— Стало быть, нужен, — сказал Тошка.
— Хм... — сказал студент. — Придется поверить. Пропустите их, тетя Зина. Я как раз иду на физфак. Провожу.
Студент оказался замечательным парнем. Пока мы шли за ним по длинным коридорам мимо множества дверей, мы узнали, что его зовут Гошей, что он на четвертом курсе и, значит, без пяти минут учитель, и что он математик.
Потом он отворил какую-то дверь, и мы оказались в небольшой комнате, наполненной пулеметным треском пишущей машинки. За машинкой сидела длинная плоская тетя с покрашенными в апельсиновый цвет волосами и с папиросой во рту.
— Алексей Петрович у себя? — спросил Гоша.
Машинистка выпустила из ноздрей две струйки дыма и папиросой показала на дверь. Она была так занята работой, что даже не взглянула на нас.
Гоша взялся за ручку, ободряюще подмигнул нам, и мы вошли.
Декан был таким молодым, что, если бы не стеклянная дощечка с надписью на двери, мы подумали бы, что Гоша обманул нас. У декана не было ни профессорской бороды, ни очков, не было даже морщин на лице. Он больше смахивал на футболиста, чем на ученого. Когда мы вошли, он прохаживался по своему кабинету и что-то бормотал, будто учил стихи. Увидев нас, он резко остановился и спросил нетерпеливо:
— Ну что?
— Алексей Петрович, вот эти двое к вам... — сказал Гоша.
— Ко мне? — удивился декан.
— К вам, — сказал Тошка. — Если, конечно, вы не заместитель, а настоящий декан.
Алексей Петрович внимательно посмотрел на Тошку, потом на меня, потом сел за стол и рукой показал на два стула, стоящие перед столом.
— Даю слово, что я самый настоящий декан, — сказал он, когда мы уселись. Что дальше?
Тошка оглянулся на Гошу и покраснел.
— Это не секрет... — сказал он. — Но все-таки я хотел бы вам одному... Я и вот Колька...
— Не беспокойтесь, — сказал декан. — Приоритет во всех случаях останется за вами. Гоша у нас надежный парень. Итак, в чем дело?
— Идея, — сказал Тошка, и голос у него вздрогнул. — Гибнет идея... Я доказал... то есть мы доказали, что Архимед сжег обычными зеркалами. Понимаете? Все историки сомневались, думали, что легенда, а мы доказали... Сейчас мы строим ФАКС... это такой аппарат, чтобы сжигать по-научному... Только у нас зеркал не хватает... А так все нормально, честное слово! Будка сгорела почти вся...
Тошка поперхнулся и умолк.
Декан перегнулся через стол, и глаза у него стали большими и веселыми.
— Так, так, — сказал он. — Что же это за ФАКС? Что за будку сжег Архимед своими зеркалами? А ну-ка, рассказывайте все по порядку и не торопитесь.
* * *
Когда мы кончили, декан постучал по столу пальцами и сказал:
— Ну, ребята, такой забавной истории я еще не слышал. Кстати, вы из какой школы?
— Из второй.
— Кто у вас преподает физику?
— Борис Николаевич Тимонов, — сказал я.
— Чудесно! — сказал декан. — Изумительно!
Он вынул из кармана авторучку, открыл блокнот и нарисовал в нем какой-то чертеж.
— Сколько шагов было до будки, помнишь? — спросил он Тошку. — Давай среднюю величину.
— Примерно... шагов пятнадцать, — сказал Тошка.
— А сколько было зеркал?
— Двадцать шесть.
— Какого размера?
— Вот такие, — показал пальцами Тошка. — А одно было даже вот такое.
Декан написал в блокноте несколько цифр, вырвал лист и передал его Гоше.
— Ну, математик, вот задача. Придут к тебе в школе вот такие и зададут... Сумеешь прикинуть?
— Попробую, — сказал Гоша.
Он вынул из стаканчика на столе карандаш и склонился над листком. Декан тоже начал что-то подсчитывать. В кабинете стало очень тихо.
— Не получается, Алексей Петрович, — сказал вдруг Гоша. — Ерунда какая-то...
Декан поднял голову.
— Сколько у тебя?
— Около трехсот. Даже бумага не загорится.
— У меня примерно двести девяносто градусов. Что-то вы путаете, ребята. Ничего у вас не должно было загореться.
Это уж было слишком! Я не выдержал и вскочил.
— Не верите? Честное слово, она загорелась! Да еще как! Полкадушки воды на нее вылили. Я первый заметил дым! Зачем нам обманывать? Мы же ради науки.
— Тише! — сказал декан. — Зачем волноваться, зачем кричать? Науке нужны холодные головы и точные доказательства. Я верю, что у вас загорелось, но не пойму — каким образом. Математика говорит совершенно другое.
— А вы... не ошиблись? — спросил Тошка.
— Мы считали вдвоем. Два человека не могут сделать одну и ту же ошибку. Пятьдесят процентов вероятности...
— У вас загорелось не от зеркал, — сказал Гоша. — Вспомните хорошенько, что вы еще делали около будки. Может быть, спички зажигали?
— Какие там спички! — сказал Тошка и осекся. Лицо у него вдруг стало желтым, как лимон, и таким несчастным, будто он только что потерял все самое дорогое на свете.
А мне захотелось, чтобы подо мной вдруг разъехались плитки паркета и я провалился бы через оба этажа в какой-нибудь темный подвал, и чтобы меня там никто-никто не видел — ни декан, ни друзья, ни родные...
Ну конечно же, это та проклятая спичка, которой Тошка пробовал температуру зайчика!..
В моем сарае до сих пор лежит ровный фанерный круг. Он так и не стал ФАКСом. Зеркала мы раздарили девчонкам и малышне с нашей улицы — пусть забавляются.
Загадка гибели римского флота под Сиракузами так и осталась загадкой. Впрочем, Тошку это не особенно волнует. Он крепко сдружился с Гошей и чуть ли не каждый день бегает в Затишье после уроков. Однажды я хотел пойти вместе с ним, но он сказал, что мне будет неинтересно, потому что я больше склонен к литературе, чем к физике. Я не обиделся. Может быть, Тошка действительно прав.
На задней парте у окна Орька Кириков показывал новые марки. Перемена была большая; на улице моросил нудный дождь; в коридоре дежурила Татьяна Михайловна — не побегаешь.
От нечего делать мы разглядывали желтых тигров Экваториальной Африки, чеканные профили американских президентов и виды черноморских курортов.
К парте подошел Юрка Блинов, облокотился о наши плечи:
— Это что, марки? Ну-ка, покажи.
Орька только что открыл следующую страницу кляссера. Там была всего одна марка: по сторонам головы двух летчиков в форменных фуражках с незнакомыми гербами, между ними странный четырехлопастный пропеллер и сверху надпись жирными буквами — «LIETUVA».
Мы не успели как следует рассмотреть эту марку, потому что Юрка сказал:
— Это что за фашисты?
И в следующий момент произошло такое, что мы разом отпрянули от парты, а Николайчик даже ахнул.
Орька резко захлопнул кляссер, вскочил и коротким тычком ударил Юрку кулаком в лицо. У Юрки звонко лязгнули зубы и голова дернулась назад. Несколько мгновений Юрка стоял закрыв глаза, оглушенный ударом, и на скуле у него вспухали белые отпечатки Орькиных костяшек. Потом открыл глаза, схватился за челюсть и глухим страшным голосом произнес:
— Ты это что, а?..
— Л... лучше молчи, ес-сли не знаешь, — пробормотал побледневший Орька.
— Ты это что? — повторил Юрка, сжимая кулаки.
— Отойди, Блин! Отойди лучше! — закричал Орька, и лицо у него стало совсем белое, и мы поняли, что сейчас будет такая драка, какой давно не видели в нашей школе.
Юрка перегнулся через парту и ударил Орьку в плечо. Орька вылетел в проход между партами. Волосы у него стояли дыбом, губы стали совсем тонкими, а глаза сумасшедшими.
Что произошло бы дальше, трудно сказать. Но тут от двери раздался голос Татьяны Михайловны:
— Блинов! Это еще что за безобразие? Идите сюда! Вы меня слышите? Идите сюда!
И она увела Юрку в учительскую.
* * *
— За что ты его стукнул? — набросились мы на Орьку, едва только закрылась дверь. — Теперь держись! Ну и даст он тебе после уроков!
Орька хмуро молчал, глядел на нас исподлобья, а потом сказал:
— Идите вы все отсюда!
И ни с кем не разговаривал до последнего звонка. А Юрка больше не пришел в класс. Мы узнали, что завуч послала его домой с какой-то запиской.
* * *
Вечером я отправился к Орьке. Мне не терпелось узнать, почему он, обычно не любящий драк и немного трусоватый, не побоялся ударить Юрку Блинова, того самого Юрку, которого побаивались задевать даже десятиклассники. Неужели из-за какой-то несчастной марки? Правда, Юрка частенько посмеивался над Орькиным увлечением, но чтобы дело дошло когда-нибудь до драки... нет, этого не бывало. Тут что-то другое.
* * *
Орька был дома один. Сидел за большим обеденным столом, разложив кругом тетради, и решал примеры, которые нам задали на завтра.
— Ты чего пришел? — спросил он меня.
— Поговорить надо.
— Про Блина, да?
— Про Блина. В школу его без родителей теперь не пустят, это ясно. И это уже второй вызов. А ты знаешь, какой у него отец? Ну вот. Плохо Блину.
