- Да... то есть нет, - пробормотал Ленька.
- Оказывается, это я напутала, - улыбнулась Александра Сергеевна. Леша только собирался к вам...
Ленька предложил Волкову раздеться.
- Нет, благодарю, мне некогда. Я только хотел взять у тебя своего Ефименко. Ведь завтра у нас история. Ты не забыл?
- Я уже выучил, - унылым голосом промямлил Ленька и, покосившись в сторону матери, увидел, что на лице ее опять появилось гневное и огорченное выражение. Он принес книгу и, когда Волков попросил проводить его, быстро и охотно согласился. Объясняться с матерью ему сейчас не хотелось.
Когда они вышли на улицу, Волков оглянулся и сказал:
- Послушай, в чем дело? Зачем ты наврал своей маме, будто был у меня?
- Я не врал. Это она ошиблась, - мрачно ответил Ленька.
- Да? А ведь я знаю, где ты был.
- Где?
- Я видел тебя из окна. Я сам думал, что ты ко мне идешь.
- Ну?
- Ты был у матросов. А? Что, неправда? Покраснел?
- И не думал краснеть, - сказал Ленька, трогая рукой щеку. Почему-то ему было противно объяснять Волкову, зачем он ходил в экипаж.
- Был?
- Ну, и был.
Волков с усмешкой посмотрел на него.
- А ты, кажется, и в самом деле большевик?
- Я?! Ты что - с ума сошел?
- Неизвестно еще, кто сошел.
- Так чего ж ты ругаешься?
- А зачем же ты ходил к матросам?
- Ну, и ходил. Ну, и что?
- А то, что матросы все поголовно большевики. Может быть, ты этого не знаешь?..
Нет, Ленька этого не знал. Он остановился и испуганно посмотрел на товарища:
- Шпионы? Все?!
Волков громко расхохотался.
Ленька вдруг почувствовал, что у него стучат зубы. Его знобило.
- Что с тобой? - спросил Волков, переставая смеяться.
- Мне нездоровится. Я пойду домой. Извини, пожалуйста, - сказал Ленька.
Но домой он не пошел. От объяснений с матерью он ничего хорошего не ждал. Да и стыдно ему было: никогда в жизни он столько не врал и вообще не совершал столько проступков, как в этот день.
Часа полтора он слонялся по окрестным улицам, читал афиши и плакаты на стенах, останавливался у витрин магазинов, смотрел, как работает землечерпалка на Фонтанке...
У ворот Усачевских бань сидели и стояли, дожидаясь очереди, человек двадцать матросов. Эти веселые загорелые парни в черных коротких бушлатах и в серых парусиновых штанах ничем не напоминали шпионов. Под мышками у них торчали свертки с бельем, веники и мочалки.
Ленька подошел ближе, чтобы послушать, о чем говорят моряки. В это время из ворот бань вышел толстый, раскрасневшийся офицер с маленьким и тоже очень толстым и румяным мальчиком, которого он вел за руку. Два или три матроса поднялись и отдали офицеру честь, остальные продолжали сидеть. Молодой парень в надвинутой на нос бескозырке что-то сказал вдогонку офицеру. Товарищи его засмеялись. Офицер прошел мимо Леньки, и тот слышал, как толстяк заскрипел зубами и вполголоса сказал:
- Погодите, большевистские морды!..
Леньке вдруг захотелось в баню. Захотелось - на самую верхнюю полку, в самую горячую воду.
По спине его бегали мурашки, голова кружилась, зубы стучали.
...Было уже темно и на улице зажигались фонари, когда он вернулся домой.
Дверь ему открыл Вася. Глаза у малыша были круглые, как у филина, и сияли восторгом и ужасом.
- У нас воры были! - раскатисто на букве "р" объявил он, еще не успев как следует снять цепочку с двери.
- Что? Когда? Где? - оживился Ленька.
Как и любой другой мальчик на свете, он не мог не испытать радости при этом сообщении. Кто бы ни пострадал от воров - знакомые, родственники, родной отец или родная мать, - все равно сердце мальчика не может не дрогнуть от предвкушения тех ни с чем не сравнимых блаженств, которые сопутствуют обычно этому печальному происшествию. В квартире появляются дворники, околоточный, может быть, приедет настоящий сыщик, может быть, даже вызовут полицейскую собаку-ищейку.
Скинув шинель, Ленька уже собирался бежать в комнаты, но тут услышал за дверью "темненькой" Стешин голос, и сразу весь его пыл ушел, вместе с душой, в пятки. Стеша горько плакала и, всхлипывая, сквозь слезы говорила:
- Александра Сергеевна! Барыня! Да что же это! Кто же это мог! Вы посмотрите: все, все перерыто, перекомкано... И замок сломан... И петельки сдернуты...
Ленька заметался, кинулся обратно к вешалке, схватил в охапку шинель, но в эту минуту из "темненькой" быстрыми шагами вышла мать. Лицо ее под черной повязкой пылало. Увидев Леньку, она остановилась в дверях и тихим, дрогнувшим голосом проговорила:
- Боже мой! Создатель! Только этого и недоставало! Вор!
- Кто вор? - опешил Ленька.
- Вор! Вор! - повторила она, схватившись за голову. - В собственном доме - вор!
- Врет она! - закричал Ленька. - Притворяется... Изменница!..
Но мать не дала договорить ему.
- Идем за мной! - крикнула она и, схватив Леньку за руку, поволокла его в свою комнату.
- Уйди! - отбивался и руками и ногами Ленька. - Оставь меня! Я не вор... Отстань! Отпусти!..
Мать волокла его, приговаривая:
- Позор! Позор! Боже мой! Мерзость!.. Какая мерзость!..
- Отпусти меня! - закричал Ленька и, извернувшись, укусил мать за руку. Она вскрикнула, выпустила его и заплакала. Он тоже закричал на всю квартиру, повалился на кушетку и, уткнувшись лицом в подушки, зарыдал, забился в истерике...
Через минуту Александра Сергеевна уже сидела с ним рядом на низенькой кушетке, целовала мальчика в стриженый затылок и уговаривала:
- Леша! Ну, Лешенька! Ну, хватит, ну, успокойся, мое золотко. Ну, что с тобой, мой маленький?..
- Уйди! - бормотал он, стуча зубами. - Оставь меня! Ты же не знаешь! Ты ничего не знаешь...
Потом быстро поднял голову и, глядя матери прямо в глаза, прокричал:
- Ссте-те-те-ша... у нас... шпионка!
- Господи! - сквозь слезы рассмеялась Александра Сергеевна. - Какие глупости! С чего ты взял?
- Да? Глупости? Ты думаешь - глупости?
И, приподнявшись над подушкой, всхлипывая, глотая слезы, он рассказал матери все.
Терпеливо выслушав его, Александра Сергеевна грустно усмехнулась и покачала головой.
- Боже мой!.. И откуда у этого ребенка столько фантазии?
Потом подумала минутку, нахмурилась и сказала:
- Я не знала, что Стеша - большевичка. Но это, мой дорогой, вовсе не значит, что она шпионка.
- Как не значит? Ведь большевики - шпионы?
Александра Сергеевна еще раз поцеловала сына.
- Дурашка ты мой! Это только так говорят...
- Как "только говорят"?
- Ну... ты этого еще не поймешь. Вырастешь - тогда узнаешь.
В голове у Леньки стучало, как будто туда повесили тяжелый железный маятник. Что же это такое? Что значит "только говорят"? Значит, взрослые врут? Значит, инженер Волков наврал, когда говорил, что большевики - шпионы? Значит, и все его гости - эти почтенные, богатые, интеллигентные люди - тоже вруны и обманщики?!
Перед глазами у него все поплыло; замелькали, как бабочки, золотистые цветы на розовых обоях, потом эти бабочки стали темнеть, стали черными, стали расти, стали махать крыльями... Он почувствовал, как на лоб ему легла холодная рука матери, и услыхал ее громкий испуганный голос:
- Лешенька! Сынок! Что с тобой? У тебя жар! Ты весь горишь!..
Ленька хотел сказать: "Да, горю". Но губы его не разжимались. Плечи и горло сводило судорогой. В голове стучали железные молотки.
- Стеша! Стеша! Скорей! Принесите градусник! Он в детской, в комоде, во втором ящике...
Это были последние слова, которые услышал Ленька.
Он проболел сорок восемь дней. Три недели из них он пролежал в бреду, без сознания, в борьбе между жизнью и смертью. А это были как раз те великие дни, которые потрясли мир и перевернули его, как землетрясение переворачивает горы.
Это был октябрь семнадцатого года.
Ленька лежал с температурой 39,9 в тот день, когда крейсер "Аврора" вошел в Неву и бросил якоря у Николаевского моста.
В Смольный прибыл Ленин.
Красная гвардия занимала вокзалы, телеграф, государственный банк.
Зимний дворец, цитадель буржуазного правительства, осаждали революционные войска и рабочие.
А маленький мальчик, разметав подушки и простыни, стонал и задыхался в постели, отгороженной от остальной комнаты и от всего внешнего мира шелковой японской ширмой.
Он ничего не видел и не слышал. Но когда помутненное сознание ненадолго возвращалось к нему, начинались бред и кошмары. Безотчетный страх нападал в эти минуты на мальчика. Кто-то преследовал его, от чего-то нужно было спасаться, что-то страшное, большеглазое, чернобородое, похожее на Волкова-отца, надвигалось на него. И одно спасение было, один выход из этого ужаса - нужно было связать из шерстяных ниток красный крест. Ему казалось, что это так просто и так легко - связать крючком, каким вяжут варежки и чулки, красный крест, сделав его полым, в виде мешка, вроде тех, что напяливают на чайники и кофейники...
