"Ты хочешь вернуться домой, а сам еще не отомстил за кровь матери!"
Откуда-то взялись матушка и сестры, стоят у стены, как идолы чудские, кивают речи Домового. Хочу что-то сказать в свое оправдание и ни слова не могу вымолвить.
А Домовой пошел к двери. У порога остановился, вынул меч из ножен и поставил его возле косяка. И сияет тот меч, что солнечный луч.
"Вот тебе меч. Убьешь обидчика - вернешься домой".
Матушка и сестры опять кивают. Гляжу: где же Домовой? Дверь вроде не отворялась, а Домовой пропал, будто его и не было. Матушки и сестер тоже не видать - вместо них у стены стоят недвижные чудские идолы. И меча нет падает сквозь щель солнечный луч.
Глава двадцать вторая * ВОЗВРАЩЕНИЕ К ВАРЯГАМ
Вылез я наружу - солнце уже высоко. И напал на меня страх: вдруг варяги уже уплыли? Огляделся я: капище, в котором я ночевал, посреди лесной поляны стоит, от двери тропка в лес убегает.
Припустился я по ней. Кругом сосны огромные, толстые, вьется тропка между ними, через корни перепрыгивает. Бегу я и думаю: если варяги уплыли, мне конец. Зачем жить, коли отомстить за кровь рода я уже не могу, а вернуться домой не смею? И так мне захотелось увидеть варягов, словно нет для меня на свете людей дороже!
Как я буду мстить, я и не думал тогда. Бегу и одно твержу: только бы не уплыли, только бы не уплыли! В лесу сумрачно, лишь иногда сверкнет солнечный луч, как меч, что Домовой мне оставил. Не знаю, может, это и был меч.
Наконец лес кончается, тропка ведет полем в деревню. Я деревней бежать не хочу, вдруг встречу там эту добрую женщину? Что я ей скажу? Да и нельзя мне сейчас задерживаться. Бегу в обход деревни.
Вижу: над варяжской стоянкой дым поднимается. Обнадежил он меня немного, может, думаю, не уплыли еще! Выбегаю на берег, на косогор, смотрю: пусто, лишь костер догорает. Глянул на реку, тоже пусто.
Упал я ничком на траву и лежу. Ни о чем не думаю, будто у меня и дел никаких нет. Лежу себе, и все. Долго лежал. Потом встал, спустился к воде, поплелся по берегу.
Иду и камешки ногой в воду кидаю. Ухвачу пальцами и кину, ухвачу и кину. И слушаю, как они булькают. Стали мне лодки попадаться, вытащенные на песок И словно проснулся я. Столкнул один челнок в воду и давай грести!
Знаю, конечно, что догонять в долбленой лодочке добрый варяжский корабль дело пустое, однако гребу что есть мочи. А что мне еще делать? Гребу и думаю: буду плыть, пока не найду варягов или не погибну в чужом краю.
И вот чудо: недолго мне и плыть-то пришлось! Миновал я деревню, проплыл еще немного, глядь: стоит в луке "Дракон", а варяги мои на берегу у костра сидят, обед стряпают. Обрадовался я и варяги тоже. Накормили они меня, и поплыли мы дальше опять вместе.
Покуда плыли морем сюда к вам, судьба не послала мне случая убить Свавильда, а может, все дело в том, что у меня не было настоящего оружия. Ныне же у меня есть меч, и я убью Свавильда, когда буду с варягами в походе.
Ну вот, все я тебе рассказал, ничего не утаил.
Теперь Харальд знает, что нешуточное дело обязывает Кукшу отправиться в поход с викингами. Ему нечего возразить, более того, он должен помочь Кукше в его деле, только еще не знает, как к этому подступиться, но он непременно что-нибудь придумает!
Глава двадцать третья * ЗАМЫСЕЛ ХАРАЛЬДА
Хороший меч у Кукши: ударишь на лету подброшенную тряпку - тряпка пополам. От души, видно, пожаловал его Кукше старый конунг. Когда никто не видит, Кукша вынимает меч из ножен и подолгу любуется им. Или начинает размахивать, воображая, будто рубит Свавильда.
Кукша вспоминает меч, который Домовой оставил ему у порога чудского капища и который превратился в солнечный луч. Может быть, это тот же самый меч?
Теперь Харальд и Кукша рубят прутья каждый своим мечом. Спору нет, хороший меч у Харальда, но чужой меч или собственный - тут нет никакого сравнения. Свой словно и блестит ярче, и свистит веселее, и в руке сидит крепче.
Судьба вручила Кукше оружие для того, чтобы он мог отомстить, дело только за удобным случаем. Однако, пока он гость конунга, об убийстве Свавильда не может быть и речи, ведь Свавильд тоже гость. Кто из смертных решится попрать закон гостеприимства?
Однажды Харальд говорит Кукше:
- Я придумал. Тебе незачем весной уплывать с викингами. Мы разделаемся со Свавильдом здесь.
Кукша вопросительно смотрит на Харальда.
- Мы его отравим, - говорит Харальд.
- Как отравим? - изумленно восклицает Кукша.
- Очень просто. Дадим яду в питье. Тут неподалеку в лесу живет одна колдунья, финка, она и лечит, и ворожит, и варит всякие ядовитые зелья - из трав, из кореньев, из жаб, из змей - изо всего. Колдунья даст мне самый страшный яд, если я попрошу.
Однажды еще в младенчестве Кукша видел, как на лугу возле Домовичей подыхала корова. Изо рта у нее ручьем бежала слюна, и она часто-часто дышала. Потом у нее начались судороги, а немного погодя она вытянула ноги и затихла. Взрослые говорили, что корова наелась ядовитого веху, которого много растет на соседнем болотце.
- Не надо травить, - растерянно просит Кукша.
- Почему не надо? - говорит Харальд. - Сам же сказал, что должен отомстить. А мы теперь побратимы: твоя обида - моя обида, твоя месть - моя месть. Хорош я буду, если не помогу тебе в таком деле.
- Его надо... убить мечом, - говорит Кукша. - Кровь за кровь...
Ему не по себе, он никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь из Домовичей кого-нибудь отравил. Да и Домовой говорил о мече, а не об отраве.
- Кто же спорит! - восклицает Харальд. - Конечно, убить мечом было бы лучше! Но как это сделать? Вызвать Свавильда на поединок? Свавильд берсерк, а берсерки, как известно, в бою неуязвимы. Напасть неожиданно или прикончить сонного? Это значит нарушить мир и попрать закон гостеприимства. Мой отец - человек справедливый и никогда не простит такого убийства!
- А если отравить, простит? - удивленно спрашивает Кукша.
- Чудной ты, - снисходительно отвечает Харальд, - ведь об этом никто не узнает!
И он с увлечением рассказывает о своем замысле:
- Я выпрошу у колдуньи самый лучший яд и дам ей за это марку [Марка древнескандинавская мера веса, равная приблизительно 216 г, и денежная единица.] серебра. Не за горами большой пир по случаю весеннего жертвоприношения дисам [Дисы - сверхъестественные существа женского пола, олицетворяющие силы плодородия.]. Когда пирующие захмелеют, я насыплю в один рог яду и пошлю его с рабыней Свавильду. Никто не обратит внимания, что еще один пирующий свалился с лавки - там многие будут валяться, А наутро никому не покажется удивительным, что один так и не встал - на пирах ведь нередки случаи, когда упиваются до смерти.
Кукше не нравится Харальдова затея. Раз Свавильда нельзя убить в поединке, поскольку он берсерк и в бою неуязвим, Кукша отправится с викингами в поход и выждет подходящий случай, когда Свавильд будет лежать после битвы в приступе берсеркского бессилия, и прикончит его. Справедливая месть допускает подобное действие, если силы настолько неравны. Но тайно расправиться с гостем доброго конунга Хальвдана, у которого ты и сам в гостях!..
Кукша просит друга не трогать Свавильда, но Харальд неумолим. Он уже весь поглощен своим замыслом и во что бы то ни стало должен его осуществить. Таков уж Харальд - сын конунга Хальвдана - всякое дело он доведет до конца!
Глава двадцать четвертая * ДАР КОЛДУНЬИ
К колдунье мальчики пробираются на лыжах по сосняку, растущему на склонах высоких холмов. К ее дому не ведут ни тропки, ни лыжни - перед мальчиками нетронутая снежная целина. Давно, как видно, никто не бывал у колдуньи. То и дело приходится огибать поваленные бурей сосны. Кукша неотступно думает о том, как помешать Харальдовой затее, но ничего придумать не может. А просить бесполезно - Харальд все равно сделает по-своему.
Впереди между сосен забелелся просвет. Это поляна, там у подножия скалы стоит хижина колдуньи. Возле опушки Харальд говорит Кукше:
- Подожди здесь. Она терпеть не может, если к ней является больше одного человека.
Кукша остается ждать в лесу, а Харальд выходит на поляну и бежит к хижине. Он останавливается перед низенькой дверью с высоким порогом и стучится в нее лыжной палкой. Дверь открывается, как черная пасть, и глотает Харальда. Кукша успевает заметить мелькнувшее в двери желтое лицо, обрамленное длинными седыми космами.
От нечего делать он разглядывает жилище колдуньи. Перед ним маленькая избушка без единого оконца, потонувшая в сугробах, на нее нахлобучена высоченная снеговая шапка, над шапкой струится синеватый дымок. Там продушина для дыма, через эту же продушину, наверно, попадает в хижину колдуньи дневной свет. Хижина стоит среди огромных камней, иные гораздо больше ее самой. На камнях тоже высятся снежные шапки.
Дома у колдуньи живут козы, это можно заключить по блеянию, которое доносится из хижины. На Кукшу повеяло воспоминаниями о родном доме. Плохо одному, в одиночестве тоска сдавливает сердце, словно капкан. Что же, однако, так долго нет Харальда? Наверно, старуха не хочет давать яду и Харальд ее уговаривает, стремясь, по обыкновению, во что бы то ни стало добиться своего. Хоть бы колдунья оказалась еще упрямей, чем он!
