Он ответил с виноватым видом:
— Я понимаю, конечно, что не дело это… Устает она очень.
— Отчего же? Я думаю, устает не больше, чем другие девочки.
Его лицо стало грустным.
— Не все девочки в тринадцать лет — хозяйки в доме.
Елена Павловна смутилась:
— Я про занятия, про домашние задания… Она что, хворала у вас? Много пропустила?
Он удивился:
— Нет, она очень редко хворает. По-моему, в этом году ни одного дня не пропустила.
«Что же это значит? — подумала Елена Павловна. — Неужели Наташа мне говорила неправду?»
Она продолжала:
— Так я хотела сказать про ваши занятия по вечерам.
— Вы, разумеется, правы, — сейчас же согласился он. — Наташа мне рассказала про ваш разговор. Трудновато, конечно, будет после такого большого перерыва…
— Позвольте, — перебила его Елена Павловна, — какой перерыв?
— Да ведь сколько лет не занимался! Так как-то сложилась жизнь… Даже семилетки не закончил… А теперь чувствую: не хватает теоретических знаний. Тут как раз у нас при заводе вечерняя школа открылась. Вот и стали мы с дочкой одноклассниками. Хочется потом в заочный техникум поступить. Самое трудное, конечно, с математикой. Да, признаться, и ошибки в домашних работах она мне тоже проверяет каждый раз. Ну да ничего, как-нибудь выкарабкаюсь самостоятельно. А нашим совместным занятиям, не беспокойтесь, конец…
— Нет, нет, отчего же? Зачем же? — опять перебила его Елена Павловна. — Занимайтесь с дочкой на здоровье, обязательно занимайтесь! Ничего, кроме пользы, ей это не принесет! А если что нужно или ей некогда, я сама всегда с удовольствием помогу.
Елена Павловна вдруг засмеялась, увидев его удивленное лицо:
— Хорошая у вас девочка!
— У меня сейчас никак нельзя: мама увидит.
— А у меня — бабушка дома.
— Моя мама тоже скоро вернется.
— Ребята, как же быть?
Аня, лепившая снежную бабу во дворе, так и замерла с поднятой лопаткой.
Откуда эти таинственные голоса? Никого не видно, говорят шепотом… Ага! Притаились за большим сугробом около забора. Кто? Один голос будто знакомый, который говорил, что бабушка дома. Это Дима Чижов из двадцать пятой квартиры. Бабушка у него действительно строгая и не потерпит никакого баловства.
А «ребята, как же быть?» — сказал Анин сосед, Олег Беляев.
Еще в прошлом году Дима, Аня и Олег все вместе были дошколятами, катались на санках, лепили снежные бабы…
Теперь не то. Осенью Дима и Олег пошли в школу. Вместо рейтуз — длинные темные брюки. Вместо вязаных шапок — меховые, с ушами, как у мужчин. Новые шапки, новые товарищи, школьные товарищи… Новые слова, ученые деловые слова: «диктант», «математика».
Опять голоса за сугробом. Незнакомый голос сказал:
— Ребята, вот что сделаем… У нас в доме… в нижнем этаже…
Несколько слов было сказано так тихо, что Аня ничего не услышала.
Олег ответил:
— Тогда пойдемте сейчас, пока нас никто не увидел.
Димин голос — с сомнением:
— А вдруг бабушка будет меня искать? Она не позволяет уходить без спроса.
Олег пояснил:
— У него бабушка очень строгая. — И сам же успокоил Диму: — Ничего, бабушка твоя сейчас обед готовит, она занята, сейчас как раз самое подходящее время!
Три голоса сказали сразу:
— Тогда — пойдем!
И четвертый, Димин голос, покорно согласился:
— Ну что ж, пойдемте, ребята!
Четыре заговорщика вышли из-за сугроба и обыкновенным прогулочным шагом направились вдоль забора, к воротам.
С Олегом и Димой были еще два мальчика, их одноклассники, новые Димины приятели. Аня видела их и раньше. Оба жили недалеко. Один — за углом, в переулке, другой — не доходя до школы, в большом сером доме, где почта.
Ребята осторожно посматривали по сторонам — не увидит ли кто? Аня была совсем маленькая, такой же величины, как снежная баба, за которой она стояла, только гораздо тоньше снежной бабы. Аню мальчики не заметили.
Все четверо вышли за ворота и дальше к большому серому дому пошли.
Аня видела, с какой неуверенностью шагает Дима — позади всех.
Очень жалко стало Диму — куда уводят его эти почти никому не известные мальчики? Жалко стало Марию Андреевну, Димину бабушку, которую все во дворе так уважают и слушаются. Готовит обед Димина бабушка и не знает, что Димы нет уже во дворе… ушел… Куда? — Неизвестно!
Даже саму себя Аня тоже пожалела немножко. Пожалела, что она еще маленькая и не может выйти за ворота навстречу неожиданным и опасным приключениям…
Мария Андреевна, Димина бабушка, одну за другой приподнимала крышки стоявших на плите кастрюль. Потыкала вилкой, зачерпнула ложкой… добавила щепотку соли — и выключила газ.
Потом придвинула к окну табуретку и, взобравшись на нее, крикнула в открытую форточку:
— Ди-ма!..
Ответа не было. На крыльцо вышла мать Олега и стала выбивать коврик о снег.
Мария Андреевна спросила:
— Дима у вас?
— Заходил, только давно уже. Они оба гуляют.
Пришлось надевать шубу и отправляться на поиски.
Во дворе ослепило яркое мартовское солнце. Снег, еще белый, еще пышный, уже стал чуточку оседать, подтаивать сверху. Около большого сугроба снежная баба, совсем уже готовая. А рядом — синяя Анина шубка и пестрая вязаная шапочка: Аня старательно прилаживала бабе угольно-черные глаза и угольно-черные пуговицы.
— Анечка, ты Диму не видела?
Аня обернулась:
— Они здесь гуляли, с мальчиками.
— Нет его во дворе, и у Олега нет.
Аня заколебалась. Очень не хотелось выдавать Диму. В то же время совестно было смотреть, как Мария Андреевна ходит по двору, зовет, ищет, волнуется… Сейчас придет с работы Димин папа, он любит, чтобы обедать садились все вместе.
А Димы давно уже нет. Что задумали ребята? Куда ушли? Может быть, Мария Андреевна сумеет еще спасти Диму, уберечь его от какого-нибудь неосторожного поступка?..
— По-моему, они вон в ту сторону пошли… — Аня показала на ворота.
— На улицу? За ворота? А кто с ним был?
— Олег и еще два мальчика. Из школы. Которые к вам ходят. Один в сером доме живет, где почта.
Выйдя на улицу, Мария Андреевна почувствовала, что начинает уже немного сердиться. В доме, где почта, жил Сережа Иванов, Димин школьный товарищ. Дима заходил к нему иногда. Но разве можно уйти, ничего не сказав?
К тому же Мария Андреевна, как и многие другие бабушки, считала, что четыре мальчика вместе это уже почти готовая шалость.
Всю жизнь Мария Андреевна хотела иметь дочку. А было у нее трое сыновей. Девочки — уютные, девочки домашние… Мальчишеские ноги всегда убегают за ворота, вдаль. Хорошие выросли сыновья, но… если бы хоть один из них был дочкой! Сыновья женились, теперь у них у самих дети — и опять все мальчики! Внуки тоже хорошие растут; но… если бы хоть один из них был внучкой! Играла бы внучка тихо, мирно во дворе, лепила бы снежную бабу. Вязать бы внучке красивые шапочки, вплетать бы ленточки в косы… Шить бы легкие пышные платья и воротнички с кружевцами…
Мария Андреевна шла по солнечной стороне улицы. Сосульки, еще твердые утром, роняли из-под крыш длинные сверкающие капли.
Весна… Сегодня седьмое… завтра наш женский день. Для Нади, жены сына, был давно уже заготовлен подарок. Думать о женском дне было особенно горько. Вот так же и завтра унесут внука куда-нибудь за ворота, вдаль, беспокойные мальчишеские ноги…
Подойдя к большому серому дому, Мария Андреевна решила, что не стоит наудачу подниматься к Ивановым на третий этаж, лучше позвонить по телефону, на почте есть автомат. Телефонная будка была занята, и Мария Андреевна стала у двери, поджидая, когда кончат разговаривать. На почте было необычно людно и как-то необычно весело для такого серьезного места. Девушка, продававшая марки, улыбалась. Улыбался толстый гражданин в меховом пальто, посылавший телеграмму. За ближайшим столиком все сидячие места были заняты. Около другого стола, в углу, толпилось несколько человек. Ждали, пока освободится место? Или ручек не хватало, чтобы написать адрес?
Нет, у окошечка, где продажа марок, лежит ручка, а около телеграмм еще две, совершенно свободные. К тому же, когда люди чего-нибудь ждут, лица у них бывают нетерпеливые или скучные. Наоборот, у дальнего столика — веселое оживление, все чем-то очень заинтересованы. Чем? Отсюда, от телефонной будки, ничего не видно.
Девушка, продающая марки, громко сказала:
— Дима, без двадцати шесть!
«Дима?» — Мария Андреевна невольно насторожилась.
Вежливый голосок ответил:
— Спасибо!
Димин голос! Но почему такой слабый, расстроенный, тревожный?..
Немножко раздвинулись люди, стоявшие у дальнего столика.
