Выписавшись из госпиталя, Шипилов подал в отставку, поставив крест на военной карьере.
Пощечина адмиралу, отказавшемуся стреляться, стала единственным его утешением. Любовь обворожительной барышни -- увы -- оказалась недолговечной. Добровольный изгнанник в расцвете лет, сил и талантов засел в своей Шипиловке и там, чтобы не спиться от тоски, вскоре поставил выписанный из Голландии лесопильный завод.
Энергия и деловая хватка стосковавшегося по активной деятельности отставника совершили необычайное, поставив на уши сонную деревушку с населением в семьдесят восемь душ. Дело, словно на дрожжах, разрасталось. Появились обширные заказы для флота. В Шипиловку на заработки потянулись окрестные мужики, отпущенные хозяевами на оброк. Шипилов-Трудный в считанные месяцы баснословно разбогател, приобретя вместе с деньгами легкие признаки классического русского самодурства...
Князь Пимен Пименович Сморчков-Заморочкин в княжеское достоинство некогда возвел себя сам. Это случилось довольно давно, в обстоятельствах, которые когда-нибудь стоило бы описать отдельно. Древняя и аристократическая (так казалось ее новому обладателю) фамилия Заморочкин тоже упала не с возу, а была самым наглым образом присвоена. Во времена же, о которых мы рассказываем сейчас, Пимка Сморчков, двадцатилетний белобрысый оболтус из Шипиловки, час назад проводивший хозяина по срочным делам в Москву, лежал в сапогах на любимой хозяйской оттоманке и куражился над ключницей Агафьей.
-- Да нешто ж это дело -- гишпанские маслины трескать! -- убивалась сухонькая ключница. -- А вино-то рейнское, бутылка по рупь и два алтына, телку за такие деньжищи впору сторговать! А сапогами насвинячил, ой, матушка моя! Пришибет тебя барин, Пимка!
-- Нишкни, старая, -- лениво цедил сквозь зубы молодой хам. -- Я хозяйский любимец! Кому пожелаю, могу по шеям навернуть, потому мне права дадены! Никто, как я, не способен Михал Анатольичу сладко пятки чесать с приговором.
Запустив немытую пятерню в заветную кадушку Шипилова, лакей извлек и ловко забросил в рот полную пригоршню нежных, угольно-черных ягод.
Плюм! -- Первая косточка, не попав в Агафью, ударилась о край китайских костяных ширм с монахами и лукавыми красавицами, купленных барином в неопределенных мечтах о прекрасном.
Плюм! Плюм! -- Вторая косточка угодила в люстру, третья в фарфоровую тарелку на стене. Подобрав юбки, ключница пустилась наутек.
Четвертая косточка никакого звука не издала, поскольку, вылетев из гостиной, исчезла в распахнувшейся двери, вслед за проворной старушкой. Но вот пятая!..
Плюп!.. Сам барин, Шипилов-Трудный, детина, ростом под притолоку, казавшийся еще огромней в шубе на собольих пупках, застыл в проеме, недоуменно выковыривая из глаза черную влажную косточку.
-- Нне по-онял!.. -- протянул он любимое присловье, остолбенев перед открывшейся картиной.
Самым малым, что обычно следовало после этих слов, даже сказанных хозяином спокойно, было суровое наказание плетьми. Сейчас же слова раздались с такой страшной, леденящей душу интонацией, что в нижней части костюма у Сморчкова возникла лишняя тяжесть.
-- Не по-онял! -- повторил Шипилов, переводя бешеный взгляд с косточки на полупустую кадушку маслин. Круглые глаза его, как показалось лакею, источали зеленое пламя. Под правым багровела ссадина.
Пронзительно вереща, Сморчков ринулся бежать, ужом попытался юркнуть между ног у господина, но в последний миг был пойман за косицу и резко вздернут вверх.
-- Ванька! Прохор! -- зычно выкрикнул барин.
Два дюжих молодца залетели в коридор, немилосердно грохоча подкованными сапогами.
-- В холодную его! -- Шипилов-Трудный брезгливо кинул холопа под ноги дворовым, понюхал пальцы правой руки и вытер их о полу шубы. -- Есть-пить не давать! Отпитался, каналья! За маслины заветные душу из тебя завтра выну!.. Что за день такой окаянный? -- пожал он богатырскими плечами. -- Возле Белорусовки лошади понесли, под Щербининкой две кошки черных -- хвосты трубами -- дорогу перебежали. Ну, думаю, шабаш, поворачиваем, не к добру это. И точно!.. Агафья! -- позвал хозяин. -- Волоки шотландского, освежаться будем!
Белесый зимний свет лился в полутемный коридор из гостиной, и еще несколько мгновений Сморчков, уносимый из коридора навстречу возмездию, видел в дверях темный силуэт господина. Шипилов стоял по-матросски, широко и прочно, словно три года назад, на мостике блаженной памяти линкора "Евстафий"...
Князь Сморчков-Заморочкин, помощник Великого Мага Фантазильи, сморщился, поправляя на лбу повязку с целебной мазью от ожогов. Забыть позорное треклятое прошлое не удавалось никак... В ту ночь, расшатав и выдернув доску, забивавшую крошечное низкое оконце холодной, он, благодаря малому росточку и щуплому сложению, сумел протиснуться в него и бежать. Далее события завертелись, как в калейдоскопе.
Встреча с разбойничками на большой дороге. Вольная, удалая, но почти всегда голодная жизнь в шайке. Захват кареты с погибавшим от чахотки захудалым дворянином поручиком Заморочкиным. Новое бегство -- из ватаги -- с документами поручика и разбойничьей казной. Знакомство на постоялом дворе близ Санкт-Петербурга с челядью графа Калиостро -- знаменитого мага и авантюриста.
Граф оценил ловкача и прохвоста по достоинству, взяв на службу для исполнения мелких, но постоянных поручений, не требовавших излишней щепетильности. Разъезжая с Калиостро по всей Европе, шипиловский крепостной приобрел некоторый внешний лоск и впервые познакомился с тайнами магии.
Спустя несколько лет, в Трансильвании, чудом не попавшись на краже алмазов у графа, Сморчков-Заморочкин вынужден был бежать в очередной раз. Теперь уже он, наняв прислугу, колесил по городам и весям, выдавая себя за бывшего господина. Удача долгое время благоприятствовала негодяю.
И вот однажды, под Толедо, Калиостро, неустанно разыскивавший отъявленного мошенника, настиг его прямо на тракте, у разрушенной мельницы. Граф проклял предателя и, призвав на помощь все свое мастерство, в грохоте стихий и сверкании молний отправил Сморчкова непосредственно в ад.
Однако хитрый слуга сумел многому научиться у господина. Силы черной магии, подвластные проходимцу, смягчили заклятье. В итоге Сморчков-Заморочкин, хоть и исчез под землей, но остановился не в аду, а значительно выше -- в Волшебной стране Фантазилье.
Первые годы Пимен Пименович существовал тихо и незаметно. Если им интересовались, прохвост изображал мелкого алхимика, жертву интриг знатных вельмож. Изучение древних магических книг будто бы открыло ему незначительные магические чары, а с ними и путь в благодатную спасительную страну. Обитатели Фантазильи не привыкли без крайней необходимости ворошить чужое прошлое, поэтому жизнь беглеца текла размеренно и спокойно. Почти на двести лет он затаился в глуши, выжидая, накапливая опыт и немалые колдовские познания. Затем начал действовать. Исподволь. Не спеша.
Сморчков перебрался в столицу. Постепенно завел знакомства среди известных лиц, умея оказаться нужным, участливым, заботливым, необременительно интересным. Проявлял самопожертвование так ловко, что никто не чувствовал себя тягостно обязанным новому обаятельному знакомцу. Незаметно лгал, ненавязчиво льстил, подавал, подносил, подсказывал, не унижаясь и не унижая. Умел ждать, но никогда не упускал благоприятный случай. Короче говоря, не прошло и года, как самозваный князь, никому не известный дотоле, оказался ближайшим помощником Великого Мага Фантазильи.
И тем не менее будущее свое Сморчков-Заморочкин не видел вполне определенно. Должность Великого Мага влекла хитреца, но была выборной, а следовательно, не постоянной. Мечтал же он о прочном надежном благополучии на месте возможно более высоком. На таком, где можно было бы, наконец, сбросить маску, не стесняясь выпустить наружу грязную и наглую хамскую суть. Но мечты оставались мечтами, реальной почвы для их воплощения не находилось. Не находилось... до той поры, пока в одну из мартовских ночей во сне помощника Великого Мага не появилась впервые дама в черном...
Глава пятая
АРХИВ ПЕЧЕНЮШКИНА
Лиза заметала следы. Выйдя из магазина, она прошла целый квартал в противоположном направлении, все больше удаляясь от домика тетушек. Собакомедведь вполне мог выглянуть в окно. Если б он заметил, что девочка идет не в ту сторону, которую указала, то уж точно навязался бы ей в провожатые. Такой вариант совершенно не подходил Лизе.
Дойдя до угла, она резко обернулась. Вокруг не было ни души, лишь неподалеку, метрах в трех, почти над самой землей, порхала бледно-золотистая, с черными прожилками на крылышках, бабочка.
Путешественница наша слегка успокоилась и, повернув налево, прошла еще полквартала, затем обернулась снова. Странно -- бабочка по-прежнему была неподалеку, правда, сейчас уже на другой стороне узенькой, утопающей в зелени улочки.
