И вдруг поднял газету так, что уж читать было совсем нельзя.
«Он увидел кого-то и не хочет, чтобы его заметили, — подумал Сережа. — Но кто? Кто?»
От газетного киоска расходились люди. Двое или трое прошли в сквер с газетами в руках.
Старик, опираясь на палку, прошел по дальней дорожке. Сережа покосился на Владимира. Не он…
Высокий мужчина сел на крайнюю скамейку… Не он. Молоденькая девушка в синем костюме шла от киоска, на коду разворачивая «Вечернюю Москву».
Владимир надвинул фуражку на лоб, тяжело перевел дыхание и отвернулся, прикрываясь газетой. Сережино сердце забилось. Он еще раз посмотрел на девушку.
Было в ее движениях что-то стремительное и легкое, как у птички, которая собирается взлететь. Даже резковатое чуть-чуть, но такое молодое, смелое и решительное, что, увидев ее, нельзя уже было не любоваться. Тоненькая-тоненькая… прямые плечики — будто твердая палочка вставлена внутри жакета…
Девушка не улетела никуда, она подошла к скамейке наискосок.
Глаза были опущены. Сережа видел длинные темные ресницы, тонкий профиль и шляпу с полями, тоже как-то всю устремленную вперед и кверху.
Стало свежеть, дневное апрельское тепло было обманчивым.
— Может быть, мы пойдем домой? — спросил Сережа тихо. — Холодно становится без пальто.
Владимир замотал головой. Сережа не решился настаивать.
Он не хочет, чтобы девушка заметила его, — это ясно. И еще яснее, что нельзя не заметить такого, если он встанет и пройдет мимо нее к выходу.
Налетел ветерок, холодный, северный, закрутил бумажки на аллее. Девушка передернула плечами. Ее скамейка была в тени. Она огляделась, увидела, что есть место на их солнечной стороне, и медленно пошла через дорожку.
Сережа боялся взглянуть на Владимира и только слышал, как шелестела «Вечерка» в его руке. Девушка, не отрываясь от газеты, села на их скамейку слева.
Ветер трепыхнул оба газетных листа. Она хотела подхватить свой и задела рукой соседа.
— Простите, — сказала она.
Владимир не справился со своей «Вечеркой». Девушка смотрела прямо ему в лицо, он медленно поднял голову и повернулся к ней.
Сверкнули черные глаза, изумленно взлетели кверху тоненькие брови. Сережа узнал девушку, фотографию которой Владимир показывал им в Дубровке.
Она вскочила, как на пружинах, и попыталась принять холодное и гордое выражение.
— Здравствуйте! — сказала она резко.
Он ответил глуховато:
— Добрый вечер!
Она пошла к выходу, но вдруг заметила костыль, прислоненный к скамейке, оглянулась, испуганно посмотрела на ноги Владимира, подняла глаза и увидела пустой правый рукав.
Лицо ее исказилось, она жалобно охнула.
— Я не знала, что вы были ранены, — сказала она. — Давно ли? — и вдруг мягко дотронулась до его плеча. — Володя, ты поэтому написал мне такое негодяйское письмо?
Владимир кашлянул.
— Неважно, почему. Я написал то, что хотел написать. Больше нам говорить не о чем.
— Ну да, я понимаю теперь, почему ты писал на машинке… Это было особенно обидно… Володя, нам все-таки есть о чем поговорить!
Она повернулась к Сереже:
— Мальчик, будь добр, взгляни, который час там, на площади.
Сережа встал и хотел идти, но Владимир посмотрел на него, и он остановился.
— Мальчик, я же прошу тебя.
— Сережа, сядь. Он никуда не пойдет.
Прохожие стали оглядываться на них, они были слишком заметны оба.
Группа школьниц-подростков остановилась неподалеку, потом села на соседнюю скамейку.
— Мы, кажется, устраиваем бесплатный уличный спектакль, — холодно сказал Владимир.
Она вспыхнула.
— Хорошо. Сережа, скажи мне, где вы живете? Должно быть, где-нибудь недалеко.
Сережа вопросительно поднял глаза. Владимир покачал головой.
— Я против того, чтобы спектакль переносился в закрытое помещение.
— Можешь не говорить! Дурацкая конспирация. Я узнаю твой адрес в любом киоске справочного бюро!
Он ответил почти грубо:
— Аня, я не хочу, чтобы вы приходили.
— Хорошо. Можешь запирать двери на цепочку. — Она подошла к нему совсем близко. — Не нужны мне твои руки и ноги! Голова есть — достаточно!
Она схватила его голову обеими руками и, сдвинув фуражку, крепко поцеловала в жесткий завиток надо лбом. Не обернувшись ни разу, она пошла к выходу.
Школьницы на соседней скамейке взволнованно заторопились посмотреть, куда она пойдет.
Владимир, не шевельнувшись, смотрел ей вслед, пока она не скрылась за угол. Потом положил руку на высокую спинку скамьи и прижался к ней лбом.
Серые клочкастые облака закрыли солнце. Ветер усилился, стало совсем холодно. Прохожие, одетые по-весеннему, легко, торопливо уходили со сквера.
Сережа прошелся несколько раз до выхода и обратно, подняв воротник курточки.
— Владимир Николаевич, — сказал он наконец, — надо идти домой. Вы простудитесь.
— Да, да, — ответил тот, — пойдем. Помоги мне встать.
Он оперся всей тяжестью на Сережино плечо. Сережа подал ему костыль. Они сделали несколько шагов и остановились.
— Нет, я не пойду, — сказал Владимир отрывисто. — Посидим еще.
Он тяжело опустился на скамью и опять оперся головой на руку.
Сережа услышал странный звук и не сразу понял, что это Владимир Николаевич стучит зубами.
И вдруг пошел снег, большими, растрепанными мокрыми хлопьями. Дорожки, трава и крыши домов стали пестрыми.
Снег падал на скамью и на плечи Владимира, оставляя темные пятна на гимнастерке.
— Владимир Николаевич, нельзя вам оставаться здесь!
— Да, холодно. Но ты же видишь, что я не могу идти. Беги домой, принеси мою шинель. И сам оденься.
Увидев Сережино испуганное лицо, он стиснул зубы, чтобы не стучали, но тогда сам начал дрожать, всем телом, так что тряслась скамейка.
Сережа выбежал на улицу. Начинало темнеть. Людей буквально точно ветром сдуло. Он боялся оставить Владимира Николаевича одного и не знал, на что решиться.
Милиционера позвать? Но он далеко, на площади.
«Скорую помощь» вызвать по телефону? Поедет ли? Да и гривенника нет для автомата.
Мимо Сережи проехал автомобиль и, завернув, остановился около тротуара. Он был похож на большого черного блестящего жука. По стеклу веерообразно шевелились тонкие усики, счищая мокрый снег, и довершали сходство.
Сережа постучал шоферу.
— В чем дело? — высунулся молодой военный с сержантскими нашивками.
— Послушайте, — волнуясь, начал Сережа, — здесь в сквере инвалид… майор… раненый… Ему стало нехорошо, я не знаю, как нам добраться домой! Мы живем недалеко. Не могли бы вы подвезти его домой? Пожалуйста!
— Что ж, парень, — ответил тот, подвезти, конечно, можно, только не могу я без приказа уехать. Сейчас выйдет мой капитан, попроси его… Отец твой? — он сочувственно посмотрел на Сережу.
— Нет. — Сережа стал ходить перед крыльцом, засунув руки в карманы.
— Да ты сядь ко мне, погрейся, — пригласил шофер. — Вот он идет.
Со ступенек крыльца сбежал капитан в щегольской шинели и нагнулся, открывая дверцу.
Ну и холодина! — сказал он. Поехали.
— Товарищ капитан! — воскликнул Сережа.
Тот обернулся.
— Ну, ну?
Сережа повторил свою просьбу.
— Конечно, подвезем, — сказал капитан. — Давай его сюда! Или что? Помочь ему нужно?
Он пошел к скверу.
Сережа окинул взглядом сухощавую фигуру капитана.
— Товарищ капитан, нам с вами не довести его.
Капитан сделал знак шоферу, и все трое торопливо пошли по грязной дорожке.
Владимир сидел все в той же позе. Плечи гимнастерки были уже не пестрыми, а совсем темными. Фуражка упала за высокую спинку скамьи.
Сережа окликнул его. Он с усилием поднял голову. Мокрый, потемневший завиток надо лбом завился еще круче.
Шофер поднял фуражку с травы и стал ее отряхивать. Капитан поспешно снял с себя шинель и накинул Владимиру на плечи.
Наконец удалось довести его до машины и усадить. Он откинулся на сиденье и попытался улыбнуться Сереже бледными, прыгающими губами.
Самое трудное было подниматься по лестнице в темноте.
Но наконец все добрались до теплой комнаты и посадили Владимира на диван.
— Скорей давай ему сухую рубашку, — распоряжался капитан. — Леша, стаскивай сапоги! Да не так! — остановил он усердие шофера. — Не видишь разве, больной человек!
Потом он сунул подушку под голову Владимира и стал срывать с постели и с вешалки все, чем можно было закрыть его.
— Скажи фамилию и адрес, мы сейчас заедем, вызовем врача.
— Не надо врача, что вы! Сережа, дай мне водки.
— Правильно, товарищ майор! — одобрительно воскликнул шофер.
— Это тоже очень хорошо, — согласился капитан.
