- Принёс, Аленька, я тебе цвет ясный. Принёс цветочек радости. Вот кака быват красота… Только…, - на совсем чуть запнулся постаревший на глазах отец, но улыбнулся тут же как не был здесь: - Смотри, Аленька, совсем ведь живой.
Да только встревожил уже нечаянно ребёнка своего. Вздрогнула Аленька всей открытостью глаз:
- Что, отец, «только…»?
- Ничего, ничего, маленькая, ничего, – улыбался и хотел не сказать бы отец.
- Нет. Чего. – сказала Аленька, глядя в глубоко упрятавшуюся боль его глаз. – Расскажи, папка…
Он тогда ей всё и рассказал. И про волшебный мир и про сердечную недостаточность. Она улыбнулась тихо потом, его Аленька, и сказала:
- Нечаянность не бывает жестокой… всё станет по веточкам, все будут по домикам, и каждому пряник в рот…
Это он утешал её так, когда была совсем малышня.
- Вот так получилось, - вздохнул, улыбнувшись, отец. – Взял цветочек радости без памяти, не спросясь. Из сердца чудища вырвал. Чудище умерло. Его больше нет. Я к нему… теперь… вернусь… Нельзя мне больше здесь. И смертью теперь не искупить.
Да только Аленька не совсем согласная была. Забился, заметался по уголочкам сознания детский разум. Да второпях неразумное выдумал.
- Не совсем всё правильно, батюшка. Не надо уходить тебе, не надо себе искать смерть. То просто был… суженый…
- Какой суженый? – не понял сразу отец.
- Судьбой суженый, - пояснила настойчиво Аленька, - …мне.
- Кто?.. – спокойно уже внешне, но с нарастающей тревогой внутри спросил старый добрый отец.
- Чудище, пап. – объяснила с тихой улыбкой Аленька отцу притворяющемуся непонимайкою. – Ты только не сильно тревожься, но не тебе надо будет идти туда, а просто мне. Это положено так, ведь от цветочка ты для меня обрадовался…
Но не согласен совсем стал отец. Ишь что удумала малая. Несообразилка совсем. Так будет неправильно, потому что там кругом смерть, а смерть детям противопоказана.
- Нет, это не суженый, потому что не человек. Это чудище было. Обыкновенное. Чудище. – определённо и строго сказал старый отец. – Оттягивать незачем. Этим вечером мне и надо идти.
И он ушёл, на тихую от всех готовить себе уход. Ведь ещё вечером будет пир. А ему вслед зачем-то улыбнулась младшенькая любимая Аленька со своим в ладошках цветочком.
Вечер в окошко на прыг-скок пришёл. Это ничего, это бывает такое, когда невесел случается пир горой. Как то поняли все, что отцу уходить, обернулась в доме встреча проводами. Часы ждали полуночи, чтобы объяснить всем новый день. Оно волю отца не окоротишь. Все окаменели глазами и ждали пора, когда случилась лёгкая оказия в самый под тот час…
Уж отец засобирался совсем в первый шаг и на дорожку-то посидели все, когда Аленька сказала легко:
- Не уходи, отец любимый, не надо тебе… Исплакала глаза по тебе уже матушка и не будет тебе разрешения искать смерть от братьев моих любимых. В горе не помнишь о том, что нужно. Спасибо тебе за дар бесценный. Оно и вам оставлю теперь цветочек радости людской и мне с ним не расстаться теперь никогда. Волшебный он.
- В путь теперь мне, - говорила Аленька. – Оно совсем не умер мой суженый. Спит он, крепко спит лишь в ожидании. Лишь показался тебе, батюшка, чудищем. Цветочек уведёт меня к нему. Оно мне к закату идти. Не тревожьтесь вы сильно за меня, чёрный и красный не цвет злого чего, это такой просто цвет тоски. За мной нельзя будет, но вы не тревожьтесь, там не одна живёт смерть. Цветочек не пустит за мной никого и не надо не надо не надо, потому что нельзя. Я постараюсь, батюшка, я попробую чтобы оно хорошо… чтобы оно случилось всё ласково… чтобы оно случилось всё ласково…
Говорила, как заклинание накладывала в заворожь закланием самое себя… Не успел не успел не успел тон перехватить отец… Тихонько взмахнула Аленька крылышками ресниц, тик стрелка, кап слёзка, так стрелка… позабыли часики бить отбой, отмахали сразу и всем подъём, не ложившимся всем подъём… покинула Аленька родительский дом.
***
…эх путь-дорожка фронтовая, когда уже поровну любое термоядерное пришествие… только ножки топ-топ да глаза всё без сна без сна… тут до весны рукою подать тут вечная на всю жизнь осень… тут ласково постелен под ноги горячий расплавленный наст… тут можно… оно… совсем… не дойти… топ-топ ножки хлоп-хлоп глазки, топ-топ ножки хлоп-хлоп глазки, топ-топ ножки хлоп-хлоп глазки… недетворячее это занятие – ходить по огню босиком, да попробуй их упреди… недетворячее это занятие… хотя как знать…
…это просто не было ничего вокруг… давно уже и почти совсем… это была пустыня – дочка огня… большого и очень жестокого… потому что сгорели и камни… потому что огонь забыл пощадить даже землю и превратил её в мёртвый обесточенный наст…
если тихо-тихо идти то с собой всегда по пути… Аленька потихоньку по чёрной выжженной насовсем земле шла… тихо тихо переступала ногами оно и не так чувствовалось что уже давно очень нечего пить и кушать… кушать и главное пить… ногами оно по осколкам земли перебирать тоже не сказка было только важнее бы было покушать и главное бы попить… но этого ничего не было и поэтому Аленька тихо шла…
Тихонько-тихонько… пустыней идти горячо и она не смеялась совсем…
Не боись теперь никого, это эхо просто теперь. Из того волшебного замка, что за рекой. Там чудовище ты думаешь уснуло? Или умерло:?
Посмотри к тому замку серебряная дорожка по бирюзовому льду речки. Сумеюшка моя, сумей пройти не скользнуть. Там не станет смеха от лёгких холодных иголочек внутрь тебя. Посмотри как страшно бывает холодно жить!
А оно неразумнэ пошло. Пошло дитё в рай! Она тихонько брела по ледку и лёд не был горячий, потому что давно уже был никакой. Ленинградские блокадные ночки всегда так мне холодны как холод шёл в её ножки. Но то время тихо шло.
Человеков с обмороженными ногами надо лечить и её отлечивали потом живой и мёртвой водицей два добрых старых ворона. Ворон-он и ворон-она. Они смеялись туберкулёзным смехом «кха-кха» и не боялись в своей жизни уже ничего.
А тогда не страшно стало уже, потому что волшебный берег из чисто пушистого стал просто совсем изумрудным. И часы на стене стали тикать и дальше идти. Аленька там спала.
А потом она пошла дальше. Потому что замок был построен из чистого огонь-рубина и развалины синего мёртвого сапфира окружали его.
- Ты умеешь уже ходить между синих, страшных деревьев? - спрашивали они склоняясь тёмными ночами ей на плечико и она стонала легко. Синие развалины светились мёртвым огнём несуществующего больше счастия. Они осыпались синими, страшными стёклышками колких льдинок ей прямо в глазаньки… на исстребление пошёл весь мир… низачем из за стёкол становилось видно его. Замок рвался огнём. Алый рубин рвал и жил огнём внутрь. Аленька близко к нему стала и не осталось совсем ничего. Остался тот большой алый каменный зверь. Они потом писали и говорили в газетах – какой странный был зверь! И так умер ещё! Смотрите, он же есть! Вот, стоит на лапах. Скала теперь. И такая красивая, красная, прозрачная. Светит всем. Разве это умер! Но Аленьке было не уметь понимать и она входила маленьким тёплым огоньком ласковой тёплой свечки в его рассвирепевший в рубине оскал…
Хорошо, что эта планета оказалась не единственной во вселенной. Потому что где-то очень далеко. Где даже и не видели мы с тобой никогда с нашей маленькой доброй Земли. Там в далёком запределье заплакал новый малыш. Ему опять приснилась сверхновая в небе звёздочка. А ещё на другой планете я их там и посадил и Аленьку и еёйное это чудовище. Хай сидют.
Волшебное о последней любви
Он знал куда идёт. С рождения знал и даже уходившая временами память не могла заставить забыть. Так память обрела верность и теперь человек непрерывно уже знал куда он идёт.
Чаща свирепого непроницаемого взгляду леса тьмы лишь охраняла, провожая теперь. В небе той ночи не было уже ни одной звезды, но в непроходимом во мраке лесу человек знал, куда он идёт, и он шел, не тревожа тишину уставшего в непроглядности леса. Деревья спали, сложив свои могучие чёрные кроны на плечи друг другу, и где-то в далёкой вышине ветер шевелил чёрные листья спавших деревьев. Под ногами могучих деревьев шёл человек.
Когда-то он был знатен, когда-то он был безумно богат, когда-то он был мудр. Всё теперь уместилось в крошечном уголочке большого человеческого сердца. Когда-то его звали принц Звёзд. Теперь он был человек. И человек знал, куда он идёт.
***
Дракон был обязателен как само время. Грозный непобедимый дракон встал на пути, заслоняя всё необходимостью битвы. Но человек знал, куда он идёт.
Чаща чёрного леса раздвинулась светом окровавленных факелов, оставляя человека и непобедимого дракона на поле битвы.
- За смертью пришёл ты, человек, - в гневе дракона содрогнулась спящая чёрная земля. Замерло тогда всё вокруг от ужаса предвкушения последнего смыкания пасти дракона, но тихое успокаивающее в ответ: «Всё хорошо, мой малыш, я пришёл за тобой».
