"Колька поступил, слышишь?"
Маленький все кивал, кивал усердно. Чей-то, не материн, голос:
- Гражданин, говорить будете?
Тогда он словно встряхнулся, вспомнил: мать про Кольку сказала что-то...
"Колька! - заорал он в трубку. - Колька!.." - "Чего орешь, - сказала мать. - Кольки здесь нет... Он теперь в Сланцевом..." - "Ма!.. Кольке привет!.."
Щелк. Щелк, - ровное гудение в трубке. Снова - щелк. Голос: "Повесьте трубку. Ваше время истекло..."
"Что? Какое стекло? - Маленький опустил трубку. Она вся была в крупных каплях, а рука, сжимавшая трубку, мокрая. - Ваше время и стекло... Какое стекло?.."
- Ну, поговорил?.. - Капитан внимательно смотрел на него. Пойдем-ка, Маленький, отметим. В кафе-мороженое.
"Отметим?.. Что отметим?" На стекле надпись: "Бланки подавать в заполненном виде..." Время и стекло... Теперь только он сообразил, что надо было сказать матери. Правда, он никогда не сказал бы ни одного из этих слов в телефонной будке, на виду у целого почтамта, да и один на один с матерью вряд ли сказал бы. Это были те слова, которые и про себя-то произносишь с трудом, а вслух и совсем невозможно. Слова эти бессвязные, но они и есть самые крепкие и самые главные, потому что их произносишь только самому себе. А люди думают, ты бесчувственное бревно, упрямец и молчун. Людям очень нравятся красивые слова и еще - чтобы их громко произносили...
- Пойдем, - сказал капитан, - тут недалеко.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Надежды
Кафе-мороженое "Туесок". По стенам - плетеные корзинки с можжевельником, брусникой. Кругляки березовые вместо стульев. Под потолком вентиляторы - наподобие лебединых крыл. У официанток на передниках зайцы вышиты.
- Тебе какого, Маленький?.. Ясно. Всех сортов по одному, пожалуйста. И сифон.
В кафе не повернуться. Гудит. Вот это да! За соседним столиком Кузнечик! А рядом с ним старичок какой-то в сером костюме, при галстуке. Маленький огляделся и увидел сбоку тех самых медведей. Расселись, медвежьи башки за спину забросили, точно капюшоны. Шкуры распахнули. Перед каждым сифон.
Пломбир цветной горкой проплыл на подносе через зал, опустился на стол. Капитан нажал пальцем на рукоятку сифона, в стакан ударила напористая струя. Поднял стакан.
- За Кольку твоего, - усмехнулся, - за химика...
В стакане тихий шип. Вот, оказывается, что отмечаем... Колька в техникум поступил! Дела...
А рядом - медведь говорит:
- Ты со мной не спорь, только бы пробить, в ножки кланяться будут. Экономия - две тыщи на станок!
А другой медведь:
- Не верю я что-то, Семеницын...
А медведь-Семеницын:
- Не веришь, и зря. А я на этот резец - во как надеюсь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Маленький, - спросил капитан, - когда ж он это задумал?
- Кто? Чего?..
- Да Николай твой. В техникум поступать.
- Не знаю. - Маленький пожал плечами. Что ему, Колька докладывает.
- И ты не знаешь, - вздохнул капитан. - Большой пробел в твоем образовании.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кузнечик медленно ест, смакует. Черная сморода у него. А старичок, что рядом с ним, ничего себе не заказал. Гляди-ка! Берет с соседнего столика сифон, наливает себе, а сам говорит Кузнечику:
- Вы меня простите, товарищ, я уже старый человек и должен подумать о будущем, в смысле... запечатлеть свое прошлое, историю своей жизни, которая очень поучительна для молодого поколения. А вы, я вижу, человек умственного труда, и даже, может быть, литератор...
- Журналист, - сказал Кузнечик.
- Прекрасно, я угадал! - обрадовался старичок. - Начну с детства. Урок гимнастики вел у нас в училище какой-то чиновник - фамилии не помню с тенденцией на фельдфебеля. Обходит он однажды строй и говорит мне: "Ты что смеешься, бабья рожа!". Почем я знал, какая у меня рожа? Я, может, и в зеркало еще не смотрелся ни разу. Вышел из строя и говорю: "У тебя у самого такая рожа!".
Старичок отодвинулся, давая Кузнечику возможность рассмотреть себя как следует и оценить по достоинству.
- Здорово вы его, - глотая мороженое, сказал Кузнечик.
- Я такой был! - заулыбался старичок. - Комар! Чуть что - ужалю!.. Выгнали из училища. И тогда позвал меня к себе Петр Михалыч Малярский, царство ему небесное, прекрасный был учитель - позвал к себе и говорит: "Все надежды на тебя, Егорка! На таких, как ты". И стал меня учить на дому, бесплатно!.. А тогда забастовки начинались, знаете... Стрельба!.. Вы бы записали. Живо, литературно изложили бы. Я ведь не претендую. О потомстве пекусь и только.
- Не беспокойтесь, я и так запомню, - сказал Кузнечик, - у меня память профессиональная.
- А что я кушал? Что я кушал! - громко сказал старичок.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Капитан рассеянно помешивал ложечкой свое мороженое, и Маленький, сидя так близко от него, впервые разглядел, как поблескивает на его висках седина, и подумал, что капитан совсем не молодой человек, каким он порой кажется из-за своего громкого голоса и военной привычки держаться прямо. Но представить себе капитана таким вот старичком, как этот?.. Нет! А Алеше Солеварову сказали "стар". Чепуха какая-то!
Потом Маленький попробовал представить Кольку старичком, но это было еще труднее и попросту смешно. "Почему, - подумал он, - Колька не сказал капитану про техникум?.." И тут же вспомнил слова Ленца.
- Товарищ капитан, а наш Колька качки не выдерживает.
- Что, что? - Капитан засмеялся. - Откуда ты взял?
- Ленц говорит.
- Чепуха. Запомни, Маленький: неважно, что говорят. Важно, куда плывут.
- Что я кушал! - снова громко сказал старичок.
- А ты-то сам, - капитан кивнул Маленькому, - ты сам хочешь в моряки?
Вопрос был неожиданный. Маленький даже растерялся.
- Да. - И после паузы, для большей убедительности: - Да.
- Да-то да, - вздохнул капитан, - а завтра что будет? Можешь ты знать, чего тебе завтра захочется? Не можешь. Вот и Николай твой. Я на него надеялся... Вот Степа - тот моряк, грудь колесом! А какой смысл? Смысл какой?.. Ну, Ленц - другое дело. А Кошельков? Моррряк!.. А смысл какой?.. Так вот ждешь, надеешься, а тебе - раз - сюрприз! И получается, как у царя из той сказки...
Слушая капитана, Маленький испытывал какую-то неловкость. Происходила она, очевидно, оттого, что капитан, хотя и беседовал с ним запросто, хотя и смотрел ему в глаза, на самом-то деле смотрел куда-то дальше, а говорил - с самим собой... А когда человек говорит сам с собой и мы при этом окажемся - становится неловко.
- У этого царя, - продолжал капитан, - была привычка. Встанет утром у окна и говорит: "Сейчас молочница пройдет..." И по улице молочница идет. "А теперь - плотник с топором..." Идет плотник. "А теперь кузнец..." Идет кузнец. И так далее. Царь много лет у окна стоял, изучил, что рабочие люди придерживаются порядка, все вовремя делают... Однажды царь говорит: "Сейчас кузнец пройдет...". А кузнец не идет. Царь рассердился, затопал ногами. А кузнец не идет. Царь слуг позвал: "Почему кузнец не идет? Привести разгильдяя! Три наряда вне очереди!.." Слуга говорит: "Ваше царское величество, кузнец сегодня ночью помер..." - "Как смел! - кричит царь. - Мы на него так надеялись! Всю игру испортил!.."
Капитан помолчал, помешал растаявшее мороженое и добавил:
- Вот и я так: как он смел! Почему в техникум?..
"Обиделся капитан на Кольку, - решил Маленький, - и правильно. Что он, сказать не мог про техникум?.."
- Солеваров-то тебе понравился? - вдруг спросил капитан. - Этот, на колесах. - Маленький кивнул. - Талант! А что толку? Упустил свое. Цирка не видать. Стар. Другой бы бросил эти колеса, а он не бросает. На что надеется?.. - Капитан посмотрел в стакан, словно рассчитывал там найти ответ на свой вопрос, и сказал решительно: - Ни на что. Без колес жить не может. Вот дело какое.
А Маленький подумал: "Пришел бы Алеша, мы бы сказали: "Садись с нами!" Угостили бы мороженым. А если бы Осадчий Семен пришел? Куда его посадить? - Маленький огляделся. - К старичку!.. Ленца к нам. Чубчика закрой дверь с той стороны! Кольку... Эх, Колька, Колька! Капитан на него надеялся, а он..."
С улицы донеслись крики. Все повернулись к широкому окну. Мимо кафе промчались на велосипедах черти с резиновыми хвостами. Баба-яга ехала теперь сзади. На багажнике у нее сидела девчонка в голубом сарафане и махала красным флажком...
- Сейчас мы с тобой один визит нанесем, - сказал капитан, взглянув на часы. - Пошли в Дом культуры.
...Гудело кафе, точно улей. Люди склонялись друг к другу, отодвигались, снова склонялись и говорили, говорили... И разноцветные надежды подымались от их голов, как дымы от костров, сплетались в причудливый узор и тихо тянулись к небу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Визит первый. Оранжевое море, оранжевый верблюд
Маленький с капитаном остановились в дверях. Двусветный зал полон цветов. У входа - тщательно вымытые старушки, в крахмальных воротничках проверяют билеты.
Цветы всюду - на полу, на стульях, на подставках. В кувшинах, ведрах, вазах, стеклянных банках... Мимо цветов проходят люди. Останавливаются нюхают, любуются, руки культурно держат за спиной...
