Он брел очень медленно, обдумывая предстоящий разговор с бабушкой. И вот этот разговор состоялся.
– Баба Тоня, – сказал Леша, – во-первых, спасибо тебе за сигарету... Не за сигарету, а что ты не обратила внимания. А теперь... мне нужен рубль.
– Зачем? – по привычке спросила Антонина Егоровна.
Леша подумал, что хоть бабушка сдержалась при виде сигареты, разговор о предстоящей выпивке может вывести ее из себя.
– Бабушка, мне нужно! Понимаешь, очень нужно! – сказал он уже твердо и торопливо добавил: – И вообще, баба Тоня, могу я иметь карманные деньги так, чтобы никто меня не спрашивал, куда я их трачу?!
И снова Антонина Егоровна проявила необычайную сдержанность. Она открыла сумочку и вынула из нее рубль.
– Возьми! – сухо сказала она и зашагала своей дорогой.
В то время как Матильда создавала любопытную репутацию Леши в глазах у Ольги и Михаила, в том же направлении поработал и Демьян, просвещая на этот счет Красилиных. Правда, у него это получилось скромнее. Нюра его спросила по дороге к магазину:
– Ты этого психованного знаешь? Ну, который с висюлькой на груди?
– Про него-то я знаю, – ответил Демьян. – Только я его сегодня первый раз видел, как и вы тоже.
– Откуда он такой взялся? – спросила Нюра.
– Из колонии.
– Откуда?
– Из колонии. Для малолетних.
Нюра быстро обернулась к Феде.
– Слыхал? Оно и видно! – сказала она брату и снова обратилась к Демьяну. – А за что его туда?
Демьян фантазировать не умел, а Матильда, разговаривая с ним, еще не успела ничего придумать о ноже, о девочке, о ревности, и он ответил, пожав плечами:
– Чего не знаю – того не знаю. Сидел за что-то...
"Да, – подумала Нюра, – с таким бутылкой не обойдешься, тут надо что-нибудь пошибче придумать".
Винный магазин находился в одном здании с универсамом, но вход туда был отдельный, и никакого самообслуживания там не было, вино отпускала продавщица. Перед дверью этого магазина Демьян сказал тихо:
– Вы идите, а я вас тут подожду.
Красилины вошли. Возле прилавка стояла небольшая очередь, человек пять, по углам неприглядного вида мужики о чем-то тихо разговаривали и пересчитывали деньги. Но что сразу бросилось в глаза обоим Красилиным это объявление, висевшее за спиной продавщицы: "Лицам в нетрезвом виде, в спецодежде и несовершеннолетним вино не отпускается".
Нюра дернула Федю за рукав.
– Видишь?
Федя молча кивнул. Брат и сестра потоптались на одном месте, пошушукались и решили, что покупать должен Федя: как-никак, а по росту он не отличается от многих находящихся в магазине.
– Ты лицо-то прикрой, будто зубы болят, – пробормотала Нюра, косясь на пожилую полную продавщицу. – А то эта сразу догадается.
Они наметили бутылку портвейна ровно за три рубля, и Федя стал в очередь, прикрыв растопыренной пятерней правую щеку, правый глаз и часть носа. Однако это не помогло. Когда подошла его очередь, голос продавщицы уже не предвещал ничего доброго:
– Ну а тебе, мальчик, чего тут надо?
– Портвейн за тви вубля, – прошепелявил Федя себе в ладонь, протягивая левой рукой деньги.
– Ну-ка иди, мальчик! Я за тебя отвечать не собираюсь.
Федя подумал было, что надо изобразить возмущение, сказать, что он готов сходить домой за паспортом, сказать, что ему осенью в армию идти, но он не успел этого сделать. Продавщица повысила голос:
– Иди, иди, мальчик, не задерживай людей! Я вас за версту вижу, акселератов.
В очереди засмеялись, загалдели, и Федя, красный как рак, не отрывая руки от лица, ушел из магазина. Но еще раньше, за несколько секунд до брата, оттуда выскочила Нюра. Она была очень расстроена. Ну вот как им теперь вернуться во двор?! Что сказать Тараскину и всем прочим?! Мы, мол, пошли в магазин, а нам вина не дали. Почему? Потому, что мы еще маленькие... Это же позор, прямо срамота какая-то! И в этот момент Нюра услышала тихий голос:
– Паренек! Ты для папаши хотел или себе?
Нюра обернулась и увидела, что перед Федей стоит какой-то тип с полуседой щетиной примерно недельной давности, в мятом и грязном пиджаке, бывшем когда-то синим, и в брюках совершенно неопределенного цвета. На голове его, несмотря на теплую погоду, топорщился голубой берет из жесткого фетра, заляпанный какой-то белой краской.
"Бич! Ну, законный бич!" – подумала Нюра и шагнула к брату. А "бич", оглянувшись на нее, понял, что Федя не один, и обратился с тем же вопросом уже к Нюре:
– Так вы как? Вас кто послал или для себя?
– Для себя, – поколебавшись, ответила Нюра. Она еще не была уверена, что ей следует заводить знакомство с этим человеком.
А "бич" продолжал расспрашивать:
– Вы чего хотите взять?
– Портвейна. За три рубля, – ответил Федя.
"Бич" помолчал немного, о чем-то думая.
– А если я вам возьму, меня третьим примете? – сказал он, глядя куда-то в сторону. – Только у меня сорок копеек.
Расчетливую Нюру возмутила такая наглость.
– Да вы что?! За сорок копеек рубль хотите?! А во-вторых, нас не двое, а пятеро. Там еще трое ждут.
"Бич" вздернул приплюснутый красный нос и обиженно заморгал на Нюру маленькими глазками.
– Эх, красавица!.. Я же на какой риск иду за твои шестьдесят копеек! Мне же срок могут дать за такое дело, что я с вами связался. – И он отошел, бормоча себе под нос: – Сопляки! Бутылку на шестерых! Тут и мараться нечего.
Но Нюра не хотела сдаваться. Она увидела, что в сторонке деликатно стоит Демьян, не вмешиваясь в разговоры старших, и окликнула его. Тот подскочил и вытянулся, как солдат перед командиром.
– Где тут еще какой магазин? – спросила Нюра.
Демьян огорченно поднял плечи и признался, что он здесь человек тоже новый и, кроме этого магазина, другого не знает. "Бич" услышал этот разговор, как видно, понял, что ребятам некуда деться, и снова подошел к ним.
– Ребятки, а у вас сколько всего денег-то?
– Ну, три сорок, – грубовато сказала Нюра. – А что?
– Во! Это будет в самый раз! – оживился "бич". – Я свои сорок добавлю и получится точно на два вермута. А то бутылка на шестерых! Ну что с ней делать?! Это же смех один!
Нюра поглядывала на брата, тот – на нее. Пожалуй, это был единственный выход из положения. А "бич" снова обратился к Нюре, чутьем угадывая, что она тут занимает руководящее положение.
– Ну, ты прикинь: бутылка на шестерых! Ну ведь ты, можно сказать, уже взрослый человек, должна понимать!..
Нюра еще немного поколебалась, на этот раз уже потому, что просто не доверяла этому типу. Наконец, она решилась.
– Федька, давай деньги! – Она обернулась к Демьяну. – А ты свидетелем будешь.
Услышав последнюю фразу, "бич" обиженно затряс головой.
– Эх, девушка! Да я ж тебе в отцы гожусь, а ты про меня такое думаешь! Да меня ж тут все знают! Спроси кого хочешь! Хочешь – продавщицу спроси, хочешь – вот их спроси... – "Бич" указал на торчавших возле магазина субъектов примерно сходного с ним облика. – Вот ты спроси: дядя Коля себе когда-нибудь такое позволял? Э-эх!..
Безнадежно взмахнув рукой, дядя Коля скрылся в магазине.
Федя подумал, что этот человек ведет себя как-то нелогично: то говорит, что он рискует получить срок, распивая вино с несовершеннолетними, то предлагает им навести справки о нем у кого угодно и называет свое имя. Нюра в это время сомневалась: захочет ли дядя Коля их узнать, когда вернется из магазина, даже несмотря на то, что Демьян был призван в свидетели?
Но дядя Коля оказался честнее, чем Нюра думала. Он вернулся очень быстро и сразу подошел к ребятам. Карманы его брюк оттопыривались спрятанными там бутылками, горлышки которых были прикрыты пиджаком. Левый карман он почему-то придерживал рукой, а лицо его теперь выражало большую озабоченность.
– Ну-ка, пойдемте-пойдемте-пойдемте! – сказал он тихой скороговоркой, и все отошли подальше от магазина. – Ну-ка, держи одну, держи одну, держи одну, а то у меня карман с дырой, карман с дырой... И, пряча бутылку от окружающих, он передал ее Феде. – А теперь пошли, тут делать нечего, нечего тут делать!..
Дядя Коля зашагал как раз в том направлении, где жили ребята. Нюра и Федя пошли за ним, а Демьян последовал чуть позади и в сторонке. Федя чувствовал себя ужасно: из кармана его новеньких черных брюк торчала бутылка, и он, как ни вертел ладонью, не мог ее прикрыть. У них в поселке даже взрослые стеснялись ходить таким образом, а тут... Федя думал о том, что его могут встретить соседи и рассказать родителям, как он тащил эту бутылку. Нюра тоже сознавала всю трудность его положения.
– Вынь рубаху из брюк! – шепнула она. – Прикрой!
– Да ну, она же там мятая вся! – тихо, в полном отчаянии воскликнул Федя.
А дядя Коля шел быстро, тревожно озираясь по сторонам. На ребят он старался не оглядываться, но все время бормотал достаточно громко, чтобы его слышали.
