Вечером, когда все сошлись в столовой, Александра Сергеевна огласила это письмо перед своими домочадцами.
- Ну, как по-вашему: едем или не едем? - спросила она своих птенцов.
- Едем! - в один голос пропищали птенцы.
- А вы, Стеша, что думаете на этот счет?
- А что ж, - сказала Стеша. - Конечно, поезжайте... Времечко такое, что летом, может, еще хуже, голоднее будет, особенно у нас в Петрограде.
- Может быть, и вы, Стеша, поедете? - с робкой надеждой посмотрела на девушку Александра Сергеевна.
Но Стеша решительно замотала головой.
- Нет, Александра Сергеевна, - сказала она. - Я из Питера не уеду. Мое место - здесь. Имущество ваше сберегу - не тревожьтесь. А вы за эту услугу и мне услугу окажите - поклонитесь от меня матушке Волге. Ведь я тамошняя из-под Углича.
И вот Ленька впервые в жизни отправился в дальний путь - в Ярославскую губернию.
Когда, перед тем как ехать на вокзал, он усаживался на извозчика и с хохотом принимал из Стешиных рук бесчисленные чемоданы, узлы, тючки и корзинки, он не знал и знать не мог, что путешествие его затянется надолго и что на этом пути, который начинался так легко и весело, ждут его очень сложные передряги и суровые испытания.
Испытания начались гораздо раньше, чем Ленька и его семья добрались до места назначения.
От Петрограда до станции Лютово поезд шел пять с половиной суток. В мирное время эту поездку можно было совершить за десять-двенадцать часов. От станции до деревни Чельцово предстояло сделать еще 16 верст. Оставив вещи под присмотром ребят на станции, Александра Сергеевна отправилась на розыски подводы, которую обещала выслать за нею нянька. Через пять минут она вернулась в сопровождении маленького рыжебородого человека в высоком темно-синем картузе и в сапогах с очень низенькими сморщенными голенищами.
- Третьи сутки на станции живу, - мрачно говорил этот человек, постегивая себя кнутом по голенищу. - Знал бы, не ехал.
- Простите, голубчик, мы не виноваты, - заискивающим тоном отвечала ему Александра Сергеевна. - Вы же знаете, наверное, - железные дороги работают отвратительно, мы сами измучились.
Рыжебородый остановился перед горой чемоданов и корзинок, на вершине которой, вцепившись грязными пальцами в веревки, сидели маленькие, очень усталые на вид мальчик и девочка. Рядом, с дамской сумкой в руках, стоял хмурый бледнолицый реалист в черной измятой шинели. Возница медленно обошел этот маленький табор, деловито осмотрел его, что-то прикинул в уме и, покачав головой, крякнул.
- Н-да, - сказал он. - Гардероп! Ну, что ж. Только я вот что тебе скажу, барыня... Вы как хотите, а я за ту цену, что мы рядились, ехать не согласный. Я за три дни на одно сено две романовских красненьких извел.
- Хорошо, хорошо, конечно, - перебила его, покраснев, Александра Сергеевна. - Вы, пожалуйста, скажите, сколько вам следует, я заплачу.
Мужичок задумался, снял картуз, почесал в затылке.
- Спирт есть? - сказал он наконец.
- Нет, - ответила, улыбнувшись, Александра Сергеевна.
- А мыло?
- Мыла немножко есть.
- А чай?
- Чай найдется.
- А сахар?
- Сахар есть.
- А соль?
- И соль есть.
- А материе какое-нибудь? Ситец там или сатинет...
- Послушайте, - не выдержав, рассердилась Александра Сергеевна. - Вы что - в магазин пришли, в лавку? Скажите мне, сколько вы хотите денег, и я вам, не торгуясь, заплачу.
- Денег! - усмехнулся возница. - А что мне, скажи на милость, делать с твоими деньгами? Стены оклеивать?
- Не знаю. У нас в городе стены деньгами не оклеивают. Для этого существуют обои.
- Знаю. Не в Пошехонье живем, - осклабился возница. Потом опять помолчал, опять подумал, опять почесал в затылке.
- Николаевские? - сказал он наконец.
- Нет, у меня николаевских денег нет, - сказала Александра Сергеевна.
- Керенки?
- Нет, и керенок нет.
- А какие?
- Обыкновенные советские деньги, которые всюду ходят.
- Гм. Ходят!.. Ходят-то ходят, а потом, глядишь, и перестанут ходить... Кольца золотого нет?
- Знаете, почтенный, - сказала Александра Сергеевна. - Я вижу, у нас с вами ничего не выйдет. Я поищу, может быть, тут другой возница найдется...
- Ну, поищи, - усмехнулся рыжий. Потом на секунду задумался и вдруг, хлопнув себя кнутом по голенищу, весело воскликнул: - Э, будь я неладный... чего там... ладно... садитесь!.. Чать не обманете бедного мужичка-середнячка, сосчитаемся! Для кумы, для Секлетеи Федоровны, делаю. Обещал ей гостей доставить и доставлю.
И, запихав за пояс кнут, он взвалил на спину самую тяжелую корзину, сунул под мышку один чемодан, прихватил второй и, покачиваясь на своих коротких ножках, легко пошел к выходу.
Через десять минут тяжело нагруженная телега, подпрыгивая на ухабах, уже катилась по проселочной дороге, и Ленька первый раз в жизни чувствовал над головой у себя настоящее деревенское небо и дышал чистым деревенским воздухом.
Ему повезло. Была весна, самый расцвет ее, середина мая. Снег уже стаял, но поля только-только начали зеленеть, и листья на деревьях были еще такие крохотные, что издали казалось, будто черные ветви березок и осин посыпаны укропом.
Все было в диковину ребятам - и безрессорная, грубо сделанная телега, и низкорослая деревенская лошадка, и бесконечная, вьющаяся, как серая змейка, дорога, и холмы, из-за которых выглядывали то деревенские крыши, то ветряная мельница, то колокольня, и зеленеющие нежно поля, и густые, темные леса, каких они, конечно, никогда не видели ни в Лигове, ни в Петергофе, ни в Озерках[22].
Разморенные долгим и неудобным путешествием маленькие Вася и Ляля прикорнули у матери на коленях и заснули. А Ленька все сидел, смотрел и не мог наглядеться.
Вглядываясь в непролазную чащу леса, дыша его прелой весенней свежестью, он чувствовал, что голова его кружится, а сердце стучит громче, и думал, что в таком дремучем лесу обязательно должны водиться разбойники. Ему вспоминались отважные и веселые сподвижники Робин Гуда... герои Дюма, Купера... Дубровский... индеец Джо... Ему казалось, что за стволами деревьев он уже видит чьи-то настороженные глаза, наведенное дуло пистолета, натяну-тый лук...
А рыжебородый возница боком сидел на передке телеги, лениво подергивал вожжи и угрюмо молчал.
- Ну, как вы тут живете, голубчик? - спросила у него, нарушив молчание, Александра Сергеевна.
Возница целую минуту не отзывался, потом пошевелил вожжами и, не поворачивая головы, мрачно ответил:
- Живем пока...
- С продуктами благополучно у вас?
- Пока, я говорю, не померли еще. Жуем.
- А вот у нас в Петрограде совсем плохо. Уже конину едят.
Возница посмотрел на приезжую, скривил набок рот, что должно было означать усмешку, и сказал:
- Погодите, ишшо не то будет. До кошек и до собак - и до тех доберутся. Вот помяните мое слово...
- Послушайте, почему вы так говорите? Ведь вам-то теперь легче живется?
Рыжебородый даже подскочил на своем передке, отчего лошадь его испуганно вздрогнула и взмахнула хвостом.
- Легче??! - сказал он с таким видом, как будто Александра Сергеевна сказала ему что-то очень обидное.
- А разве неправда? Ведь вы получили землю, освободились от помещиков...
- От помещиков? Освободились?
Леньке казалось, что в груди у рыжебородого что-то клокочет, бурлит, закипает и вот-вот вырвется наружу. Так оно и случилось.
- Землю, говоришь, получили? - сказал он, натягивая вожжи и совершенно поворачиваясь к седокам. - А на кой мне, я извиняюсь, ляд эта земля, если меня продразверстка, я тебе скажу, пуще лютой смерти душит, если меня комбед за самую шкирку берет?! Помещик? А что мне, скажи, пожалуйста, помещик? Я сам себе помещик...
- Я не знала, - смутилась Александра Сергеевна. - Я думала, что крестьяне довольны.
- Кто? Крестьяне?? Довольны?.. Да, ничего не скажу, есть такие, что и довольны. Очень даже довольны. А кто? Голодранец, лодырь, голь перекатная...
Внезапно он оборвал себя на полуслове, посмотрел на приезжую и совсем другим голосом сказал:
- А вы, простите, из каких будете? Не коммунистка?
- Ну, вот, - усмехнулась Александра Сергеевна. - Разве я похожа на коммунистку?
Рыжебородый окинул взглядом ее серый городской костюм, стеганую панамку с перышком, ридикюль, зонтик, часики на кожаном ремешке, - и, как видно, вполне удовлетворился этим осмотром.
- Тогда я вам, барыня хорошая, вот чего скажу, - начал он. Но договорить не успел. Впереди на дороге показался человек. Ленька хорошо видел, как он выглянул из лесной чащи, раздвинул кусты и, выйдя на середину дороги, поднял над головой руку.
"Разбойники! - подумал мальчик и тотчас почувствовал, как по всему его телу медленно разливается обжигающий холодок блаженного страха. - Вот оно... вот... начинается..."
