладывать на меня заклятие. Вспомнил тот журнал, проиллюстрированный скверными картинками. Картинками, не фотографиями. Ведьма явилась из мира, где никто не решался фотографировать, потому что душа сфотографированного застревала в фотоаппарате. Я оказался убийцей. И тут я подумал: да, меня действительно преследует Злой Рок.
Смутно долетали до меня слова Габриэля де Витта:
– Попрошу всех подождать либо в этом помещении, либо в банкетном зале вместе со слугами. Я либо кто-то из моих сотрудников или полицейских должны допросить вас всех по очереди под действием заклятия на правду.
Очень многие гости начали возмущаться. Я понял – нужно выбираться отсюда! Огляделся и понял, что стою совсем рядом со служебной дверью. Меня оттеснили к ней, когда явилась вся эта компания с Габриэлем де Виттом. А Габриэль де Витт тем временем продолжал:
– Да, возможно, на это уйдет вся ночь, но речь об убийстве, мадам.
Очень медленно и аккуратно я начал отползать к двери. Отполз еще немножко, пока возмущались другие гости. Когда я добрался до двери, Габриэль де Витт говорил:
– Прошу прощения, но правосудие должно восторжествовать, сэр.
Я пятился, пока дверь не отворилась у меня за спиной. А потом, про себя возблагодарив мистера Амоса за его долгие уроки входить и выходить бесшумно, я взялся за дверь и скользнул на другую ее сторону. Затворил ее, не вынимая пальцев, чтобы не раздалось хлопка, а потом немного постоял в надежде, что никто ничего не заметил.
– Там Габриэль де Витт, да? – раздался шепот.
Я отскочил в сторону и увидел, что к стене у двери прижалась Милли. Вид у нее был такой же испуганный, как и у меня.
– И в доме полно полиции, – продолжала она. – Помоги мне выбраться отсюда, Конрад!
Я кивнул и на цыпочках стал красться к лестнице для прислуги. Я решил, что Милли перепугается еще сильнее, если я объясню, что мне еще важнее выбраться отсюда, чем ей. Просто прошептал – она кралась следом:
– А где эти полицейские по большей части?
– Собирают всех горничных и кухонных работников и ведут в банкетный зал на допрос, – прошептала она. – Мне все время приходилось прятаться.
– Это хорошо, – сказал я. – Тогда, возможно, нам удастся выбраться через подклеть. Ты можешь нас сделать невидимыми?
– Да, но среди них много чародеев, – шепнула Милли. – А они нас увидят.
– Все равно давай, – сказал я.
– Ладно, – откликнулась она.
Мы на цыпочках двинулись дальше. Не могу сказать, были мы невидимыми или нет. Видимо, были, потому что перед тем, как добраться до лестницы, мы прошли мимо лифта и оттуда как раз вышел полицейский, толкая перед собой миссис Балдок и мисс Семпл, и никто из них нас не увидел. Обе экономки плакали – миссис Балдок громко и самозабвенно рыдала, а мисс Семпл хлюпала носом и изливала потоки слез.
– Ничего вы не понимаете! – завывала мисс Семпл. – Мы обе проработали здесь чуть ли не всю жизнь! Если нас выставят на улицу, куда мы пойдем? Что мы будем делать?
– Это не мое дело, – рассудил полицейский.
Мы с Милли обогнули их и помчались по лестнице на первый этаж. Я чуть-чуть приоткрыл зеленую дверь. В вестибюле было очень шумно, – похоже, большинство полицейских тащили по главной лестнице садовников, конюших и шоферов. Те по большей части возражали в том смысле, что по этой лестнице ходит только Семейство. Я подождал, пока дверь закроется, а потом мы оба рванули в подклеть.
Никогда еще не видел в подклети такого безлюдья. Там было полутемно, пустынно и гулко. Можно было даже поверить в то, что вероятностная аномалия просто проглотила всю здешнюю жизнь. Я как можно быстрее довел Милли до двери между кухней и погребом – туда, куда садовники обычно приносили овощи и фрукты.
Здесь пусто не было. Свет из открытой двери внизу заливал ступени погреба. Внизу суетилось много людей. Мы с Милли разом подпрыгнули, когда зычный чародейский голос заорал снизу:
– Идите скажите им, что кнопка «сдвиг» застряла в положении «включено»! Если я врублю питание, у нас тут снова начнутся перемены. Ну, ступайте!
Я чуть не рассмеялся. Это Кристофер натворил такое с кнопкой! – подумал я. Но тут кто-то бегом помчался вверх по ступеням. Милли стиснула мое запястье, и мы понеслись мимо лестницы в прихожую, где разгружали продукты, и спрятались, чтобы неизвестный нас не увидел. Я открыл дверь, мы на цыпочках выбрались наружу. На сей раз совсем наружу, в сад.
Я страшно расстроился, когда обнаружил, что там совершенно темно; тем не менее сказал:
– А теперь – бежим!
Мы не столько побежали, сколько потрусили, вытянув вперед руки, чтобы во что-нибудь не врезаться, стараясь придерживаться бледных линий, которые, наверное, и были дорожками. Вряд ли они вели нас по прямой. Возможно, иногда мы просто бежали по каким-то случайным просветам. В любом случае, протрусив с полчаса, мы вдруг выскочили из-за каких-то черных как ночь кустов на открытое пространство парка – а не сада, как я предполагал. Здесь было гораздо светлее.
– Здорово, теперь мы хоть видим! – сказала Милли.
«И нас видят», – подумал я. В любом случае нужно было как-то выбираться из поместья. Я со всех ног помчался туда, где, по моим понятиям, находились главные ворота, – поперек подъездной дорожки, по подстриженной траве лужаек. Мне хотелось как можно скорее убраться из Столлери.
Тут где-то поблизости раздалось зычное «гав!», а потом послышался топот могучих лап. Совсем я забыл про Чемпа. Я произнес про себя некрасивое слово и замедлил бег. Милли тоже.
– Это сторожевой пес? – спросила она.
Похоже, она перепугалась даже сильнее, чем я.
– Да, но ты не волнуйся, – сказал я, пытаясь сообщить голосу уверенность. – Он меня знает. – И я окликнул: – Чемп! Эй, Чемп!
Поначалу мы следили за его приближением только по топоту и громкому сопению. Потом из темноты показался темный силуэт – он мчался в нашу сторону. Мы с Милли оба впали в панику и вцепились друг в друга. Но Чемп лишь дернулся в нашу сторону, показывая, что заметил, а потом понесся дальше, и на ходу еще раз зычно гавкнул.
Через секунду вдали раздался совершенно жуткий шум. Чемп залаял – глубоким, глухим лаем, напоминавшим раскаты грома. К нему присоединилась другая собака, у той голос был высокий и пронзительный, она тявкала и тявкала, и шума от нее было даже больше, чем от Чемпа. Заржала лошадь, снова и снова, будто ополоумела. А к голосам животных примешивались голоса людей, они кричали, кто-то громко, кто-то тихо и сердито. Мы понятия не имели, что происходит, пока над всеми этими голосами не прозвенел другой:
– Эй, вы все, тихо!
Мгновенно воцарилось молчание. А потом тот же голос произнес:
– Ну да, Чемп, я тебя просто обожаю. Только сними лапы с моих плеч, будь другом.
Милли завопила:
– Кристофер!
И бросилась на голос.
Когда я ее догнал, она висела на Кристофере, вцепившись в него обеими руками, и, кажется, плакала. А Кристофер говорил:
