— А много он успел награбить? — спросил мистер Браун.
— Ничего у него при себе не было, — ответил полицейский. — И очень жаль, потому что, судя по словам мистера Карри, в доме много ценных вещей, и мы бы могли взять воришку с поличным. С другой стороны, думаю, он на время оставит нас в покое. Благодаря этому юному медведю у нас теперь есть не только его портрет, но и отпечатки пальцев.
Полицейский повернулся к Паддингтону.
— Позвольте пожать вам лапу и поблагодарить за отличную работу.
Паддингтон с сомнением посмотрел на протянутую руку. На ней была здоровенная чёрная клякса.
— Давайте лучше я сперва принесу растворитель, — сказал он. — Если эта штука попадёт вам на руль, ничего хорошего не выйдет.
— Совершенно верно, — согласился полицейский, поглядев на свою ладонь. — Я, конечно, сам же её вам и порекомендовал, чего уж теперь жаловаться, но…
— Я так до конца и не понял, — сказал мистер Браун, когда полицейский ушёл. — Откуда на воротах у мистера Карри взялась наша краска?
Паддингтон тяжело вздохнул.
— Я подумал, что если грабители не смогут забраться к нему в сад, то они всяко уж не попадут в дом, и я не потрачу всю нашу краску на его водосточные трубы. Я забыл, что мистеру Карри и самому надо как-то войти!
Брауны замолчали, переваривая эту информацию.
— Мне тогда показалось, что это очень хорошая идея, — продолжал оправдываться медвежонок.
— Ты только не ругай Паддингтона, Генри, — вступилась миссис Браун. — Не забывай, сам-то ты сразу согласился на его предложение сделать работу за тебя.
— А сколько мистер Карри обещал заплатить тебе за покраску труб? — поинтересовался мистер Браун.
— Десять пенсов, — ответил медвежонок.
— В таком случае нет у меня к нему никакого сочувствия, — произнесла миссис Бёрд, и все согласно закивали. — Так ему и надо. Да он и сам это знает.
— И если он попытается в чём-то тебя обвинить, — продолжала она суровым голосом, обернувшись к медвежонку, — скажи, чтобы сначала пришёл и поговорил со мной.
— Спасибо вам большое, миссис Бёрд, — поблагодарил Паддингтон. — Если хотите, я его прямо сейчас и позову.
Брауны переглянулись.
— Спасибо, что предложил, Паддингтон, — сказала миссис Браун, — но у тебя был очень тяжёлый день, а тут история такая, что меньше слов — больше толку. Дай-ка ты своим лапам передышку.
Паддингтон, поразмыслив, решил, что это правильная мысль. И вот ведь интересно: мистер Карри никогда потом не заводил речь о том дне, когда ему не покрасили водосточные трубы, хотя в течение следующих нескольких недель, если Паддингтон махал соседу лапой через забор, тот неизменно темнел лицом.
Оно становилось даже темнее, чем его ворота, которые теперь всегда стояли настежь.
С другой стороны, миссис Бёрд никогда больше не видела никаких физиономий в лестничном окошке.
Паддингтон очень любил по утрам беседовать с мистером Крубером. Замечательнее всего было то, что в антикварной лавке его друга на улице Портобелло каждое утро происходило что-нибудь новое и интересное. Ведь многие люди специально приезжали издалека, чтобы спросить у мистера Крубера совета. Кто-то из них искал старинную картину или бронзовую скульптуру, кому-то надо было покопаться в огромной библиотеке мистера Крубера, в которой были книги обо всём на свете.
Паддингтон постепенно и сам начал разбираться в антикварных вещицах; он даже мог с первого взгляда отличить вазочку Споуда[5] от обычной фарфоровой безделушки, однако в лапы хрупкие предметы никогда не брал — боялся уронить ненароком. «Что с полки не берётся, то и не бьётся» — таково было правило мистера Крубера.
Оба любили старинные вещи, оба приехали в Англию из другой страны — тем для разговора им всегда хватало.
Летом они часто располагались за «послезавтраком» на воздухе, в шезлонгах у входа в лавку, и беседовали в тишине и покое, ещё до того, как рынок наводняли посетители.
Паддингтон давно заметил, что когда его друг начинает говорить о своей родной Венгрии, в глазах у него появляется мечтательное выражение.
— Когда я был маленьким, — говорил мистер Крубер, — люди ночи напролёт танцевали под звуки балалайки. Теперь такого уж нет.
Поскольку Паддингтон родился в Дремучем Перу, он понятия не имел, что такое балалайка, а тем более — как она звучит. Впрочем, с помощью мистера Крубера он научился играть на пианино, которое стояло в дальней комнате, — правда, только одну мелодию, она называлась «Тати-тати».[6]
Далось ему это нелегко, ведь вместо рук у него были лапы, и он часто нажимал на несколько клавиш сразу, однако, как сказал мистер Крубер, любой человек, которому медведь на ухо не наступил, с лёгкостью признал бы мелодию.
— Музыка — великая вещь, мистер Браун, — часто повторял мистер Крубер. — Конечно, «Тати-тати» не назовёшь хитом, но те, кто умеет её исполнять, на праздниках всегда нарасхват.
В пасмурную погоду, когда поутру снаружи было прохладно, они обычно забирались на старый диванчик из конского волоса, который стоял в задней комнате, и вот именно в такое утро, вскоре после приключения с эвакуатором, Паддингтон пришёл раньше обычного и, к своему удивлению, обнаружил, что у мистера Крубера появилось новое пианино.
Оно стояло почти что на месте старого, рядом с плиткой, на которой его друг варил какао.
Мистера Крубера нигде не было видно — дело необычное, — и, чтобы убить время, Паддингтон решил сыграть, как они это называли, «свою мелодию». И тут произошла очень странная вещь.
Только он поднял лапы, чтобы сыграть первый такт, клавиши вдруг начали нажиматься сами собой!
Паддингтон едва успел протереть глаза, чтобы убедиться, что видит это не во сне, и тут его ждал новый сюрприз. Уголком глаза он увидел мистера Крубера, который вылез из-под соседнего столика.
— Мамочки! — сказал Паддингтон. — Я сломал ваше новое пианино?
Мистер Крубер рассмеялся.
— Не расстраивайтесь, мистер Браун, — сказал он. — Это так называемая «пианола», она играет при помощи электричества. В наши дни это большая редкость. Я как раз включил её в розетку и хотел проверить, всё ли с ней в порядке.
— Я раньше никогда не видел пианино, которое само играет, — признался Паддингтон. — У нас в Дремучем Перу таких не было. Впрочем, электричества у нас тоже не было, — добавил он грустно.
Пока мистер Крубер варил какао, Паддингтон присмотрелся к клавиатуре. Просто удивительно, как клавиши сами собой нажимались в такт музыке. Он попробовал повторить движения лапами, не прикасаясь к клавишам. Поначалу лапам было никак не угнаться за клавишами, но после нескольких попыток дело наладилось, и со стороны можно было подумать, что Паддингтон действительно сам исполняет мелодию.
— Смотрите, мистер Крубер! — обрадовался Паддингтон. — Я даже лапы успеваю перекрещивать.
— Вы поосторожнее, — предупредил его друг, поднимая глаза от кастрюльки с какао. — Эго полька «Трик-трак»,[7] не свалитесь со стула!
Было уже поздно. Как раз когда мистер Крубер открыл рот, пианола заиграла крещендо,[8] и через миг Паддингтон уже лежал на полу.
Мистер Крубер бросился к пианоле и выключил её.
— Боюсь, мистер Браун, вы пытаетесь бегать, не выучившись ходить, — сказал он, помогая медвежонку встать. — Лучше попробуйте для начала сыграть вещицу помедленнее. Давайте-ка я что-нибудь подыщу.
Мистер Крубер открыл длинную картонную коробку и вытащил из неё рулон бумаги на деревянной шпульке. Отвернув край бумаги, он поднял рулон повыше, чтобы медвежонок мог рассмотреть.
Если уж говорить по совести, сильного впечатления бумага на Паддингтона не произвела. Вид у неё был такой, будто её основательно погрызла моль.
— Там сплошные дырки, — сказал он.
— Верно подмечено, — похвалил мистер Крубер. — Вы, мистер Браун, как всегда попали в самую точку. Понимаете ли, это очень полезные дырочки — ну, вроде как дырочки от бублика, без которых нет бублика. В этом и состоит загадка пианолы. Внутри создаётся сильный поток воздуха, и воздух проходит сквозь эти дырочки — а бумага внутри постоянно проматывается. Воздух, пройдя через дырку, приводит в движение рычажок, а рычажок — клавишу, и, если бумага проматывается с нужной скоростью, получается мелодия.
Рассказывая, мистер Крубер открыл дверцу на передней панели пианолы, смотал рулон бумаги, который там находился, и поставил на его место другой.
— Всё это очень сложно, — сказал Паддингтон, стряхивая с себя пыль.
— Не сложнее, чем мне или вам взять со стола кружку с какао и отпить из неё, — возразил мистер Крубер. — Если призадуматься, в этот момент совершается не меньшее чудо. Так что давайте-ка сначала съедим наш «послезавтрак», а потом вы попробуете сыграть ту вещь, которую я только что поставил. Это «Лунная соната» Бетховена.[9] Уверяю, с ней вы справитесь без труда.
