— А может, их сначала прочесть, а? — предложила Госпожа.
— Незачем, незачем! — с заметным волнением в один голос воскликнули Вице-Правитель и Канцлер.
— Разумеется, незачем, — мягко решил Правитель. — Мы с твоим мужем уже просмотрели их. Здесь сказано, что ему предоставляются все полномочия Правителя и он вправе распоряжаться всей суммой годовых налогов и сборов, поступающих в канцелярию, вплоть до моего возвращения, а если я не вернусь, то до дня совершеннолетия Бруно, и что он обязуется вернуть мне или передать Бруно всю полноту власти Правителя, возвратить неистраченные средства и все, что хранится в казне, которая также поступает под его охрану.
Все это время Вице-Правитель был занят тем, что с помощью Канцлера перекладывал бумаги с места на место и указывал Правителю места, где необходимо поставить подпись. Затем он расписался сам, а следом за ним поставили свои подписи Госпожа и Канцлер, выполнявшие роль свидетелей.
— Короткое прощание — самое лучшее, — заявил Правитель. — Ну вот, все готово к моему отъезду. Дети ждут внизу, чтобы попрощаться… — Он расцеловался с Госпожой, обменялся рукопожатиями с братом и Канцлером и вышел из комнаты.
Трое присутствующих молча ждали, пока не раздался стук колес, возвещающий, что Правитель уже не может их слышать. И тогда, к моему удивлению, они разразились восклицаниями и неудержимым хохотом.
— Как ловко все разыграно, а! — воскликнул Канцлер.
Они с Вице-Правителем подали друг другу руки и вприпрыжку припустились по комнате. Госпожа была слишком солидной, чтобы прыгать с ними, но и она заржала, как застоявшаяся лошадь, победоносно помахивая платочком: даже до ее весьма ограниченного рассудка дошло, что они очень ловко состряпали какое-то дельце, и ей ужасно хотелось узнать — какое именно.
— Ты говорил, я все узнаю сразу же, как только он уедет, — заметила она, когда они немного пришли в себя.
— Верно, ты все узнаешь, Тэбби! — довольно отозвался ее муж, снимая промокашку и показывая ей два пергамента, лежавших один подле другого. — Вот это — тот, который он прочитал, но не подписал, а этот он подписал, но так и не прочел! Видишь ли, он был весь закрыт промокашками, за исключением места для подписей…
— Да, да! — сердито прервала его Госпожа, начавшая было сравнивать два пергамента. — «Кроме того, он обладает всеми полномочиями Правителя в отсутствие последнего». А в другом стояли слова «полный повелитель с правом казнить и миловать, имеющий титул Императора, если его изберут канцелярия и народ». Что такое? Выходит, ты теперь Император, дорогой мой?
— Нет еще, дорогая, — отвечал Вице-Правитель. — Оглашать этот пергамент пока что незачем. Всему свое время.
Госпожа кивнула и принялась читать дальше:
— Кроме того, будем милосердными к бедным. А здесь эти слова пропущены!
— Разумеется! — проговорил ее муж. — Мы не собираемся обращать внимание на такие пустяки!
— Хорошо, — отвечала Госпожа, сделав ударение на этом слове, и продолжала читать. — «Кроме того, содержимое казны останется в неприкосновенности». Ба, а здесь сказано по-другому: «Казна предоставляется в полное распоряжение Вице-Правителя»! Ах, Сибби, какой ловкий трюк! И все драгоценности, подумать только! А можно я пойду и надену их прямо сейчас?
— Лучше немного позже, любовь моя, — с досадой возразил ее муж. — Видишь ли, общественное мнение еще не вполне подготовлено к этому. Лучше действовать другим путем. Разумеется, в свое время у нас будет и карета, запряженная четверкой. А как только мы победим на выборах, я приму титул Императора. Но толпа не поймет нас, если мы завладеем сокровищами казны, пока Правитель жив. Поэтому нам необходимо распространить сообщение о его смерти. Небольшой заговор…
— Заговор! — воскликнула довольная Госпожа, всплеснув руками. — Боже, мне ужасно нравится мысль о заговоре! Это так забавно!
Вице-Правитель и Канцлер переглянулись.
— Но пусть этот заговор останется в глубине наших сердец! — прошептал мудрый Канцлер. — Он ведь никому не причинит вреда!
— И когда же состоится этот заговор?…
— Тсс! — внезапно прервал ее муж.
Дверь распахнулась, и в комнату вошли Сильвия и Бруно, нежно взявшись за руки. Бруно инстинктивно съежился и спрятался за плечом сестры, которая держалась бодро и спокойно, хотя по ее щечкам катились слезы.
— Нечего тут плакать! — резко, без всякого сочувствия к детям, бросил Вице-Правитель. — Ну, успокой их хоть немного! — обратился он к Госпоже.
— Может быть, кекс? — пробормотала себе под нос Госпожа. Пройдя в другой конец комнаты, она открыла сервант и вернулась, держа в руках два куска сливового кекса. — Вот, кушайте и не плачьте! — почти приказала она детям; и бедные малыши уселись рядом, но им тяжко было и думать о еде.
В следующее мгновение дверь опять открылась или, лучше сказать, распахнулась, и в комнату стремглав вбежал Уггуг, крича «опять пришел этот старый Нищий!»
— Ну, мы не намерены кормить его… — начал было Вице-Правитель, но Канцлер прервал его:
— Не беспокойтесь, — сказал он, понизив голос. — Слугам отданы распоряжения на сей счет.
— Да он уже внизу, — отозвался Уггуг, подбежав к окну и выглядывая во двор.
— Где он, дитя мое? — проговорила его нежная мамаша, обняв за шею свое маленькое чудовище.
Мы все (не считая Сильвии и Бруно, не обращавших никакого внимания на происходящее) подошли вслед за ней к окну. Старый Нищий глядел на нас голодными глазами.
— Ну хоть корочку хлеба Ваше Высочество! — умолял он. Это был благообразный старик, но вид у него был болезненный и оборванный. — Корочку хлеба, только и всего! — повторял он. — Корочку и глоток воды!
— Вот тебе вода, пей сколько влезет! — крикнул Уггуг, выливая ему на голову кувшин воды.
— Правильно, мальчик мой! — воскликнул Вице-Правитель. — Так и надо поступать с таким сбродом!
— Просто умница! — воскликнула Вице-Правительница. — Как он добр, верно?
— А ну-ка, палкой его! — завопил Вице-Правитель.
Нищий тем временем стряхнул воду со своего рваного плаща и опять поднял глаза.
— Принесите горячую кочергу! — крикнула Вице-Правительница.
Горячей кочерги, видимо, под рукой не оказалось, но палки градом полетели в нищего. Старого бродягу со всех сторон окружили злобные лица слуг, так что ему пришлось попятиться.
— Незачем ломать мои старые кости, — пробурчал он. — Я и так ухожу. Дайте же хоть корочку!
— Бедный старик! — раздался рядом чей-то слабый голосок. Бруно пробрался к окну и хотел было бросить старику свой кусок кекса, но Сильвия удержала его.
— Пусть он хотя бы съест мой кусок! — кричал Бруно, отчаянно вырываясь из ее рук.
— Хорошо, мой милый, — мягко отвечала Сильвия. — Но зачем же бросать его? Разве ты не видишь: старик уже ушел. Давай лучше нагоним его. — И она потащила за собой брата из комнаты, не обращая ни малейшего внимания на компанию, которая с любопытством следила за Нищим.
Затем участники заговора расселись по своим местам и продолжили беседу на более низких тонах, чтобы их ненароком не услышал Уггуг, по-прежнему стоявший у окна.
— Кстати, а как насчет передачи власти Бруно? — спросила Госпожа. — Как у вас сказано об этом в новом Договоре?
Канцлер откашлялся.
— Точно так же, слово в слово, — проговорил он. — За исключением одного, Госпожа. Видите ли, вместо «Бруно» я взял на себя смелость вставить имя… — тут он резко понизил голос, перейдя на шепот, — имя Уггуга!
— Неужели Уггуга?! — воскликнул я в порыве негодования. Я не мог больше сдерживать свои чувства. Подумать только, какой громадной силой обладает одно-единственное слово! Не успел еще мой вопль умолкнуть, как внезапная вспышка изменила все вокруг меня, и я опять обнаружил себя на прежнем месте, в углу купе, напротив молодой особы, которая наконец подняла вуаль и теперь с удивлением глядела на меня.
Вероятно, просыпаясь, я сказал нечто странное: в ушах моих все еще звучали отголоски того ужасного вопля, хотя, впрочем, моя спутница, видимо, не обратила на это особого внимания. Итак, что бы такое мне придумать в свое оправдание?
— Надеюсь, я не напугал вас? — произнес я наконец. — Простите, я и сам не помню, что говорил. Наверное, я задремал.
— Вы сказали: «Неужели Уггуга?!» — отвечала молодая особа; ее губки вздрагивали, она пыталась улыбнуться, несмотря на все усилия казаться бодрой. — Правда, вы не сказали это, а — прокричали!
— Раскаиваюсь и прошу прощения! — вот все, что я смог ответить, чувствуя полную беспомощность. «Э, да у нее глаза Сильвии! — подумал я, не вполне уверенный в том, окончательно ли я проснулся. — И этот взгляд, сияющий чистотой и невинностью, — тоже совсем как у Сильвии. Правда, ротик у Сильвии совсем другой, не столь решительно очерченный, и в ее устремленном вдаль взгляде не сквозит печальная задумчивость, присущая тем, кому пришлось пережить скорбь…» — Тут причудливые фантазии едва не заставили меня пропустить слова дамы.
