С тех пор стоило королю хоть немножко разволноваться, на губах у него появлялись великолепнейшие мыльные пузыри.
Мыло, проглоченное его величеством, было самого лучшего качества, поэтому пузыри выдувались большие, сияющие и удивительно круглые. Они отражали мраморные колонны, огни свечей и перекошенные лица придворных. Но короля это приводило в еще большую ярость.
— Засыпать колодец! Завалить камнями! Залить смолой! Нет, расплавленным свинцом!
По залу важно поплыли мыльные пузыри. Придворные шарахались от них в стороны.
Знатный путешественник издал страдальческий стон. Но никто не обратил на него внимания.
— Где этот колодец? — прошипел главный советник Слыш.
— У северных ворот, — лязгнув зубами, ответил начальник стражи.
— Это где три серых камня? — с неожиданным беспокойством спросил путешественник, делая шаг вперед.
Начальник стражи удивленно посмотрел на него и кивнул.
— Где еще такой высокий дуб с большим дуплом?
Начальник стражи снова кивнул и попятился.
Тут со знатным путешественником случилось что-то странное. С растерянным видом, ломая мягкие, гибкие руки, он бросился к королю:
— О!.. Ваше величество, не делайте этого! Умоляю вас, не заваливайте его камнями!.. — Он торопливо повернулся к Слышу: — Этот колодец — мой друг! Я в нем столько раз ночевал! В нем было так прохладно…
Слезы витыми струйками, как из носика кофейника, брызнули из глаз знатного путешественника.
Он начал удивительно меняться.
Щеки его из нежно-розовых вдруг стали густо-зелеными, в то время как башмаки, которые прежде были зеленые, как трава, почему-то порозовели, как розы. Нос знатного путешественника стал густо-синим.
Первым опомнился Слыш.
— Схватить голубчика! — прошептал он. — Это опаснейший преступник… Держите его!
Слыш прыгнул прямо на знатного путешественника, но тот мягко отскочил в сторону.
Они помчались по залу.
Резкие, угловатые прыжки главного советника напоминали полет летучей мыши, в то время как все движения путешественника были на редкость мягкими и плавными.
После каждого прыжка он менялся. Нос у него вдруг стал золотым и просто сиял, разбрасывая лучи в разные стороны. Но зато после следующего прыжка лоб его стал полосатым, белым в черную полоску, как у зебры.
В какой-то момент Слыш чуть было не ухватил знатного путешественника за полы развевающегося камзола, но в тот же миг с его правой ноги предательски свалилась калоша. Пока Слыш ловил ее ногой, путешественник очутился по другую сторону мраморной вазы.
Там его сейчас же со всех сторон окружили стражники.
Нетерпеливо притаптывая пяткой, вбивая башмак в непослушную калошу, Слыш бросился к путешественнику:
— Наручники! Кандалы! Цепи! В тюрьму его!..
Но знатный путешественник взглянул на него даже с каким-то сожалением.
— Я знал, что все кончится именно так, — почему-то грустно сказал он. После этого он дернул себя за ухо, легко подскочил и, совершив невероятный прыжок через голову начальника королевской стражи, нырнул прямо в мраморную чашу.
Мелькнули страусовые перья на его шляпе, которые к тому времени стали красно-сине-зелеными, и знатный путешественник скрылся под водой.
— Поймать его! Выловить голубчика! — прошипел Слыш.
Стражники бросились к мраморной чаше, расплескивая воду, принялись шарить руками по дну.
— Поймал! — закричал один из стражников, но на самом деле он схватил под водой руку Слыша.
Поднялся невообразимый шум. Вода выплескивалась из вазы. Возмущенные рыбы высоко подпрыгивали. Брызги летели в лицо и глаза стражникам. Те, ничего не видя, хватали под водой друг друга за руки, ловили за хвосты рыб и всякий раз думали, что поймали знатного путешественника.
Наконец, в мраморной чаше воды почти не осталось.
Все в недоумении уставились на десяток перепуганных рыб.
Знатного путешественника в мраморной чаше не оказалось.
Он исчез. Исчез бесследно. Пропал неизвестно куда, вместе со своими розовыми башмаками и золотым носом.
— Ничего на понимаю! — прошептал главный советник Слыш, проведя рукой по взмокшему лбу.
Он упал в кресло, неизвестно каким образом очутившееся позади него.
С виду кресло было как кресло и ничем не отличалось от остальных кресел, стоявших в зале вдоль стен: такие же гнутые золоченые ножки, такая же спинка, такая же шелковая обивка.
Но почему-то главный советник Слыш пролетел сквозь сиденье и грузно грохнулся об пол. При этом звук был такой, как будто все кости в нем стукнулись друг о друга.
В полной растерянности, со скрипом разогнув спину, он поднялся с пола.
И тут случилось самое невероятное.
Кресло не спеша взлетело в воздух. Сделав небольшой круг, над главным советником, оно помахало на прощание гнутыми ножками и вылетело в открытое окно.
— Эй, лентяйка, не видишь, что ли, голуби из дворца прилетели! Накорми их и голубятню почисти. А я отправляюсь варить кашу! — крикнула Лоскутику со двора Барбацуца.
У крыльца черные лошади гнули шеи, отливающие лиловым серебром, копытами рыли ямки в сухой пыли.
Кучер, сидя на козлах, опасливо поглядывал на Барбацуцу. Он держал за щекой орех и боялся его разгрызть. Барбацуца, ворча, залезла в карету. С такой злобой захлопнула дверцу, что кучер подскочил на козлах. Крак! — орех раскололся. Карета укатила.
Лоскутик полезла на голубятню.
Среди белых голубей Барбацуцы она вдруг увидела одного голубя совсем черного. Такого черного, как если в безлунную ночь заглянуть к себе в кулак.
Она поймала голубя, провела рукой по его спинке, по крыльям: Ладонь стала черной.
— Это не твой голубь! Отдай! — услышала она. Внизу во дворе стоял черный мальчик. Весь черный, только кончик носа белый.
— Он сам прилетел, — обиделась Лоскутик. — На, очень он мне нужен. Забирай его, пожалуйста.
Мальчик удивительно ловко вскарабкался на голубятню.
Никогда Лоскутик не видела таких худых мальчишек. Можно было подумать, что он весь под своей черной изношенной одеждой сплетен из тонких гибких прутьев.
Голубь тотчас же перепорхнул к мальчишке. Уселся у него на голове.
Но мальчишка все стоял и глядел на Лоскутика.
— Как тебя зовут? — спросила наконец Лоскутик, решив, что дальше молчать невежливо.
— Меня зовут Сажа, — охотно ответил мальчишка. — Я — трубочист. Я чищу дымоходы во всем городе. Каждый день семьдесят труб. Там в трубах так темно и дымно. Иногда мне кажется, что на всей земле навсегда наступила черная ночь. Тогда я начинаю разговаривать с моим голубем. Он всегда сидит на крыше, когда я чищу дымоход. И мне становится веселей сидеть в длинной черной трубе и скрести сажу и копоть.
— А я тебя видела, — сказала Лоскутик.
— И я тебя. Это когда с неба текла вода. Что это было?
— А вот что! Смотри!
Лоскутик указала пальцем на выглянувшее из-за угла Облако. Облако было круглое, рот растянут до ушей. Короткие, кривые лапы прижаты к животу.
— Кто это? — тихо спросил Сажа и чуть не свалился с голубятни.
— Только не спрашивай его об этом. Ох, не любит! — поспешно прошептала Лоскутик. — Облако это. Ну просто Облако. Я тебе потом объясню.
— Облако!.. — Сажа в восторге заулыбался, отчего со щек у него отвалились и посыпались кусочки копоти, а с ресниц полетела черная пыль.
Облако огляделось по сторонам и взлетело на голубятню.
— Познакомьтесь. Это — Облако, а это Сажа, — весело сказала Лоскутик.
Но Облако что-то невнятно квакнуло. Его жабьи глаза разъехались во все стороны. Оно потемнело. В животе у него сердито повернулся гром. Ни на кого не глядя, оно уселось на крышу и с угрюмым видом стало щекотать молнией голубей.
В этот вечер Лоскутик, как всегда, устраивала Облаку постель у себя под кроватью. Она взбивала подушки, а Облако, мрачно насупившись, сидело на шкафу и рисовало мокрым пальцем узоры на пыльных обоях.
— Не хочу, чтобы ты с ним дружила, и все, — вдруг сказало Облако, не глядя на Лоскутика.
— Вот тебе раз! — огорчилась Лоскутик. — Это почему? Я совсем одна. Ты целые дни пропадаешь у жабы Розитты. Тебе и не до меня вовсе.
— Не забывай, у меня с жабой Розиттой важные дела, — строго сказало Облако.
— Ну да. Вон какое ты стало худое, темное. Пьешь, наверное, не вовремя, кое-как. Совсем одичало. Прилетишь — и сразу спать. Со мной даже не поговоришь ни о чем.
— А о чем ты будешь говорить с этим грязнулей?
— Он не грязнуля вовсе. Где он, по-твоему, возьмет воду, чтобы помыться?
— Небось говорил тебе, что ты красивая? — ревниво спросило Облако, продолжая водить пальцем по стене.
Ничего он не говорил.
— А ты и не верь. Ты некрасивая, — сказало Облако и добавило подозрительно: — А не говорил он; «Вот вырасту и женюсь на тебе»?
