Посередине дороги, переваливаясь с боку на бок, медленно вышагивала пузатая Тыква. Она вела на цепи огромного Скорпиона. Тот щёлкал клешнями, угрожающе размахивал ядовитым хвостом. Хвост
у Скорпиона длинный, загнутый крючком. А на конце крючка жало. В нём спрятан смертоносный яд. Следом за тыквой двигался обоз с её добром. К каждой телеге было привязано ещё по одному Скорпиону. Они царапали клешнями землю, норовя ужалить прохожих. Позади обоза выступал муж Тыквы — Жан Баклажан. Он тоже был толстый, но высокий, в длинном тёмно-синем кафтане нараспашку. Жан дремал на ходу и шаркал по земле сапогами, поднимая клубы коричневой пыли.
— Вот так пополнение! — сказал Перчик, сдвигая на макушкукрасный колпак, и направился было к Тыкве.
Но та, увидев его, завопила:
— Стой! Ни с места! Дубиной угощу. Скорпиона опущу. Не ше-велись!
Скорпионы, заслышав голос хозяйки, как будто взбесились. Они защёлкали клешнями, зашипели и нацелили ядовитые хвосты прямо на Перчика. А Тыква пуще прежнего махала руками и кричала:
— Не шевелись! Не подходи! Не тронь!
— Кто она? — удивлённо опросила Кукурузинка. Послышались дребезжание счётов и надтреснутый голос Репь
Репьёвича:
Шестью шесть — тридцать шесть. В каждом доме мусор есть. В каждом поле есть сорняк. Может, скажете, не так?
Значит, она — сорняк? — повернулась Кукурузинка к Репь Репьёвичу. — Почему?
У неё жаднющий глаз — это раз. Очень лживые слова — это два. Всех обманет, всё продаст, недовесит, недодаст.
Пока новосёлы обсуждали это событие, Жан разгрузил имущество. Тыква сидела на камне, наблюдала за Жаном и поминутно вздыхала:
— Охо-хо-хо! Охо-хо-хо!
Тут перед ней появился Навозный Жук. Он был большой и грязный. Скорпионы накинулись было на Навозного Жука, да Тыква их отогнала.
Отползи подальше, — сказала она Навозному Жуку. — От тебя плохо пахнет. Зачем ты приполз?
Тебе на новом месте нужен дом…
И сад, — добавила Тыква.
Вот видишь — и сад…
И рынок, — снова вставила Тыква.
Всё ясно, — захихикал Навозный Жук. — Ты ж торговка, а торговки без рынка не живут. Значит, тебе нужны дом, сад и рынок. А нам денежки. Знаешь нашу песенку?
Мы, навозные жуки,
Очень любим пятаки.
Мы бесплатно не чихнём.
Не вздохнём и не шагнём.
Вот и ты за каждый шаг
Будешь нам платить пятак.
Где же я наберусь пятаков? — забеспокоилась Тыква.
Ну и сиди на своём добре, — сказал Навозный Жук. — Сама ты не будешь работать: толста и ленива. Жан тоже ничего не сделает: он на ходу спит. А новосёлы ни за какие деньги не будут строить тебе ни дом, ни рынок. Они бездельникам не помогают. Прощай.
Куда ты? — всполошилась Тыква. — Веди своих жуков, и стройте. Да как следует. Я заплачу.
— Сначала срядимся, — деловито предложил Навозный Жук. И они стали рядиться.
Навозный Жук и в самом деле за каждый шаг требовал пятак. Сделал кирпич — пятак. Поднёс к месту стройки — опять пятак. Положил кирпич в стену — снова пятак. И так за всё — пятак, пятак, пятак…
Тыква бранилась, спорила, кричала и даже плакала от жадности. Ничего не помогло. Пришлось ей раскошеливаться. Получив деньги, Навозный Жук уполз и скоро вернулся с целой сворой жуков. Они в несколько дней выстроили большой-пребольшой дом, такой же круглый и пузатый, как сама Тыква. Вокруг дома разбили сад. Дом и сад обнесли высоченным забором. Потом на месте, облюбованном Тыквой, навозные жуки построили крытый рынок.
Когда для Тыквы было всё построено, навозные жуки уползли невесть куда. Больше их никто не видел.
Ночью прошёл сильный дождь. Все недостроенные дома размокли и развалились. Потоки дождевой воды подхватили стекольщика Маковку и понесли неведомо куда. Если бы плотник Орешек вовремя не подоспел на выручку, стекольщик наверняка погиб бы в мутных дождевых волнах.
Наутро новосёлы собрались подле размытых и разрушенных домов. Вид у всех был унылый.
— Придётся начинать сначала, — грустно сказал плотник Орешек.
А ночью опять может пойти дождь и всё размоет, — проворчал стекольщик Маковка.
Сколько ни хандри — дом не гриб, сам не вырастет. — Пахтачок сдвинул на макушку пушистую шляпу. — Надо работать!
Верно! Дождь не дождь, а строиться надо! — весело закричал Перчик. — Чего носы повесили? Ну? — Перчик первым скинул свою ярко-красную куртку…
Погодите, тут надо подумать, — сказала Кукурузинка, дёрнув себя за рыжую косичку.
Потом она нахмурила выпуклый лоб, наморщила носик-пуговку, опустила длинные жёлтые ресницы и задумалась.
— Я, кажется, кое-что придумала, — сказала она немного пого-дя. — Будем все вместе строить один дом. Общими силами мы за день выстроим стены и покроем крышу. Тогда нам не страшен никакой дождь.
Все согласились с ней.
Строители сразу повеселели. Дружно взялись за дело. Кто-то запел песню. Её подхватили.
Откуда-то из-за бугра донёсся пронзительный крик:
— Помогите!
Песня оборвалась. Все с тревогой повернулись на крик.
На бугор взбежал маляр Горошек. Он был без шапки. Волосы на голове растрепались. Правый рукав куртки оторван. Одна нога — в башмаке, другая — босая.
Не успел бедный Горошек пробежать и двух шагов, как следом за ним на бугор выскочила серая бесхвостая Мышь. Глаза у неё горели как угли. В зубах торчал рукав от куртки маляра.
Бедный Горошек совсем выбился из сил. Вот он рухнул на землю как подрубленный. Мышь настигла его и разинула зубастую пасть.
Все замерли от страха, словно окаменели.
Только Кукурузинка не растерялась. Она сразу узнала серую разбойницу.
— Что мы стоим! — закричала Кукурузинка. — Скорее на помощьГорошку! — И первой кинулась навстречу опасности.
За ней поспешил Пахтачок.
Хватая на ходу всё, что попадётся под руки, рабочие бросились следом.
Тут из толпы вынырнул счетовод Репь Репьёвич и сунул в оскаленную Мышиную пасть свои колючие счёты, проговорив при этом:
— Ну-ка, злюка, счёты кушай да мои расчёты слушай. У тебя че-тыре лапы и совсем короткий хвост, я сейчас колючей шлялой проколю тебя насквозь.
Репь Репьёвич сорвал с головы шляпу, усеянную острыми шипами, и изо всех сил хлопнул ею по Мышиной спине. Мышь взвизгнула, выплюнула счёты и кинулась на бесстрашного счетовода. Ткнулась в него носом, укололась и отпрыгнула. Тут Перчик ударил её своим колпаком и засыпал ей глаза горьким перцем.
Мышь волчкам закрутилась на месте. Закряхтела, завздыхала. Запыхтела, зачихала. И помчалась прочь. Во всю мочь.
Плотник Орешек погрозил вслед разбойнице топором:
— Эй, смотри! Остерегайся! В другой раз не попадайся!
На склоне бугра Мышь остановилась. Повернулась. Глянула на Кукурузинку налитыми кровью глазами, по-змеиному зашипела:
Вс-сё р-равно в-вам н-не с-спастись. 3-за вс-сё отом-щу. Н-ас много.
Сейчас я ещё разок угощу тебя своими счётами! — угрожающе закричал Репь Репьёвич.
Бесхвостая разбойница скрылась.
Все радовались победе. Хлопали в ладоши, смеялись, обнимали друг друга.
Потом принялись качать Кукурузинку, Перчика, плотника Орешка. Рель Репьёвича качать не стали: он такой колючий, что до него страшно дотронуться. Зато его долго и горячо благодарили. Он кланялся, смущённо бормоча:
— Руки сильные у нас — это раз. Не пустая голова — это два. Сердце храброе в груди — это три. Жить хотим со всеми в мире — вотчетыре. За себя готовы постоять — это пять.
Только маляр Горошек не разделял общего веселья. Казалось, он был совсем не рад своему спасению. Перчик хлопнул приятеля по плечу:
Эй, дружище! Чего нос повесил?
Чему радоваться, — уныло проговорил Горошек, — разбойница расскажет о нас другим мышам. Они соберутся стаей и нападут. Тогда мы не устоим.
На бугре сразу стало тихо. Кукуру: зинка посмотрела на мрачные лица товарищей, и её голубые глаза наполнились грустью. Дёрнула она себя за рыжую косицу раз, дёрнула два — задумалась. Но ненадолго.
Вот она вскочила на камень и закричала:
— Придумала, придумала! Я сейчас же вызову травинок и по-шлю их к Старшему Травинке. Пускай все они идут к нам жить. Тогда нам никакие мыши не страшны.
Ранним утром всех разбудила громкая песня травинок:
Мы — дружные травинки, Шагаем в ряд. Зелёные ботинки Поют-скрипят…
На бугре появились стройные колонны травинок. Впереди выступали трубачи и барабанщики. Звонко пели длинные зелёные трубы. Грохотали барабаны.
Позади травинок шли портной Соломинка и учитель Одуванчик.
Ох, как шумно и весело встретили их новосёлы! Даже Боб Бобыч с семейством вышел на крыльцо. Он вынул из кармана свой огромный носовой платок и принялся им махать.
