Поросёнка куда-то вели по коридорам, а он на ходу пытался обнюхать ковры, надеясь опять найти следы Коко, но каждый раз полицейские грубо пинали поросёнка сзади сапогами, заставляя скорее идти.
Бедный Персик пробовал взвизгивать, но его за это пинали ещё больнее, и он, потеряв голову, мчался, уже сам не понимая куда, растерянный оттого, что не привык к такому скверному обращению.
В одном из коридоров толпа полицейских, застёгиваясь, подтягивая на ходу брюки и обдёргивая парадные мундиры, налетела и столкнулась с конвоирами Персика. Воспользовавшись замешательством, поросёнок юркнул между ног людей, шмыгнул в какую-то дверь и спрятался в дальнем углу под диваном. В прятки-то он хорошо умел играть!
Пока офицеры с проклятиями бегали и искали его по всем коридорам, Персик отсиживался под диваном и весь трясся от страха. Он совершенно упал духом, испугался, его нежная розовая кожа, за которую его и назвали когда-то Персиком, вся горела и ныла от ссадин, и бедняга решил лучше умереть в тишине под диваном, чем выйти снова в этот ужасный коридор.
Ему смутно припомнилось, что где-то по пути ему послышался слабый знакомый запах следов Коко, он только не мог припомнить где. Потом ему показалось, что он слышал знакомый запах соломы, и почему-то припомнил старое время, цирковое представление… своего старинного недруга Чучелище с вилкой в руке. Всё это мелькало у него в голове в полном беспорядке и никак не складывалось вместе.
И вдруг откуда-то издали едва слышно донёсся голос Коко.
Несчастный поросёнок задрожал так, что затрясся весь диван, под которым он прятался. Казалось, ничто на свете не могло заставить его покинуть своё убежище и выйти опять в коридор, где его пинали сапогами и тащили куда-то отвратительные злые люди. Но Персик со слезами на глазах, хныкая от страха, выполз из-под дивана, встряхнулся, ударил копытцем о пол, точно горячий конь перед скачкой. Его маленькие глазёнки засверкали, и он зарычал так, как его учил Нерон, — львиным рыком. Правда, на льва это было ещё не очень похоже, но уже совсем не похоже на поросёнка!
Издали донеслось в последний раз очень слабо:
— Э-э… чучело!.. Э-ээ!.. — И голос Коко оборвался.
Персик налетел на дверь, распахнул её настежь и, как бомба, помчался по коридору, сбивая с ног встречных полицейских. Он мчался на выручку Коко, и теперь его уже невозможно было испугать или остановить. Поросёнок, воспитанный среди львов, способен на подвиг, какого никогда не совершить льву, воспитанному среди поросят!
С разбегу Персик влетел в Стёганый зал, где как раз распахнули все двери, готовясь к торжеству, подшиб ударом под колени Суперкомандующего Силами Уничтожения так, что тот шмякнулся в пуховики, уронив на пол свой радиопередатчик, и вот тут-то на «Матильде» вместо команды «открыть огонь» услышали отчаянный поросячий визг!
Громадные толпы народа, собранные на площади в ожидании выхода Великого Автоматизатора, стояли, опустив руки по швам и без всякого выражения на лицах, чтоб как можно больше походить на автоматы. Когда через репродукторы на площади понёсся поросячий визг, все вздрогнули, и у некоторых на лице даже появилось кое-какое выражение, не совсем подходящее для добротных автоматов.
Но это продолжалось всего несколько секунд: поросячий визг взвился вверх, точно взлетевшая штопором по спирали звуковая ракета, и в ответ послышалось какое-то нелепое завывание, гудение, точно тысяча мальчишек дули в пустые бутылки!
Парадные двери в здание Совета многоэтажников стояли раскрытые настежь. Полицейские в разноцветных парадных мундирах, похожие на чучела громадных попугаев, выстроились шпалерами на ступеньках, устланных коврами. Вот-вот должен был появиться Генерал-Кибернатор и Великий Автоматизатор. Полицейские и военные музыканты ещё раз набрали как можно больше воздуху в лёгкие. Все глаза были устремлены на раскрытые двери, откуда нёсся визг и подвывание, и вдруг все увидели, как из двери, подпрыгивая на бегу и взмахивая длинными рукавами, вырвался бегом сам Генерал-Автоматизатор, подхватывая на бегу долгополый мундир и оглядываясь в ужасе на разъярённого поросёнка, который мчался за ним, свирепо отплёвываясь от соломы, попавшей в рот.
У всех на глазах поросёнок догнал Автоматизатора и вырвал из него большущий клок соломы, и тот только загудел ещё отвратительнее и припустил дальше, оставляя за собой трухлявый соломенный след.
Так они обежали по кругу всю площадь, и люди начали мало-помалу приходить в себя, зашевелились, и одно за другим разные выражения стали появляться у них на лицах: испуг, недоумение, удивление, радость!
И вдруг все услышали восторженный вопль Малыша. Подпрыгивая, чтоб лучше видеть через головы столпившегося на площади народа, он орал:
— Смотри, мама! Ведь это то самое чучело, которое в цирке обливали водой из спринцовки!.. Задай ему как следует. Персик!
Тотчас же очень-очень многие узнали Чучелище, и, когда Малыш громко захохотал, вокруг него все засмеялись, потом хохот пошёл перекатываться по всей громадной площади, и через минуту смеялись даже полицейские и музыканты гоготали в свои трубы, отчего кругом стало разноситься гулкое и густое: «Ху-ху-ху!.. Бу-бу-бу!»
Люди бросились разгонять пожарных и тушить поскорей костёр, на котором жгли сказки.
Всё больше соломы оставалось следом за убегающим Чучелищем, а само Чучелище всё больше худело, и к тому моменту, когда Секретный Секретарь вышел объявить народу, что Тайный совет решил изгнать из города Генерал-Кибернатора, на его месте оказалась только куча соломы, из которой невнятно доносилось:
— Всех очучи… очучу!.. Я вас очучу… — Батарейки его разговорной машинки уже кончались.
А самый мудрый из Тайных многоэтажников поднял палец и произнёс:
— Ну, я-то давно уже замечал, что у нас пахнет соломой! И все удивились его наблюдательности.
сли бы кит умел конфузиться, он выглядел бы в точности так, как «Матильда», когда она при приближении мятежной баржи вдруг втянула обратно выставленную пушку и тихонько юркнула обратно под воду.
Костёр на площади уже погасили, и люди бережно, страничку к страничке, собирали растрёпанные книжечки сказок.
Вся набережная реки переполнена была людьми, которые бежали следом за баржей, махали руками и кричали так громко, что на барже было хорошо слышно:
— Чучело рассыпалось! Возвращайтесь обратно!
Женщина кричала со слезами, протягивая руки:
— Мухолапкин, милый, возвращайся!
А Мухолапкин, непреклонно стиснув руки, скрещённые на груди, отвечал:
— Только вместе с ежом!
И мужчина, бежавший рядом с женщиной, тотчас крикнул:
— Да, да, с ежом! Возвращайся! Если там есть ещё парочка, прихвати с собой, мы будем рады!
— Не уходите из города-а! — кричала толпа. — Ведь проклятое Чучелище рассыпалось!
— Слышите, какая музыка играет на площади? Это награждают неустрашимого поросёнка, который растрепал Чучелище!
— Не уплывайте в море, пожалуйста! Мы не позволим больше никого очучеливать!
И тогда Капитан Крокус скомандовал:
— Спустить все паруса!
Он, конечно, знал, что парус всего один, но скомандовал так из уважения к барже, которая вела себя не хуже самого многопарусного корабля.
Капитан повернул штурвал своего первого и последнего в жизни корабля, и баржа медленно подошла к берегу. Да, это было первое и единственное плавание в жизни Крокуса, но, право же, стоит всю жизнь прожить капитаном ради одного такого плавания!
С берега перебросили сходни. Капитан Крокус, окружённый львами, суровый и грустный, первым ступил на мостки и обратился к жителям города:
— Что сделали с моим другом Коко? Я не успокоюсь, пока не отомщу тому, кто причинил ему зло!
И тут толпа поспешно расступилась, и в образовавшемся проходе появился запыхавшийся, сияющий и улыбающийся двойной улыбкой — нарисованной и своей собственной — Коко в своей полной парадной клоунской форме! Немного позади с широкой голубой лентой на шее бежал Персик и рядом с ним Малыш.
— Коко! Ты жив? — воскликнул Капитан Крокус, и сердце в нём дрогнуло так, что он пошатнулся.
Они бросились навстречу друг другу и хотели молча крепко пожать друг другу руки, но вместо этого крепко обнялись, и толпы народа сперва прокричали им обоим «ура», а потом стали аплодировать. И только это заставило Коко оторваться от своего друга и вежливо раскланяться на все четыре стороны, как в прежние времена на арене цирка. Потом он сказал Капитану:
— Мстить тебе совершенно некому. Паршивое Чучелище ведь теперь просто груда соломы. Да разве безмозглое Чучелище виновато, в том, что нашлись люди, которые болтовню его разговорной машинки принимали за мудрые приказы и изречения!
