посмеяться от души.
Телефон пищит. Не буду смотреть. Это точно от Барбки. Вздыхаю и вытаскиваю из сумки учебник биологии. Открываю главу, до которой мы вообще-то ещё не дошли, но которая меня сильно интересует: «Круговорот энергии в экосистемах». Экология мне вообще очень интересна. Я бы могла подготовить работу на эту тему, но зачем, одноклассникам это совершенно не нужно.
Телефон опять пищит.
– Господи, – говорю я вслух, увидев, что это опять Барбка. За моей спиной раздаётся голос: «Почему ты не читаешь мои сообщения?»
Оборачиваюсь. Она уязвлена и смотрит на меня насупленно. Напоминает – ещё одно сравнение с животным миром – оскорблённого в лучших чувствах муравьеда, как будто при нём наступили на муравейник, то есть на его обед. Вообще-то то, что сейчас произнесла Барбка, – одно из самых длинных предложений, которые я от неё слышала с осени, с того момента, как пришла в новый класс. Не знаю, стоит ли ей поаплодировать. Решаю, что с этим её оскорблённым видом надо кончать. Лучшая защита – нападение.
– Зачем ты пишешь, если стоишь в полуметре от меня? Тебе не кажется, что это бред? Или, по крайней мере, что это очень странно? – Я хотела сказать «ненормально», но боюсь, что она обидится. Папа говорит, что никогда не следует делать людям то, чего ты не хотела бы сама. Мне бы не понравилось, если бы кто-нибудь назвал меня ненормальной.
Барбка меняется в лице. Теперь она уже не похожа на обиженного муравьеда, она снова Барбка. Её рука автоматически хватает телефон и начинает бегать по экрану.
– Нет! – почти кричу я. – Я не буду читать! Так скажи! – Я умею быть весьма напористой. Как мама.
Она смотрит на меня с недоумением. Потом опускает руки. Мой телефон всё-таки пищит. Уже послала. Это сильнее её.
– Я сказала, – упрямо говорю я, – что не буду читать. Хочу, чтобы ты мне сказала.
Барбка некоторое время смотрит на меня, потом пожимает плечами и говорит:
– Ничего.
Я киваю. Ничего так ничего. Снова смотрю на стадион. Потом опять в книгу. Экология – это супер. Мне это интересно. Интереснее всего. Наверное, из-за папы. Во Франции он занимался загрязнением океана. Часто мне про это рассказывал. Я ничего не понимала, но было дико интересно. Сейчас, когда я уже всё понимаю, мы об этом больше не говорим.
Я внезапно обнаруживаю, что Барбка абсолютно беззвучно уселась рядом со мной.
Смотрю на неё. Дергаю головой, что значит: «Ну что?» Она смотрит на меня. Пожимает плечами, что значит: «Не знаю, как сказать». Я говорю:
– Говори!
– Да ничего, – говорит она. И молчит дальше.
– Почему ты хочешь сбежать из дома? – спрашиваю я.
– Так ты, – говорит она и замолкает. Потом ей кажется, что она сказала не всё; в смысле, сказала слишком мало. Она продолжает: – Так сказала.
– А ты сказала – ну, написала, – что тебя это интересует, – отвечаю я.
Она опять пожимает плечами. Я вижу, что у неё аж пальцы шевелятся, она хочет что-то написать и мне отправить.
– Дома ужасно, – говорит она через некоторое время.
Я киваю. Не знаю, что ей ответить. У меня тоже ужасно. Хотя папа очень классный и мама тоже не то чтобы злая волшебница, но всё равно я чувствую, что…
– Никто со мной не разговаривает, – прерывает мои мысли Барбка.
Я смотрю на неё и опять не знаю, что сказать. Папа часто говорит, что иногда достаточно просто выслушать человека. Что слушать – это половина хорошего разговора. Поэтому я поворачиваюсь к ней – ещё заметнее, чем раньше.
– Мама с папой не разговаривают, – говорит Барбка. – Даже когда он ещё жил с нами. – Невероятно! Какие длинные предложения! Если кому-нибудь рассказать, подумают, что я фантазирую. Барбка и длинные предложения! Не может быть!!! Потом Барбка молчит, смотрит в свой телефон; пальцы бегают по выключенному экрану. Как будто прежде, чем сказать что-нибудь, ей всё-таки надо это предложение сначала написать на невидимой клавиатуре.
– Никто у меня ничего не спрашивает, – продолжает она. – И ничего не говорит.
– Завидую! – со вздохом говорю я, чтобы её немного приободрить, а то кажется, что она вот-вот разрыдается. Понятия не имею, как реагировать, если рядом с тобой кто-то плачет. Мне бы было неловко. Да и ей тоже. Если ты перед кем-нибудь пустишь слезу – это всё равно как оказаться совершенно голым перед незнакомым человеком. Мне это не нравится. Не знаю. Слёзы – это что-то твоё и только твоё. Никогда не видела, чтобы папа плакал. Не могу себе представить его плачущим. Это был бы не мой папа. Мама много плакала. Когда мы из Франции вернулись домой. Я слышала, как она всхлипывает в ванной. Она запиралась, включала воду, чтобы не было слышно, но я всё равно слышала. Было ужасно. Мама плачет. Я чувствовала, что не могу ничего сделать. И потом она иногда весь день, с утра, носила тёмные очки. Говорила, что свет ей раздражает глаза. Но я-то знаю, что у неё от слёз были распухшие глаза. А теперь Барбка. Надеюсь, она не станет плакать. Ненавижу, когда плачут.
– Я иногда хочу кому-нибудь рассказать, – говорит она и опять замолкает. На школьном дворе появляются наши одноклассники. Школа постепенно оживает. Перед входом останавливаются машины. Голоса, шум…
– Но я знаю, что все только кивнут, – тихо-тихо продолжает Барбка, – никто ничего не скажет.
Я киваю. Потом встаю. Пора в класс. Барбка всё ещё сидит. Я стою перед ней. Жду, что она тоже встанет, и мы вместе пойдём к школьному зданию. Вместо этого она поднимает на меня взгляд. Смотрит снизу вверх. Глаза у неё вдруг стали такие маленькие и грустные, потерялись на лице, как две точки. Похоже на какое-то животное. На австралийского зверька с испуганными глазами, на коалу, по-латыни называется Phascolarctos cinereus, из инфракласса сумчатых, и выглядит он так, как будто весь мир перед ним в чём-то виноват. Когда мне с кем-нибудь отчего-нибудь становится неловко, я начинаю сравнивать этих людей с животными, что мне удаётся отлично, потому что животные и растения – это моё хобби. И папе они нравятся. Постоянно мне покупает книги о природе. В интернете можно найти и посмотреть буквально что угодно, но папа предпочитает книги.
– Поэтому я каждый день прихожу в школу на час раньше, – говорит Барбка и смотрит на меня так, как будто теперь я что-то должна сказать. Я ничего не говорю. Барбка склоняется к телефону и пишет. Я вижу, как её пальцы быстро мечутся по поверхности экрана. Ужас, как быстро она с ним управляется. Если бы существовало первенство по написанию сообщений, она стала бы чемпионкой мира.
Мой телефон издаёт писк. Смотрю на экран: «А ты почему приходишь в школу раньше времени?»
Я не отвечаю. Говорю:
– Пошли в класс. Сейчас уже звонок будет.
В классе, объятия, злобный взгляд, Абу-Грейб
Через некоторое время мы все уже в классе. Первый урок – математика. Все отчаянно списывают друг у друга. Математик у
