А между тем парижский аэроклуб и многие заинтересованные лица очень хотели увидеть прыжок с русским ранцем-парашютом. Поэтому Ломачу предложили поехать в Руан, где через реку Сену построен мост высотою в 53 метра.
Вот с этого-то моста и пришлось прыгать Владеку Оссовскому. На обоих берегах реки собралось много народу. Когда Оссовский прыгал и на раскрывшемся парашюте спускался на воду, его ловко подхватывали катера, а зрители приветствовали громкими криками и рукоплесканиями.
Из описания этих опытов во французском журнале «La lecture pour tous» от 15 мая 1914 года видно, что ранец выбрасывал купол парашюта на воздух в 4/5 секунды. Затем купол, полностью раскрывшись, начинал медленный спуск, пролетев 34 метра, а остальные 19 метров парашют опускался 12 секунд. Значит, он опускался очень медленно, — всего 1,58 метра в секунду. Это можно было объяснить малым весом Оссовского (60 с лишним килограммов).
Сразу после руанских прыжков Оссовского, первого опыта свободного прыжка с легким ранцевым парашютом, группа коммерсантов хотела учредить акционерную кампанию для выработки, совершенствования и распространения моих парашютов. Но для этого я должен был присутствовать лично. Ломач сообщил мне об этом и просил меня готовиться к отъезду в Париж. Я выхлопотал все для отъезда за границу и получил отпуск в театре. Тем временем вернулся и Ломач с целой кипой газетных вырезок о русском парашюте.
— Итак, вы готовы? — говорил он мне. — Смотрите же, мы едем через неделю!
Однако прошла неделя, прошла и другая, — а мы не уехали. Мой отпуск подходил к концу. Я волновался. Уже и товарищи стали подтрунивать надо мной. Наконец, у меня с Ломачом произошло объяснение.
— Я требую от вас категорического ответа, едем мы в Париж или нет?
— Хорошо, — сказал он после некоторой паузы, — я вам отвечу прямо: мои денежные обстоятельства сильно изменились, и я не могу итти на такие расходы.
— Но что же будет с парашютами, которые вы увезли?
— О парашютах вы не беспокойтесь — я их оставил у своего доверенного лица. Они в надежных руках!
— А пошлину за французский патент вы внесли?
— К сожалению, у меня нехватило средств…
— Такой пустячной суммы? Значит, он аннулирован?
— По всей вероятности… Но что же делать?
— Да, — сказал я, — делать, конечно, теперь уж нечего. Ясно одно — мне с вами надо было быть более осторожным… Прошу вас вернуть мне мою доверенность, которую вы употребили во зло.
— Но позвольте! Это оскорбление!
— Доверенность, я вам говорю, или я…
Должно быть, вид у меня в эту минуту был не особенно ласковый, так как Ломач струсил и быстро достал доверенность из ящика письменного стола.
— Извольте, извольте, — пробормотал он, протягивая мне бумагу.
Я быстро вышел из кабинета. Больше с этим человеком я никогда не встречался.
Так я и не поехал в Париж. Но я не жалею об этом: какой бы акционер, коммерсант из меня вышел! Жалко другое: два моих парашюта так и остались за границей у какого-то «доверенного лица в надежных руках»! Не были ли это руки лица иностранной разведки? Ведь события последних лет довольно ясно показали правдоподобность такого предположения! Почему не могло быть этого и тогда? Так или иначе, но факт остается фактом: со следующего, т. е. с 1913, года за границей уже появляются парашюты ранцевого типа.
Конечно, Ломач только прикинулся банкротом. На самом деле его контора продолжала существовать. И думается, что он не спроста заинтересовался парашютной новинкой, довел ее до испытания и, убедившись в ценности прибора, — просто сбыл его своим зарубежным хозяевам.
Наступил 1914 год. Разразилась империалистическая война. В России построили эскадрилью четырехмоторных бомбовозов системы Сикорского по образцу его самолета «Илья Муромец». Таких самолетов тогда еще не было нигде за границей. Один из командиров этих самолетов, летчик Г. В. Алехнович, поднял вопрос о том, чтобы команды «Муромцев» снабдить парашютами.
Меня снова пригласили в Инженерный замок.
— Где же вы пропали? — встретили меня. — Сейчас нам очень нужны ваши парашюты. Только делайте их с боковой ручкой. Они должны стоять на самолете у двери. При опасности надо прицепить лямки к подвеске, надетой на человека, взять за ручку аппарат, выскочить из самолета и другой рукой открыть парашют.
Военный совет решил изготовить, 70 парашютов. Когда их изготовляли, их испытывали, сбрасывая с одного из «Муромцев». Мне пришлось принять участие в комиссии, которая испытывала и принимала парашюты.
Как-то во время очередного испытательного полета на «Муромце» я надел на себя парашютный ранец и обратился к полковнику, председателю приемочной комиссии, который сидел у окна и смотрел вниз на аэродром с высоты тысячи метров.
— Господин полковник, — крикнул я ему в самое ухо, — а что, если я сам попробую спрыгнуть?
Он быстро обернулся ко мне, и я увидел искаженную ужасом физиономию полковника. Я еле удержался, чтобы не рассмеяться.
— Что вы, что вы!.. И как вы не хотите понять, что парашют назначается для спасения жизни при катастрофах!? А так — здорово живешь — испытывать свою судьбу и господа бога… да что вы? Не могу я разрешить. И снимите, пожалуйста, парашют.
— Но позвольте, полковник, при чем тут…
— И не спорьте, не спорьте. А если вы все-таки будете настаивать, то при полетах мы будем вынуждены обходиться без вас. Как хотите!
Что было делать? Просить я, конечно, перестал, но примириться все-таки с этим не мог и решил спрыгнуть на своем парашюте во время сдачи уже испытанных парашютов на склад при воздухоплавательной школе. Скоро мне удалось это сделать.
Около воздухоплавательной школы был ангар для дирижаблей с раздвижными воротами, а над ними было сооружение вроде балкончика на высоте 30-35 метров.
Вот на этот балкончик я и взобрался однажды с парашютом. Я сложил парашют «тючком» и, размахнувшись, бросил его вверх впереди себя, а сам соскочил.
Эллинг для дирижаблей в Петербургской воздухоплавательной школе. (Снимок автора.)
Теперь, когда я вспоминаю этот необдуманный поступок, мне становится не по себе: ведь на такой небольшой высоте парашют мог не раскрыться, и я бы разбился.
Это был первый прыжок с вышки, только без обруча в парашюте.
Командование все-таки должно было ввести русские ранцевые парашюты в тяжелую авиацию в самом начале империалистической войны. Другое дело, что из этого вышло.
Ранцевый парашют «РК-1» образца 1914 года.
Летные кадры «Муромцев» получили парашюты «РК-1», но никто и не позаботился ознакомить летчиков с устройством парашюта, научить пользоваться им. Поэтому летчики не пользовались парашютом и даже просто боялись употреблять его. В бою они предпочитали лучше падать с подбитым самолетом, чем прыгнуть с парашютом. Если экипаж «Муромцев» не хотел признавать парашютов, решили мудрые генералы, надо передать парашюты в воздухоплавательные наблюдательные отряды, где неприятель стал уничтожать наши змейковые аэростаты своей артиллерией и самолетами.
ГЛАВА XI
Парашют «РК-1» на фронте. Спасение наблюдателей. Первый русский парашютист. «Парашют — вещь вредная»
Когда я был призван в армию, то на фронте мне самому пришлось увидеть свои парашюты.
На фронте я заведывал авторемонтными мастерскими. Однажды я заехал в один воздухоплавательный отряд, чтобы осмотреть его автомобили. Мне рассказали, что за день до моего приезда австрийский летчик хотел поджечь наблюдательный аэростат. Он стрелял в него из пистолета зажигательной ракетой, но австрийца отогнали пулеметным огнем.
— А как у вас насчет парашютов? — спросил я.
— Парашюты-то есть, — отвечал командир отряда, — заграничные какие-то… А что с ними делать, как обращаться с ними, мы не знаем: никто нам не сообщил об этом, а мы сами, признаться, боимся пробовать… Ну их!..
— А можно посмотреть ваши парашюты? — спросил я.
— Пожалуйста.
Парашюты сейчас же принесли из обоза, где они лежали. Это были мои «РК-1». Но в каком виде! Избитые, изломанные. Конечно, действовать они не могли: пружинная полка не могла бы выбросить купола, так как стенки ранца были совершенно смяты.
— Вы пробовали открыть крышку ранца? — спросил я.
— Нет.
— А что же вам сообщили в письме, при котором прислали парашюты?
— Сообщили только их цену, чтобы записать на приход.
Я открыл крышку одного ранца. Конечно, парашют не выскочил. Но поверх парашюта лежала печатная инструкция, которая объясняла, как надо пользоваться ранцем-парашютом системы Котельникова.
— Так это вовсе не заграничный?! — раздался общий возглас.
— Да, — сказал я, — это парашют моей системы. Только в таком виде его употреблять нельзя, и для корзины аэростата я вообще не предназначал своего парашюта.
