— Спасибо, Хендрири, — сказал Под.
— И всем вам, троим смельчакам — Поду, Хомили и крошке Арриэтте — удачи и хорошей добычи.
Хомили пробормотала что-то в ответ, и настало неловкое молчание — все отводили от них глаза.
— Пошли, старушка, — сказал наконец Под и, обернувшись к Хомили, помог ей встать с места.
— Ты нас извини, — сказал он Люпи, которая снова покраснела до корней волос, — но нам надо кое-что обсудить.
Все поднялись, и Хендрири проводил их до дверей.
— Когда ты думаешь уходить, Под? — озабоченно спросил он.
— Дня через два, — сказал Под, — когда там, внизу, путь будет свободен.
— Не к чему спешить, — сказал Хендрири. — И все, что надо в дорогу, к твоим услугам…
— Спасибо, — сказал Под.
— …ты только скажи.
— Хорошо, — пообещал Под.
На его губах мелькнула несмелая улыбка, и он вышел из комнаты.
Хомили молча взобралась по дранке, прошла во внутреннюю комнату и села на кровать. Ее била дрожь..
— Я не мог этого не сказать, — проговорил Под, — и, что еще важней, мы должны это сделать.
Хомили кивнула.
— Ты же видишь, в каком мы положении?
Хомили снова кивнула.
— Можешь что-нибудь предложить? — спросил Под. — Какой-нибудь другой выход?
— Нет, — сказала Хомили, — нам надо уходить.
А главное, — добавила она, — нам в любом случае пришлось бы уйти.
— С чего ты это взяла? — сказал Под.
— Я не стала бы дольше жить с Люпи, — заявила Хомили, — даже если бы она посулила мне гору золота, что она вряд ли сделает. Я молчала, Под, ради Арриэтты. Все же ровесники ей для компании, думала я, и семейные связи. Я даже о мебели не заикнулась…
— Да, это так, — подтвердил Под.
— Просто я очень испугалась, — сказала Хомили и снова задрожала, — когда Хендрири принялся говорить про диких зверей…
— Он никак не мог остановиться, — сказал Под.
— Лучше жить одним, — сказала Хомили.
— Верно, — согласился Под, — лучше жить одним…
И он обвел глазами комнату. Но вид у него был загнанный, на круглом плоском лице застыла растерянность.
Когда Арриэтта поднялась вместе с Тиммисом наверх, было видно, что, несмотря на тревогу, она на седьмом небе.
— О, — сказала Хомили, — вот и вы.
И, словно не узнавая, посмотрела на Тиммиса.
— Он ни за что не хотел там оставаться, — сказала Арриэтта, крепко держа его за руку.
— Ладно, забери его… в свою комнату. И расскажи ему какую-нибудь историю…
— Хорошо. Сейчас. Только я сперва хочу спросить…
— Потом, — сказал Под, — у нас куча времени. Мы поговорим обо всем позднее.
— Отец прав, — сказала Хомили. — Расскажи Тиммису что-нибудь.
— Только не про сов, — взмолился Тиммис. У него все еще был испуганный вид.
— Конечно, не про сов, — поддержала его Хомили. — Попроси Арриэтту рассказать тебе про кукольный дом, — она взглянула на дочь, — или про это место… как оно называется?.. где есть гипсовые добывайки.
Но Арриэтта, казалось, не слышала ее.
— Вы правда думали то, что сказали? — вдруг вырвалось у нее.
Хомили и Под, удивленные и испуганные ее тоном, уставились на Арриэтту.
— Конечно, думали, — сказал Под.
— О, — вскричала Арриэтта, — слава богу… слава богу! — И ее глаза наполнились слезами. — Снова жить под открытым небом… снова видеть солнце…
Подбежав к родителям, она обняла каждого из них.
— Все будет хорошо… Уверена, что будет.
Сияя от радости, она обернулась к Тиммису:
— Пошли, Тиммис, я знаю замечательную историю… лучше, чем про кукольный домик… о целом городке, где полным-полно домов, это место называется Литл-Фордэм.
Литл-Фордэм был легендарным местом, рассказы о котором, особенно в последние годы, передавались добывайками из уст в уста. Откуда они о нем узнали, никто не помнил, возможно, из разговоров, подслушанных в чьей-то кухне, гостиной или детской, но знали о нем добывайки все до одного. Литл-Фордэм был, как говорили, игрушечным поселком, который занимал целых пол акра в саду построившего его человека. Там было все, как в настоящем городе: церковь с органом, школа, несколько магазинов и — поскольку сбоку сада протекала река — своя собственная гавань, пароходы и таможня. Все было построено очень прочно и не боялось перемен погоды. Населяли Литл-Фордэм — во всяком случае, ходили такие слухи — гипсовые фигурки ростом с добываек, которые неподвижно, с деревянными лицами, стояли там и сям на улицах поселка или ездили по кругу в поездах. Добывайки знали также, что с раннего утра до вечера по асфальтовым дорожкам, надежно отгороженные цепями, по поселку бродят орды человеков. Они знали — как знают птицы, — что человеки роняют на землю всякие остатки: куски вафельных стаканчиков от мороженого, крошки бутербродов и булочек, орехи, недоеденные яблоки («Конечно, нельзя питаться этим изо дня в день, — замечала Хомили, — такая еда быстро надоест…»). Но больше всего добываек привлекали дома — множество пустых домов на все вкусы и любое число обитателей: особняки, дома на две семьи с отдельными входами, дома, стоящие вдоль улицы в один ряд, вплотную один к другому или окруженные собственным садом. Все они были прочно построены, с прочно крытыми крышами и прочно вкопаны в землю; как бы ни были любопытны человеки, они не могут без труда их открыть, как кукольный домик, и сунуть туда свой нос. Арриэтта слышала даже, что окна и двери этих домов просто нарисованы на стенках и вообще не открываются, — в домах нет ни одного отверстия. Но этот недостаток легко устраним.
— Конечно, никто не стал бы открывать парадные двери, — объясняла она Тиммису, в то время они лежали, свернувшись клубочком, в ее постели, — добывайки не так глупы: они бы прокопали туннель под полом… никто из человеков и не догадался бы, что там кто-то живет.
— Расскажи еще про поезда, — попросил Тиммис.
И Арриэтта продолжала рассказывать. Объясняла, придумывала, жила вместе с мальчиком в ином, сказочном мире. Погрузившись в эту жизнь, она забыла, в каком они сейчас бедственном положении, забыла о тревогах родителей и страхах дяди, забыла о пыльных, мрачных комнатах между стен, об опасностях, таящихся в лесах вокруг их дома, забыла даже то, что уже давно хочет есть.
— Но куда мы пойдем? — спросила Хомили в двадцатый раз.
Прошло уже два дня после совещания, они были в комнате Арриэтты и отбирали вещи в дорогу. На полу лежала куча разных предметов, часть они отбрасывали в сторону, часть откладывали, чтобы взять с собой. Они могли взять лишь то, — тут Под был непреклонен, — что Люпи называла «ручная кладь». Она дала им рукав брезентового плаща, и они аккуратно разрезали его на квадраты.
— Я думаю, — сказал Под, — сперва попробуем пойти в пещеру на склоне.
— Вряд ли мне там очень понравится, — сказала Хомили, — особенно без ботинка.
— Но Хомили, надо же нам куда-то пойти. И скоро весна.
Хомили обернулась и взглянула на Пода.
— А ты знаешь дорогу?
— Нет, — сказал Под, продолжая сматывать в клубок просмоленную нитку. — Это надо выяснить.
— Какая сегодня погода?
— Я попросил Арриэтту узнать.
Понимая, что другого выхода нет, они, хотя и не без страха, отправили вниз Арриэтту поговорить с молодым Томом.
— Попроси его оставить нам какую-нибудь лазейку, — учил ее Под, — пусть самую крошечную, лишь бы выйти из дома. Если понадобится, мы распакуем вещи и протащим их одну за другой. В самом крайнем случае я согласен даже на окно первого этажа, если снаружи будет на что прыгнуть. Но скорее всего, они крепко-накрепко запрут окна и закроют ставни. И скажи, чтобы он, отодвинул дровяной ларь от стены. Нам самим не справиться, даже если он будет пустой. В хорошеньком мы «окажемся положении, да и семейство Хендрири тоже, если мальчишка укатит в Лейтон-Баззард и оставит нас взаперти. Скажи ему, куда мы направляемся… на это поле, которое зовут Паркинс-Бек… но ни словечка о пещере на склоне… и пусть он напомнит, как туда пройти и не сбиться с пути… Последнее время здесь, в доме, довольно прохладно, а ведь уже март, спроси, не выпал ли снег. Если выпал, мы пропали: нам придется ждать…
«Но разве можем мы ждать?» — спрашивал себя Под, вешая моток просмоленных ниток на гвоздь в дранке и задумчиво беря в руки шляпную булавку. Верно, в приступе великодушия Хендрири сказал: «Мы все вместе попали в беду… и что наше, то ваше». Но потом, обсуждая с Хомили их уход из дома, Люпи заметила: «Не считай меня жестокой, Хомили, но в такие времена каждый думает о своих. На моем месте ты сказала бы то же самое». Она не скупясь давала им разные вещи, — Под прежде всего подумал о рукаве плаща, — подарила Хомили наперсток с колечком от рождественского пудинга, — Хомили надела его на шею; но полки в кладовой вдруг оказались пустыми, все припасы были забраны и спрятаны где-то в другом месте, а им Люпи выдала пятнадцать сухих горошин, которых, сказала Люпи «им, надо надеяться, хватит». Они вымачивали их у себя наверху в мыльнице, а затем Хомили брала по три горошины вниз и варила их на плите.
