Окна в доме Лены ярко светились, будто их вовсе и не касалось все, что происходило вокруг, будто этот дом, хоть он и повыше и получше бараков, претендовал на вечность, на бессмертие и оттого был беспечен.
Федор не поднялся к голубям. Днем он кормил их, выпускал полетать, все время поглядывал на окна Лены. Из-за штор не доносилось ни единого звука.
Он ушел тогда, понурясь, потом грузил в машину вещи, уехал… Машина проходила мимо окон Лены, она, наверное, все видела. Но и тогда, в тот миг, когда уезжал в грузовике Федор, она не раздвинула штору.
Федор осторожно приподнялся на ступеньку лестницы, ведущей к голубятне. На штору ложилась тень Лены. Она читала книгу.
Федор услышал, как громыхает в нем сердце. Сначала он хотел окликнуть Лену и даже издал какой-то звук, но горло сдавило, он поперхнулся, едва не закашлялся и с трудом сдержался.
Тень шевельнулась, будто Лена прислушивалась к звукам, доносившимся с улицы. Федор замер. Он с тоской подумал о том, что потерял сегодня дом, что скоро потеряет голубей… И теряет, теряет, теряет Лену!
Федя приходил к голубям, она это поняла.
Услышала сдавленный звук, похожий на сдержанное рыдание. Но не подала виду. Лена, конечно, все видела. Как он грузил вещи и проехал мимо окон на грузовике, не отрываясь, глядел на нее и не видел — она же была за шторой. Как потом его отец крушил с ожесточением свой дом, только летели стекла и штукатурка.
Все как бы пересохло в Лене. Она обмелела, будто ручей в жару. И вся влага, вся ее доброта, жадность к жизни, вся любовь ее ушли под землю. Скрылись от людских глаз. Даже лицо ее обострилось и высохло.
С непонятной жестокостью казнила она себя целый день. «Надо кончать, — приказывала себе. — Самой. Все сделать собственными руками. Так легче».
Кто ее научил? Мать? Отец? Интернат?
Болезнь, вот кто ее научил этой жестокости. Лена вела с болезнью прямой диалог, без посредников. Вечером, когда появлялись мамуля и папка, она лицедействовала, улыбалась, шутила, а потом пряталась в синеватом луче, плывущем с экрана телевизора, когда можно было молчать или изображать внимательность, не видя, что показывают, и не слыша, о чем говорят.
«Кончать!» — приказывала она себе и считала время, которое ей оставалось. Немного, в общем-то. Отец должен был скоро получить ордер на квартиру в новом доме. И тогда — все. Конец. Она свободно вздохнет.
Не зря говорила Вера Ильинична, будто Лена похожа на героинь. Честное слово, она одолеет все.
Всю жизнь болезнь учила Лену превозмогать ее. Болезнь — это горе. Несчастье. Так почему бы не одолеть счастье? Это же, видимо, проще!.. И когда в прихожей задребезжал звонок, она не тронулась с места, решив, что это Федор.
Но звонок заливался требовательно и часто — Федор так трезвонить не мог, и Лена покатилась в прихожую.
На пороге стояла почтальонша с недовольным лицом. Увидев Лену, она подобрела и назвала ее имя.
— Заказное письмо, — сказала тетка, — строгое! Даже написано: лично, в собственные руки.
Лена вывела каракули в почтальонской тетрадке, поблагодарила, закрыла дверь и, не переставая удивляться, поехала в комнату. Действительно, на конверте было написано печатными буквами: «Лично, в собственные руки», — и Лена открыла его.
Она сразу узнала Валин почерк.
«Даже если ты очень больна, — прочитала Лена, — тебе нет прощения. Мы знаем, Вера Ильинична поехала к тебе на другой же день, но ты не появилась. А Зина так любила тебя. Запомни день ее смерти — суббота, когда было солнечное затмение. Пусть этот день станет для тебя днем вечного укора».
Лена втянула воздух, а выдохнуть его не могла, будто пробка закрыла легкие: в ушах возник тонкий звон и с каждой секундой становился громче. Неимоверным усилием она вытолкнула воздух из себя, выронила письмо. Ее трясло. Просто колотило. Лена принуждала себя заплакать, но у нее ничего не получалось. Она как бы плавала в ужасе, в черной жиже, у которой нет ни дна, ни берегов. Можно только барахтаться — плыть бессмысленно, потому что некуда.
Зина умерла! Это было невозможно. Невероятно. Почему? Как? Зачем?
Она и так страдала всю жизнь. Парализованы левая рука и нога. Зина сказала однажды: «До меня ему добраться легко!» — «Ему?» — удивилась Лена. «Ну да, — засмеялась Зина, — косоротому параличу. Чуть опуститься пониже или подняться повыше — и прямо сюда», — она ткнула себя в сердце. Неужели угадала?
Но Вера Ильинична! Как смогла она? Ведь она же все прекрасно знала. Знала, что Зина и Лена подруги — не разлей вода. И приехала, а смолчала…
Зачем? Зачем такая жестокость?
Лена попыталась припомнить тот ее визит. Ведь что-то же было?… Да, она односложно отвечала про Зину. Потом заговорила о затмении. Лена рассказала, как похолодели руки. Как ее знобило, и Вера Ильинична спросила, побледнев: «И ты?»
Она не задумалась. Весь мир был розовым для нее в те дни, и она не задумалась, не спросила, что это значит: «И ты?» Кто еще? Вера Ильинична?
Оказалось, Зина.
Лена наконец заплакала. Валя написала, что Зина умерла в субботу, а потом пришла Вера Ильинична. Зачем же она пришла? Ведь Зину еще не схоронили! Сказать?… Позвать на похороны?… И промолчала! Бессовестная! Как она посмела?!
Лена стала торопливо одеваться. Открыла дверь и выкатила коляску на лестницу. Цепляясь обеими руками за перила, сдерживая каталку, спустилась вниз.
Ее транспорт не предназначался для езды по улице — только для коротких передвижений по комнате. Вперед, назад. Можно делать круги. А для того, чтобы ехать по улице, нужна совсем другая коляска — с рычагами и даже с тормозами. Но Лена не задумывалась над этим. Захлопнулась дверь подъезда за ней, и она погнала каталку мимо акаций, туда, где шумела оживленная улица.
Она ничего не видела перед собой. Не хотела видеть.
Он спросил растерянно: «Куда ты?» Но она даже не ответила. И все, Федор остался на обочине.
Лена выкатилась на улицу и помчалась по асфальту. Ей надо было ехать по тротуарам, но там шел народ. И люди мешали ей сейчас. Тут, по дороге, получалось быстрее. Она подгоняла колеса, смотрела упрямо вперед и не думала, что до цели несколько долгих километров.
Машины, притормаживая, осторожно объезжали ее, некоторые водители оборачивались, и Лена с опозданием сообразила, что сделала ошибку, не взяв денег: можно было остановить «Волгу»-пикап и погрузиться в отсек для перевозки вещей.
Она истерически рассмеялась.
Для перевозки вещей? Вот куда она годится, и только. И Зина была такой. И Женя. Все они вещи — почти неодушевленные предметы. Их можно перевозить в задних отсеках пикапов.
Улица шла под уклон, но Лена не замечала этого. Не замечала и упрямо подгоняла колеса руками. Несколько раз твердые шины больно ударили по рукам, но она не обратила внимания, и только когда коляска, разогнавшись как следует, помчалась под гору, пришла в себя. Спицы позвякивали в колесах, ветер выбивал слезы, и она вдруг увидела, что скорость несет каталку на левую сторону, прямо под колеса встречных машин.
Ей стало смешно.
Лена сжала руками колени, даже не пытаясь управлять каталкой, и глядела, завороженная, как с каждой секундой приближается к троллейбусу. Водитель заметил ее, глаза у него расширились, он резко затормозил машину, остановил совсем. Лена разглядела голубой бок троллейбуса, аккуратные заклепки ровным рядом, откинулась назад и закрыла глаза.
И вдруг закричала:
— Не надо!..
Послышался дробный стук, каталка резко замедлила ход, отвернула от троллейбуса, выбралась на тротуар и остановилась.
Лена увидела перед собой измученное лицо Федора. Он спрашивал ее:
— Что ты шепчешь? Что шепчешь?
А она не шептала, она кричала, она же кричала: «Не хочу! Не надо!»
Федор больше ничего не спросил, он разглядывал ее лицо, смотрел, наверное, целую минуту, потом исчез за спинкой каталки и спросил:
— Прямо?
— Прямо, — ответила она и говорила потом: — Направо… Налево… Прямо…
Каталка послушно двигалась вперед и замедлила ход только у кладбища. Потом остановилась.
— Зачем? — услышала Лена глухой голос Федора.
— Надо! — ответила она.
— Нет, не надо, — сказал он.
— Пусти! — приказала Лена.
— Не пущу, — ответил Федор.
Лена быстро обернулась к нему. Глаза у нее покраснели.
— Не имеешь права. Зина умерла!
Она тотчас отвернулась, пряча лицо в руках, коляска послушно двинулась вперед, и Лена вздохнула: за узорчатой чугунной решеткой старого кладбища гулко ухнул духовой оркестр.
Заиграла траурная мелодия.
Федор снова остановился.
Если Зина умерла недавно, решил он, то она лежит неподалеку от новой могилы, возле которой играет сейчас духовой оркестр. А Лене незачем видеть похороны. Надо подождать.
Лена молчала, не оборачиваясь, и он тихонько покатил ее вдоль ограды.
