площадку, потом долго ехали в турболифте, потом прошли в госпитальный отсек. Охранник оставил нас возле двери и велел ждать.
Наконец, дверь открывается. Появляется медсестра и зовёт нас внутрь. Я прохожу в каюту, вижу маму, а рядом, в койке – отца. У него забинтованы грудь и правая рука, но он смотрит на меня и улыбается. Я хочу закричать от радости, но потом вспоминаю, что вообще-то нельзя. Особенно в больнице. И что десять лет – это уже тот возраст, когда мужчина в присутствии женщин должен вести себя солидно. Я просто молча крепко-крепко обнимаю папу. Неожиданно меня хватает мама и тоже начинает обнимать. И плачет. Я терплю, потом говорю немного обиженно:
– Мам, ну ты чего? Ну хватит… Ты не меня обнимай, ты папку обнимай, это ж не меня с поверхности достали!
Сперва мама молчит и только плачет. А потом говорит:
– Дурачок…
Слышно, как отец смеётся. Наконец, мама меня отпускает, я снова подхожу к папке и беру его за руку. Он долго и весело-весело смотрит мне в глаза.
– Ну что, как дела, Романовы?
Из соседней комнаты заходит Анатолий Сергеевич – бодрый, но бледный, прихрамывает, рука на перевязи. В другую его руку, как клещ, вцепился Сенька, даже костяшки побелели. Не оторвать. И щекой к отцу прижимается. Наконец, замечает мою маму, тут же смущается, руку отпускает. Но потом хватает снова. Стоит, молчит, будто подбирает слова. Наконец, неловко так выдаёт:
– Иван Андрианович, здравствуйте. А мы тут… Мы тут с Ромой нечаянно всех его «драконов» расплавили… Вы же ему ещё привезёте оттуда, снизу?
Отец закашлялся, а потом Сенькиному папе подмигивает:
– Сергеич, слушай, ты как насчёт снова смотаться вниз на поверхность? Видишь, тут у детей по лавовым драконам вышла недостача!
Анатолий Сергеевич широко улыбается:
– Не успели вернуться на станцию, а тебя снова шлют в пекло! И кто? Собственный отпрыск! Дожили…
А отец смотрит на Сеньку прямо и говорит:
– Знаешь, Сеня… Ты нам с папой дай, пожалуйста, немножко передохнуть, а там, глядишь, мы с ним и действительно снова рванём вниз. За драконами. Договорились? Черти бездны не боятся!
– А ангелы? – хитро так спрашивает Сенька.
Отец видно, как в шутку что-то хочет сказать, но вдруг нахмуривает брови, задумывается. А потом говорит всерьёз:
– Прости, малыш. Забыл. И ангелы – тоже!
Сидим мы с Сенькой дома в каюте, делом заняты. Придумали мы из конструктора большую модель нашей станции собрать. С планшета Сенькиного чертежи скачали, фотографии. Сенька говорит:
– И всё-таки какая ваша станция громадная! Интересно, нам деталей от конструктора хватит на такую здоровую? А если нет?
– Ничего, – отвечаю. – Если вдруг не хватит, то у Васька спросим, у него точно такой же конструктор дома есть. Он даст, если я попрошу, он не жадный. Только вот из конструктора модель – она же как пустая внутри получается. Без обшивки совсем не то.
– А мы, – Сенька тогда говорит, – из конструктора как бы каркас соберём, а снаружи его плёнкой оклеим, и вообще получится станция как настоящая!
– А оболочку верхнюю мы как сделаем? – спрашиваю. – Ну, несущий баллон? Он же из всей модели самый громадный должен быть, и из конструктора непонятно, как такой соберешь.
Сенька задумался, а потом отвечает:
– Значит, сделаем просто модель нижней надстройки. А то действительно модель получится такая огромная, что даже в каюте не поместится.
Тут к нам в гости как раз Васька пришёл. Сразу ясно – наш человек. Как узнал, чем мы заняты, так сам сразу предложил свой конструктор тоже принести. Сидим, обсуждаем, как будем собирать палубы, как будем их соединять, из чего шахты сделаем для турболифтов. Тут Васька вопрос задаёт:
– Сень, а у вас там, на Земле, бывают такие огромные штуки, как наша станция?
Сенька только смеётся.
– Спрашиваешь! Конечно, бывают. Вот нижняя надстройка станции – она высотой в стоэтажный дом на Земле. Только на Земле бывают дома даже в двести этажей, и ещё выше. «Небоскрёбы» называются. Я когда фотографии вашей станции первый раз ещё на Земле увидал, то сразу подумал, что снизу она похожа на… Ну, как будто кучу небоскрёбов рядом понастроили, как в Москва-Сити. Только кверху ногами, и всё палубами и переходами между собой соединяется.
Потом задумался так, и спрашивает:
– А вы сами, ребят, как – хотели бы на Землю слетать?
Хотел бы я! Да ещё как хотел бы. Только вот…
– Знаешь, – говорю, – у вас там на Земле много всего интересного. И леса, и горы, и море, и снег, и пустыни разные. И города, где народу столько, что на нашей станции никогда такая толпа не поместится. Но только насовсем я к вам не хочу.
– И я – Васёк говорит – тоже не хочу. Мы с Земли всякие фильмы же смотрим, книжки читаем. А там иногда совсем непонятно, просто глупости какие-то. Как будто там одни дураки живут.
Сенька даже обиделся:
– Это почему же дураки? Что ты там такого дурацкого увидел?
Васька отвечает:
– Ну вот, скажем, показывала нам Полинка кино про корабли ваши в море. И вот самые большие корабли там – они как наша станция. Каюты точно такие же, переходы, коридоры. Куча народу внутри живёт. Только они там вообще ничего не делают, только пьют, едят и танцуют дни напролёт. И называется это дело «круиз».
Сенька говорит:
– Но это же люди отдыхают просто! Они мир хотят посмотреть!
Тут уже я смеюсь:
– Да какой же это отдых? И как они собираются мир смотреть, из каюты что ли? У вас на Земле столько обалденных вещей – и горы, и леса, и реки, а тут взрослые дядьки и тётьки запираются внутри железного корабля и изображают, как им весело… У нас-то понятно – за пределы станции ты без скафандра фиг вылезешь. Вдохнул – и до свидания. Но на Земле-то такое им зачем?
Сенька молчит, отвёрткой детали между собой скручивает. Потом тихо так говорит:
– Не знаю, ребят. Мне кажется, взрослые это всё понавыдумывали. Только на вашей на станции – оно же тоже мёдом не намазано. Ну пока вот вы в младшую группу в школе ходите. А потом? На Земле – там институты есть всякие, колледжи, там учиться можно на любую профессию. А здесь?
– А кто тебе – говорю – здесь на станции учиться не даёт? Хочешь в техники идти – пожалуйста, иди, если ты в железках разбираешься и голова на месте, так они тебя с руками оторвут. Чего не умеешь – научат. В демоны, к шахтёрам – и снова кто тебе запретит? Иди, просись в бригаду, да хоть к отцу, там тоже рабочие руки нужны, главное потом не скули, что тяжело. Хочешь к ангелам, ну к яйцеголовым – полстанции одни сплошные лаборатории. Тебя так вообще туда хоть сейчас возьмут. Там профессор на профессоре сидит, ни в одном институте на Земле столько не сыщешь.
Васёк кивает, потом добавляет:
– А ещё у нас тут всё просто, практически все друг друга знают, никто никому гадостей никаких не строит. Разве что Мишенька в школе, да и то – гадости мелкие у него. А на Земле? Мы по телеку вон сколько раз глядели – у вас на Земле и преступность всякая, и грабители, и пьяницы, и какой только шушеры нет. А здесь даже охрана – больше за нами, мальчишками, присматривает, чтобы мы не совались куда не следует. Ну, или если два техника из-за девушки поссорятся и драку устроят в турболифте, вот только тогда охрана и нужна.
Сенька отвечает:
– Ну, такое тоже есть. И не всё на Земле, конечно, идеально. Только вы зря так говорите… Там тоже очень хорошо… И дача у нас знаете какая на Волге?
Ой, что-то у Сеньки в голосе такое подозрительное слышно. Уж не решил ли он зареветь ненароком? Тут я понимаю – а ведь скучает мой приятель по дому, интересно ему на Венере, а всё равно по Земле скучает. Надо менять тему, и срочно. Делаю жуткие глаза и спрашиваю загадочным голосом:
– А вы слышали легенду про призрак Станционного
