Я только кивнул.
И стал осматриваться.
Публика тут была всякая. Все наше общество. От бомжей и депутатов (мелькнули знакомые по телевизору лица) до богачей и бандитов.
Слева, невдалеке от нас, стояли несколько столиков. За ними сидели крутые парни и собирали деньги - ставки. Они же выдавали и какие-то бумажки. У нашего соседа была такая бумажка. Алешка взял ее - просто нахально вытянул из чужих пальцев - и дал мне посмотреть. Что-то вроде программки. Клички собак, их характеристики. Число боев, число побед и поражений. И сумма минимальной ставки.
Тотализатор.
Посередине, огороженный сеткой, был какой-то манеж, посыпанный опилками. Музыка стихла, вышел толстый мужик с бакенбардами и во фраке с хвостом. Прямо как в цирке.
– Первая схватка! - громогласно объявил он. - Ставки сделаны, господа! Победитель Европейского турнира, неоднократный киллер Майк Тайсон!
Все вокруг зашумело, заревело, захлопало в ладоши. Наш сосед даже вскочил и начал свистеть во всю свою пасть. Потому что на манеж вышел служитель в оранжевом комбинезоне и вывел на поводке, в строгом стальном ошейнике бело-розового бультерьера. С красными злобными глазами.
– Майк Тайсон, - продолжил мужик во фраке, - вызвал на бой без правил неоднократного победителя Средиземноморья и Африканского континента - безухого Али-бея.
Опять все заревели, приветствуя пятнистого одноухого бультерьера Али. Его еле удерживал короткий поводок - так он рвался в бой. Будто не терпелось ему расстаться и со вторым ухом.
Свет вокруг погас. Только яркие прожектора освещали арену гладиаторов.
Собак развели по разным углам. Служители в комбинезонах едва удерживали их. Бойцовые псы злобно, захлебываясь, хрипло взлаивали, рычали, брызгая слюной, скалили страшные белые клыки.
Распорядитель во фраке и бакенбардах вышел в центр и поднял руку.
– Внимание, дамы и господа! Почтеннейшая публика! Схватка до победного конца. Победитель получает приз. Побежденный… - Тут он гнусно усмехнулся. - Ну, это понятно - ведь бой без правил. Вы готовы? - он поочередно взглянул в углы, где хрипели в бешенстве собаки. - Минутку…
Среди зрителей произошло какое-то легкое волнение. Двое крепких парней, бесцеремонно расталкивая людей, освобождали проход для дядьки в дубленке и меховой шапке. Но никто из публики не возмутился. Кроме Алешки. Он органически не переносит хамства и грубости. Он тут же вскочил и открыл было рот, но наш сосед дернул его за руку:
– Сиди! Это большой человек. Начальник нашей милиции. Подполковник. Понял?
«Большого» подполковника усадили возле самой сетки, согнав со скамьи «маленьких» зрителей.
Алешка попыхтел немного, но сдержался. Тем более что распорядитель во фраке и бакенбардах снова поднял руку, требуя внимания:
– Нервных просим удалиться! Фас! - И он помчался, мелькая подошвами, за ограду, а псы рванулись навстречу друг другу.
– Быстро он бегает, - зло шепнул мне Алешка. - Очень жаль.
А я отвернулся. Смотреть на это было невозможно. И я смотрел на людей. Это зрелище тоже было невыносимым. Столько алчности, азарта было на этих отвратительных лицах, что я подумал: собаки намного лучше людей. Собаки сами по себе доброжелательны. Они никогда не дерутся друг с другом ради крови, ради того, чтобы сделать сопернику больно.
Сами по себе собаки добры, но жестокими они становятся, когда начинают общаться с людьми. Вот тут они приобретают самые худшие человеческие качества. Злобу, коварство, беспощадность.
Алешка тоже не смотрел на арену, он достал фотоаппарат и успел сделать несколько снимков. Но тут же к нему подскочил один из охранников и зашипел:
– Ты что делаешь?
– Фотографирую, - Алешка поднял на него спокойные, даже какие-то ледяные глаза.
– Как? Кто тебе разрешил? Пошел отсюда!
– Фильтруй базар, дядя. - Я и не подозревал, что наш Алешка освоил воровской жаргон. - Мне, типа того, дядька один велел.
– Какой дядька? - охранник явно был в растерянности. - Твой?
– А тебе какое дело?
– Какой дядька? Как твоя фамилия?
– Бабочкин, - спокойно проговорил Алешка.
У охранника круто отвисла челюсть.
– Не понял. Что такое, мальчик?
– Да ничего. Дядька как бы подарил мне фотоаппарат. Говорит: будет собачье мероприятие, сделай фотки.
– И что?
– Получатся хорошие, я куплю.
– Фотки?
– Зачем ему фотки? - презрительно удивился Алешка. - Вашу шарагу.
Тут охранник вообще обалдел.
Я, кстати сказать, тоже.
Но если я мог думать только о том, как бы нам поскорее слинять отсюда, то у охранника в голове затикал счетчик. Если уж такой авторитет, как Махаон, задумал купить их шарагу, то открываются захватывающие перспективы.
– Ты… это… пацан Бабочкин… поближе не хочешь? Я тебе в два счета место освобожу.
– Спасибо, не надо. Мы уходим, скучно у вас. Я только мента пару раз щелкну. - И он действительно заснял подполковника Соловьева. В профиль. В фас никак не получалось.
– Проводить? - угодливо спросил охранник.
– Можно, - милостиво разрешил Алешка. - До машины.
Мне впору было протирать глаза и прочищать уши. А еще лучше - мозги.
Мы стали пробираться к выходу. Алешка, едва мы выбрались за ограждение, уверенно подошел к небольшому голубому джипу. Остановился возле него. И сказал сердито:
– Козел!
– Кто? - испуганно спросил охранник.
– Водила мой. Опять где-то пиво пьет. Ладно, вы идите. У меня ключи есть, в машине посижу. - И он начал шарить по карманам.
– Ты что натворил? - набросился я на Алешку, когда охранник, все время оглядываясь, ушел. - Соображаешь?
А он спокойно шарил по карманам. И я бы не удивился, если бы он и в самом деле достал ключи от этого голубого джипа.
– Не гони пургу, Дима. Он же лакей. Неужели ты думаешь, он побежит к Махаону с вопросом: есть ли у него племянник, дарил ли он ему фотоаппарат, просил ли заснять мента Соловьева? Да он только рот откроет, как на помойке окажется.
Что ж, резон в этом есть. Но сматываться надо.
– Лех, - спросил я по дороге на станцию, - а где ты этих бандитских слов нахватался?
– Телевизор надо смотреть, - наставительно ответил он. - Иногда полезно.
В тот же день Алешка сдал пленку в срочную проявку. Когда девушка в приемном пункте отдавала ему снимки, она брезгливо поморщилась и спросила:
– Где это ты нащелкал такие хари? Прямо морды собачьи.
– У собак не морды, а лица. - И Алешка забрал снимки, не став ничего объяснять.
А дома сказал мне:
– Дим, я подниму на ноги всю общественность. Я ее на улицы выведу, митинги устрою. Я в газеты снимки отдам. И в милицию.
И начал с милиции. Вечером показал снимки папе. Мама тоже заглянула в них.
– Какой ужас! - сказала она.
А папа просмотрел фотографии, сложил их в стопочку:
– Ну и что?
– Никого не узнал? - ехидно спросил Алешка.
– Димку узнал. Но с трудом. Он какой-то кислый получился.
Я действительно попал в кадр.
– А больше никого?
– Что ты пристал к отцу? - заступилась мама. - У него таких знакомых нет. Да, отец?
– У него, - серьезно сказал Алешка, - такие коллеги есть.
– Что? - насторожился папа. - Какие коллеги?
– А вот, - Алешка нашел нужный снимок. - Дядька в дубленке. Начальник Кирилловской милиции. Подполковник Соловьев. Большой друг Махаона.
– Не может быть! - папа забрал снимок. Настроение у него испортилось. - Разберусь, - буркнул он. И ушел в кабинет.
Мама тоже нахмурилась.
– У отца и без ваших заморочек дел хватает, - сказала она с укоризной. - Где вы шлялись? Откуда у вас эта гадость? - мама брезгливо кивнула на снимки. - Скорей бы выборы прошли.
– Хочешь, чтоб твои любимчики победили? - ехидно спросил Алешка.
– Хочу, чтобы вы скорей в школу пошли.
– И мы - тоже, - сказал Алешка. - Мечтаем. Я сегодня всю ночь не спал.
– Живот болел? - встревожилась мама.
– Мечтал: скорей бы в школу.
Мама недоверчиво взглянула на него. А Гретка даже тявкнула. Хотя наверняка ничего не поняла. Так, для порядка. Чтобы этот шустрый щенок не больно-то выступал.
Экзамен на зрелость
А шустрый щен тем временем начал осторожно подбираться к папе. Выпытывать у него страшные служебные тайны. Конечно, никаких служебных тайн, особенно страшных, папа нам не раскрывал, но иногда рассказывал кое-что о своей работе - то, что можно было рассказать. Ему ведь тоже иногда хотелось с кем-нибудь поделиться своими трудностями и сомнениями. Чтобы кто-нибудь из близких папу пожалел и папе посочувствовал.
Но чаще всего, и я это давно заметил, папа, когда о чем-то рассказывал, то говорил это как бы для себя, будто размышлял вслух. Чтобы лучше понять суть дела. Я и за собой такое замечал. Любая задача, если ее проговорить, решается легче. Я, например, до сих пор, когда что-то считаю, то тупо при этом повторяю в уме нужные места из таблицы умножения. И когда пишу - тоже. Например: «ча» и «ща» пиши через «а». А вот Лешка - нет. Он так до сих пор и пишет: «лисная чяшчя».
