Эх, видели бы меня сейчас уважаемые Атаджан Азизович и Кабулов! Посмотрели бы, как я руковожу целым отделением совхоза, как катаюсь на новеньком мотоцикле «ИЖ-56», и ахнули бы. А ребята, те вообще от зависти могут лопнуть. А что, если написать письмецо в школу? Вот удивятся-то. А может, гордиться будут: вот, мол, какой у нас Хашимджан – в люди выбился!
Я сел и написал два письма. Одно маме, чтоб не беспокоилась и не скучала, а другое – в школу.
ГОРЯЧИЙ ПРИВЕТ ОТ ДОБЛЕСТНЫХ ХЛОПКОРОБОВ ЦВЕТУЩЕЙ ГОЛОДНОЙ СТЕПИ!!!!!!!
Атаджан Азизович, вы говорили, что я не смогу стать ни агрономом, ни инжинером, если не буду знать алгебру, гиометрию и радной язык. Вы можете мне не верить, а я являюсь агрономом. Отделение у меня самое передовое, состоит из двенадцати бригад. А земли у нас тысячу и ещё двести гиктаров. План мы обязательно выполним на целых сто процентов и ещё, может, получим ордена. Вот тогда и увидимся.
С приветом, агроном
Хашимджан Кузыев!
Агрономом быть, конечно, хорошо. Плохо только, если каждый знает, что и как ему положено делать. Никому ничего не прикажешь. Хотя бы бездельника какого найти, поругать его хорошенько! Так ведь нет в этих краях бездельников.
С этими мыслями я брёл по участку второй бригады, как вдруг увидел бегущего человека. Это был Мурадхан-ака, бригадир. Он даже не бежал, а словно бы летел, перепрыгивая через ряды хлопчатника, сильно пригнувшись вперёд. У меня отчего-то засосало под ложечкой. Захотелось резко повернуться и кинуться наутёк. Может быть, этот человек пронюхал, что я вовсе никакой и не агроном, а ученик шестого класса и что диплом у меня не всамделишный?
– Товарищ агроном, подождите, куда же вы?
Я остановился и на всякий случай втянул голову в плечи.
– Что вам надо? Что вы бегаете как сумасшедший?
– Я вас с утра разыскиваю, товарищ Кузыев! Беда случилась…
– Какая ещё беда? Объясните толком…
– Беда, – повторил бригадир, еле переводя дух. – Наш хлопок покрылся широй[4]…
– Широй? Какой ещё широй? Липучей, что ли? Кто её принёс на поле?
Бригадир ошалело уставился на меня и развёл руками. А я разозлился пуще прежнего:
– Я покажу этим любителям сладкого! Я знаю, как бороться с такими вредителями.
– Надо срочно принимать меры, товарищ агроном. Это очень опасная тля!
Что он сказал? Тля? Вот это уж в самом деле плохо. Когда-то я слыхал, что существует такая штука – тлёй называется. Покрылись ею листья – считай, всё растение погибло!
Бегу следом за бригадиром, а у самого на душе кошки скребутся. Я эту тлю и в глаза не видывал. А как с ней бороться, того вообще не знаю. Как же быть?
– Выручай, – говорю, – моя волшебная шапочка. Подскажи, что мне делать, помоги советом.
– Не могу, – тоненько отвечает она. – Я и сама не знаю, что это такое – тля. Чтобы понимать такие вещи, ум и знания нужны. Ум неподвластен волшебству. С удовольствием подсказала бы тебе, что делать, да сама не знаю,
– Но ты должна мне помочь, шапочка!
– Не могу, дорогой. Знания, а значит и ум, заключены в толстых книгах и пухлых головах учёных людей. А я за весь свой век не прочитала ни одной и самой тонюсенькой книжицы. Только несколько страниц твоих учебников, когда подсказывала тебе…
Мурадхан-ака остановился и показал рукой на лежащее перед нами поле.
– Вот участок, поражённый тлёй. – Он вытер со лба пот и посмотрел на меня с надеждой. Медлить было нельзя.
– Та-ак! Листья, значит, поражены, да?
– Конечно, листья, что же ещё?! – с отчаянием простонал бригадир.
– Послушайте, а что, если взять кусты за основание и хорошенько потрясти? Не слетит эта гнусная тля?
– Бросьте шутить, агроном! Не время.
– Тогда обольём кусты водой и смоем нашего врага! Мурадхан-ака некоторое время смотрел на меня, потом поднял лицо к небу и захохотал. Он смеялся громко, раскатисто и никак не мог остановиться. Я тронул бригадира за плечо:
– Посмеялись, и хватит. Сколько у вас рабочих, товарищ бригадир?
– Пятьдесят пять, товарищ агроном.
– Пусть каждый из них нарежет по двадцать ивовых прутьев. Немедленно приступайте к работе. Через час соберётесь здесь, на этом месте.
Рабочие собрались раньше, чем через час. В руках они держали по небольшой вязанке ивовых прутьев. Я приказал всем занять по грядке.
– Берите по нескольку прутьев в каждую руку и бейте по листьям хлопчатника. Помните, чем усерднее вы будете трудиться, тем быстрее мы расправимся с врагом!
– Что вы надумали, агроном? – заорал бригадир диким голосом.
– Выполняйте приказание, товарищ Мурадхан-ака!
– Да вы в своём уме? Вы же погубите весь хлопчатник! – За хлопчатник я сам отвечаю. А вы отстали от жизни, бригадир: не знаете новых методов борьбы с тлёй. Придётся на ваше место другого человека подыскать.
Бригадир ничего не ответил. Резко повернулся и пошёл к рабочим…
Вот так-то, Мурадхан-ака! Кто тут агроном, вы или я, Хашимджан Кузыев? Приказал он вам – исполняйте, нечего мудрить. Не дурак он небось, ваш агроном. Дурака бы сюда не поставили…
Я похлопал прутиком по голенищу сапога, гордо вскинул голову и… что, вы думаете, я увидел? Я с ужасом увидел, что рабочие, держа вязанки прутьев наперевес, как винтовки со штыком, молча окружают меня. Выражение их лиц не обещало ничего хорошего.
Я попятился, попятился, потом кинулся бежать. Но тут оказавшийся поблизости Мурадхан-ака дал мне подножку. Я кубарем полетел в сухой арык.
Придя в себя, я услышал голоса, понял, что рабочие окружили меня плотным кольцом.
– Сейчас мы узнаем, что он имеет против нашего хлопчатника! – угрожающе пообещал кто-то.
– Что ты хочешь от невежи, Эшбай? – ответил ему другой рабочий. – Таскался, наверно, по ресторанам и танцулькам, пока в вузе учился. Вот и вся его учёба!
– Товарищи, а может, он сумасшедший? – вмешался кто-то третий. – На днях в районной газете объявление было. Там говорилось, что из дома сумасшедших сбежал один дурак. Как раз и приметы сходятся: рост около двух метров, очень тощий, заикается, слегка хромает на левую ногу…
– Может, он и не из дома сумасшедших, но что дурак – это точно. – По голосу я узнал, что это говорит Мурадхан-ака. – Дурак хуже врага, – продолжал он сердито. – Снять бы ему штаны да отхлестать этими самыми прутьями!
Вы не представляете, какой поднялся хохот, когда я испуганно и слишком поспешно схватился обеими руками за ремень.
– А вон директорский «газик» катится! – воскликнул Мурадхан-ака, когда рабочие немного притихли. – Пусть сам Насыров и решит, как быть с этим горе-агрономом…
У меня остановилось дыхание, перед глазами запрыгали чёрные точечки. Вот оно! Позорный конец… И никто меня теперь не спасёт!
– А я? – раздался вдруг тоненький голосок. – Ты забыл про меня, Хашимджан?
Какой же я дурак, что забыл про свою волшебную шапочку!
– Наверху небо, внизу земля, исполни моё желание, шапочка моя! Сделай меня невидимым! – прошептал я несколько раз подряд.
Как только я исчез, окружавшие меня люди поражённо загудели, а кое-кто не отказал себе в удовольствии пошутить:
– Глядите, глядите, как только услыхал, что едет Насыров, сразу растворился!
– Испарился!..
– Улетучился!..
Я не стал дальше слушать. Осторожно выбрался из кольца рабочих, которые принялись оживлённо обсуждать случившееся, и дал тягу. Жаль, даже попрощаться не пришлось с ними. Такие они были вначале добрые и сердечные люди.
Я только что слез с грузовика, в кузове которого трясся не знаю сколько часов. Теперь стоял у высокого дувала, глядел на огромные красно-жёлтые яблоки. Пустой мой желудок сводило судорогой. Сколько ещё времени пройдёт, пока раздобуду еды, неизвестно. А тут сами в рот просятся сочные яблоки. Легче всего, конечно, взять увесистый голыш и шибануть парочку-другую. Но на шум может прибежать хозяин сада. А я теперь знаю: на новом месте лучше не попадать во всякие истории…
Если бы давали звание чемпиона за лазание по заборам, уверен, я бы стал обладателем золотой медали чемпиона. Раз! – и я оказался верхом на дувале. Вот они, миленькие, душистые жёлто-красные яблоки, сами прижимаются к моему лицу. Бери и ешь на здоровье. Но я не стал их рвать. Потому что этот сад оказался не просто садом, а парком культуры и отдыха. Во всяких парках много народу, но тут людей собралось видимо-невидимо.
Большая площадь у памятника Алишеру Навои была уставлена несколькими сури[5]. На них сидели седобородые дедушки, пожилые люди с орденами и без орденов и попивали чаёк. Вдоль аллей, обсаженных цветами, гуляли приодетые парни и девушки. Между ними сновали мальчишки в пионерских галстуках. В стороне от аллей, под деревьями, жарились на мангалах шашлыки. От них шёл такой дух, что у меня слюнки потекли. Рядом с жаровнями дымился огромный котёл, установленный над врытым в землю очагом. Длинному дяде, готовившему плов, помогали пятеро здоровенных парней. Женщины в цветастых платьях пекли в печах – тандырах квадратные пирожки – самсу. Пыхтели паром, как паровозы, три пузатых медных самовара. Ребята моего возраста разносили чай. В общем, не поймёшь: свадьба – не свадьба, собрание – не собрание.
