И во второй раз закапали слезы из круглых Кузькиных глаз, да только никто не видел тех слез – кругом вода.
Долго так опускались старик да рыба. А тьма кругом – глаз выколи. Вдруг полоска света показалась – узенькая да ясная-ясная. Вот она все светлее. Горит, искрится прямо под ними скала, переливается вокруг нее подводная радуга.
Опустились пловцы наши на скалу, снял старичок черное кольцо с пальца и приложил к камню. Разошлась скала на две половины, ослепительный свет ударил Кузьке в глаза. Смахнул он слезы и видит: мраморная белоснежная лестница петлями опускается вниз по скале, золотые фигуры людей толпятся с двух сторон лестницы. Прикоснулся старичок к первой из них черным кольцом – ожили фигуры, задвигались. Идут вниз Кузька и старик, а каждый золотой человек отдает поклон им, пристраивается позади и тоже идет следом. Лестница закончилась, а внизу новая пропасть. Кузька даже вниз глянуть боится. Расходятся от лестницы волны – синие, красные, огненные, зеленые. Старичок прикоснулся кольцом к Кузьке – выросли у Кузьки руки-ноги. Стал он и сам похож на старика волшебника, только ростом высок. А волшебник уже ступил на первую волну, раскачался на ней, как на качелях, и перепрыгнул на следующую. И каждый раз, как ступал старик на новую волну, меняла цвет его одежда. Вся она теперь сверкала драгоценными камнями – и алым рубином, и прозрачным бриллиантом, и матовым жемчугом, и светлой бирюзой.
Подумал-подумал Кузька и решил: «Эх, была не была – двум смертям не бывать, а одной не миновать!» – и тоже ступил на первую волну. И оказался он во дворце невиданной красоты. Глядит, а навстречу ему уже идет старичок, волшебник-то. Смотрит на него Кузька и узнать не может: стал старик молодым красавцем со злым лицом да сердитыми зелеными глазами.
– Ну, вот, – говорит, – дорогой Кузьма Озерович, мы и на месте. Проходи, гостем будешь. Я вовсе не такой уж злой, как ты думаешь. А только поменяться мне с тобой ростом просто необходимо.
Садятся они за стол, едят блюда невиданные, пьют вина непробованные. Рыбы им прислуживают, золотые фигуры песни поют. И чудится Кузьке веселый праздник в родном селе. Собрались за столом мужики, женщины надели лучшие платья. Только-только сняли урожай, и столы ломятся от пирогов, от жирного янтарного мяса, пьяной браги, пухлых калачей. Вот уж и гармонь завела свою песню. И девчата вышли в круг. А среди них лучшая самая – Васюта звать ее. Пляшет она, платочком шелковым обмахивается и манит, манит к себе Кузьку… Вот уж поистине: что имеем – не храним, потеряем – плачем…
И снова смахнул Кузька кулаком слезинку. Да только никто того не видел – вода кругом, вода.
А тут старик подходит к нему и спрашивает:
– Как, как тебе Васюта? Не правда ли, хороша? Вот посвататься хочу да забрать ее сюда, во дворец мой подводный. Разве не по красавице хоромы?
И понял Кузька, что лишается он самого последнего, что имел и что своими руками отдал: образ человеческий отдал, рост свой высокий отдает, молодость отдал, а вот теперь навсегда должен распрощаться с Васютой! Доозорничался!
– Да, хороша Васюта, – говорил между тем старик, – да только не знаю, как к ней с таким ростом подступиться. А вот буду я росту большого, тогда…
– Не будешь ты большого росту, не будешь! – сердито закричал Кузька, вскочив с места. – Не хочу я меняться, не отдам тебе Васюту!
Засмеялся волшебник:
– Разве не сам ты ее за косы к дереву привязывал? Разве не сам озорства ради любовью ее, добрым к тебе расположением помыкал?
Ударил старик сердито рукой по столу, а на руке-то черное кольцо. Гром покатился по озеру, завертелась в нем воронкой вода. Вода кружится все быстрее, воронка все глубже. Вот уж Кузька на дне воронки. Выпрямилась вода. Швырнула вверх незадачливого озорника. И рыбаки, в испуге собравшиеся на берегу, увидели, как взлетела вверх над водой большая рыбина, перевернулась в воздухе и тяжело плюхнулась обратно в озеро.
– А дальше?
– Поздно уж, ребятки Да вон и Марусенька заснула. В другой раз уж.
– Да, да, друзья И вам пора спать.
Мальчики оглянулись. На стуле у самых дверей сидел Василий Михайлович Он тоже слушал сказку – никто и не заметил, как он вошел.
– На боковую, братцы-кролики, на боковую. Нам завтра рано вставать.
Глава 23
В которой разговаривают деревья, машины ездят без шоферов и работает электронный лифт.
Было еще темно, когда во дворе заурчали машины. Полусонные невидимки сбежали с лестницы – лейтенант Фомин ждал их в новенькой «Волге». Димке показалось, что Леня чем-то взволнован.
Выехав из Москвы, они свернули с асфальта и долго ехали по проселочной дороге, потом петляли по лесу и наконец остановились перед табличкой, на которой было написано СТОП!
– НАЗОВИТЕ ВАШИ ФАМИЛИИ, – раздался откуда-то сверху глуховатый громкий голос.
– Лейтенант Леонид Фомин, ученики Вадим Смирнов и Павел Кашкин, – быстро ответил Леня.
– ВСЕ ПРАВИЛЬНО, – сказал тот же голос – ОСТАВЬТЕ МАШИНУ ЗДЕСЬ И ПРОЙДИТЕ ДО КОНЦА АСФАЛЬТОВОГО ТРОТУАРА.
– Хорошо.
Леня открыл дверцу, и вслед за ним мальчики вышли из машины. Не успели они ступить на тротуар, как машина дала сигнал и тронулась с места.
– В ней же никого нет! – удивленно воскликнул Паша.
Фомин с улыбкой посмотрел на ребят, недоуменно глядевших вслед «Волге», которая скрылась в соседней аллее.
– Здесь все может произойти, – сказал он, – даже такое, что и во сне не приснится.
Они дошли до конца тротуара. Здесь их снова остановил тот же голос:
– ВАМ ПРИДЕТСЯ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ОБОЖДАТЬ.
– Ждем, – сказал Фомин.
– Интересно, кто это с нами разговаривает? – спросил Димка.
– Не знаю, ребята, может быть, какой-нибудь сотрудник института или, может быть, хорошо спрятанный часовой, охраняющий институт.
Раздалось легкое покашливание, которое, видимо, обозначало смех. И все тот же ровный, чуть глуховатый голос произнес:
– С ВАМИ РАЗГОВАРИВАЕТ АВТОМАТ-СЕКРЕТАРЬ СИМПАМПОН. К ВАШИМ УСЛУГАМ, ДРУЗЬЯ! ОБРАЩАЙТЕСЬ КО МНЕ ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ, ДЛЯ ЭТОГО, ГДЕ БЫ ВЫ НИ БЫЛИ НА ТЕРРИТОРИИ НАШЕГО ИНСТИТУТА, НУЖНО ПРОИЗНЕСТИ СЧЕТ: РАЗ, ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ, СИМПАМПОН! И Я ТОТЧАС ЖЕ ВКЛЮЧАЮСЬ НА ВАШ ГОЛОС. ЛЮБЫЕ БЫТОВЫЕ СПРАВКИ – ПОЖАЛУЙСТА. СПРАВКИ ОБ ИНСТИТУТЕ – НЕТ. САДИТЕСЬ!
В ту же минуту к тротуару подъехала небольшая тележка с четырьмя мягкими креслами – по два друг против друга. На ее лакированных боках сверкало солнце. Внешне тележка немного напоминала лодку с обрезанным носом и укороченной кормой.
– САДИТЕСЬ, – повторил Симпампон. Его голос теперь звучал из глубины необычного экипажа. – ТЕПЕРЬ ПРИВЯЖИТЕСЬ РЕМНЯМИ, ОНИ У КАЖДОГО ЗА СПИНОЙ.
Ремни – очень тонкие, но крепкие – действительно оказались за спиной. Друзья покрепче затянули пряжки. Раздался продолжительный звонок, тележка качнулась, проехала два-три метра и легко поднялась в воздух.
У невидимок замерли сердца. Потом мальчики стали смотреть по сторонам. Их экипаж, стремительно поднимаясь, летел над лесом к большому озеру.
– Как же мы летим без крыльев и без пропеллера? – изумился Паша.
– АНТИГРАВИТАЦИЯ.
– Извините, а что это такое? – спросил лейтенант Фомин.
– ИЗВИНЯЮ. ЭТО ОТСУТСТВИЕ ТЯЖЕСТИ. СИЛА ПРИТЯЖЕНИЯ ЗЕМЛИ НА ВАС ПЕРЕСТАЛА ДЕЙСТВОВАТЬ. ЕСЛИ БЫ ВЫ НЕ БЫЛИ ПРИВЯЗАНЫ – ВАС УНЕСЛО БЫ ЛЕГЧАЙШИМ ДУНОВЕНИЕМ ВЕТРА. ВЫ ВЕДЬ СЕЙЧАС НЕ ВЕСИТЕ НИЧЕГО!
– Этого еще не хватало! – горячо сказал Паша. – Мало нам, что мы невидимки, так мы еще ничего не весим!
Раздалось легкое покашливание. Симпампон смеялся.
В самом центре озера торчало несколько деревьев – они приткнулись на небольшом островке. Между ними белели стены восьмиугольной, ослепительно горящей на солнце башни.
Поравнявшись с островом, тележка замерла в воздухе и медленно пошла на снижение. Гости почувствовали вдруг, как исчезает в их теле необычная легкость, как тяжело прижимает их к спинам кресел воздух, который всегда казался невесомым, как тяжелеет голова, а руки кажутся многопудовыми – это вновь появилась тяжесть.
Они приземлились на крыше.
Плоская восьмиугольная металлическая площадка блестела, по краям полированной поверхности виднелись легкие барьеры из голубого и золотистого металла.
– БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ!
Восемь тонких полупрозрачных пластин тех же цветов, что и барьеры, окружавшие башню, постепенно расширяясь, поползли вверх и соединились в шатер. Стало темно. Послышалось ровное гудение.
– НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ РАССТЕГИВАЙТЕ РЕМНИ!
Димке вдруг показалось, что его нет. Он о чем-то думал, но мысль прервалась. Он что-то хотел сказать – и не мог. Он перестал видеть и слышать. ЕГО НЕ БЫЛО!
Димка открыл глаза – ни тележки, ни башни, ни озера. Он сидел в удобном белоснежном кресле. Рядом точно в таких же, словно слепленных из облаков креслах важно восседали Паша и Леня Фомин.
