Словом, то, что наплели Демьян с Альбиной про Бурундука, было, по мнению Луизы, благородной ложью: ведь они сделали все от них зависящее, чтобы Акимыч не женился на недостойной его женщине и чтобы не покинул Иленска.
– Луиза! – послышался голос Мокеевой-старшей.
– Ленька, ужинать! – крикнула Полина Александровна.
Луиза встала с лавочки.
– Ну, совсем как петухи! – заметила она, отряхивая сзади юбку. – Только одна прокукарекает и тут же другая откликается.
И правда: стоило одной из мам позвать дочку или сына ужинать, как тут же другая звала своего ребенка домой.
Ужин оказался очень тягостным для всех троих. Полина Александровна считала неудобным расспрашивать постоялицу, в каких отношениях находится она с Бурундуком, а Инна в свою очередь не решалась расспрашивать о директоре, боясь навлечь на себя подозрение. Ленька же не проронил ни слова: он пожирал котлеты с картошкой, почти не разжевывая, стараясь удрать поскорее, чтобы гостья не спросила его о чем-нибудь и не заставила его плести "святую ложь" про Акимыча, да еще в присутствии собственной матери.
Конечно, обе женщины не молчали за столом, они беседовали о том о сем, но избегали разговоров о Бурундуке. И всякий раз, когда Полина Александровна называла гостью по имени-отчеству, Хмелеву становилось как-то не по себе: ему казалось, что он должен что-то сейчас же сообразить, о чем-то немедленно вспомнить, но что именно он должен был сделать, Хмелев понять не мог.
Поужинав и отказавшись от чая, Ленька выскочил на улицу. Но он не стал околачиваться возле дома, как обычно делал это перед сном, а сломя голову улетел в один из ближайших переулков.
После того, как Ленька удрал, Полина Александровна стала угощать Инну чаем с вареньем, и тут журналистка наконец решилась задать ей такой вопрос:
– Скажите, вы хорошо знаете Бурундука? Полина Александровна положила чайную ложку на блюдце.
– Ну... в гости он меня к себе не приглашал, но в школе виделась. А муж к нему домой хаживал. Да и вообще-то, кто в городе Данилу Акимовича не знает! Прекрасной души человек!
Инна оторопела. Ей захотелось спросить Хмелеву, каким образом ее сын обжег себе ногу, но тут же она подумала: а вдруг эта Полина Александровна боится Бурундука и не захочет говорить о нем плохо?! Поэтому она завела разговор на другую тему.
– Какие славные ребятишки привели меня к вам! Вы знаете их?
– Немножко знаю. Девчонка – это Альбинка Лыкова, а мальчишку Демьянкой зовут.
Услышав фамилию Альбины, Инна насторожилась.
– Лыкова... Лыкова... – пробормотала она, будто стараясь что-то вспомнить, – где-то я слышала эту фамилию.
– Так Лыков – отец Альбинки – заведующий районо. Может, Данила Акимович вам про него и говорил. Они друг друга очень уважают.
– Да. Может быть, – почти шепотом согласилась Инна: у неё от волнения перехватило дыхание. Полина Александровна между тем продолжала:
– А Демьян – сын уборщицы школьной. Он в одном доме с Бурундуком живет. Еще чайку?
Инна сказала, что ей чайку больше не хочется, что она предпочитает немножко прогуляться перед сном. Полина Александровна заулыбалась;
– А вот тут вам опять повезло! Мы ведь на самом красивом месте в городе живем. Наши дома, считайте, как раз в том месте стоят, где Иленга в Большую впадает. Вы только пройдите мимо крайнего дома, сверните налево за угол и увидите самую красоту. Наш сосед даже скамеечку там поставил, чтобы видом любоваться.
Инна поблагодарила и удалилась. Выйдя за калитку и взглянув налево, она убедилась, что пустынная Луговая улица как бы обрывается метрах в пятидесяти впереди, а под обрывом или откосом блестит оранжевая от заходящего солнца вода. Инна пошла было в ту сторону, как вдруг увидела, что возле соседнего самого крайнего дома сидит на лавочке уже знакомая ей девчонка в голубом платье с желтыми метелочками вместо кос на груди. Это была Луиза, которая ждала Хмелева для продолжения важного разговора, не зная, что тот задал стрекача. Инна узнала ее и решила с ней поговорить.
Когда она подошла, Луиза приподнялась, подвинулась к самому краю скамьи и, с достоинством наклонив голову, негромко сказала:
– Добрый вечер! Садитесь, пожалуйста! Инна села, со вздохом сказала, как здесь хорошо дышится. Обе немного помолчали, потом Луиза спросила:
– Вы не знаете, чего там Ленька дома застрял?
– Так он давно убежал куда-то.
– Вот дурак! – шепнула себе под нос Луиза. И тут Инна решила, как говорится, идти на штурм:
– Скажи, что за глупости мололи мне эти малыши... ну, которые привели меня сюда... Будто этот Леня по раскаленным углям босиком ходил...
– И никакие это не глупости. Он взаправду ходил, – твердо ответила Луиза. Она сидела выпрямившись, скрестив руки на груди, глядя не на Инну, а на противоположный дом.
Инна. притворилась очень удивленной.
– Ну, а чего ради, с какой стати он это сделал?
– Потому что он дурак, вот и сделал.
– Неужели он сам до этого додумался? Или его кто-нибудь надоумил?
– Наш директор его надоумил, а он взял и надоумился.
– И обжегся?
– С неделю на одной ноге скакал.
– Странно! Очень странно! – с озадаченным видом произнесла Инна.
А Луиза была очень довольна. Весь этот разговор протекал для нее так гладко, словно она записала его по заранее разработанному сценарию, они с "этой теткой" старательно прорепетировали его и теперь вели беседу, как две актрисы, твердо знающие свои роли.
Однако следующего вопроса Луиза ждала с тревогой. Ей, как и Хмелеву, претило выставлять Акимыча пьяницей. Она, как и Хмелев, предпочитала отпугнуть невесту иными средствами. К счастью, Инна спросила, не врут ли малыши о какой-то сгоревшей бане, о каком-то капроновом чулке на голове директора. Дальше все опять шло как по маслу.
– А чего им врать?! Как они говорят, так все и было.
– Ну, ты расскажи толком: что именно было-то? Луизе не хотелось придумывать какие-то свои подробности, поэтому ничего нового Инна от нее не узнала.
– Ну, выскочил, значит... а на лицо чулок натянут... а в руке, значит, крапива... пучок целый... И значит, кричит: "Снимайте, значит, штаны!"
– Ну, а вы?
– А мы испугались и убежали. Собеседницы помолчали.
– Он что у вас, со странностями? – спросила Инна.
Луиза проговорила негромко, но отчетливо:
– Вот ему уже сорок лет, а никто замуж за него не идет. Из-за этих самых странностей.
Только теперь Луиза скосила свои большие синие глаза на собеседницу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели ее слова. И увидела, что впечатление вышло изрядное: Инна смотрела на нее неподвижно, чуть приоткрыв подкрашенные губы и распахнув темные ресницы. Луиза быстро отвела глаза и решила, что благоразумно будет именно сейчас закончить разговор. Она встала.
– Извините, пожалуйста, мне домой пора. А то мама заругает.
Инна пожелала ей спокойной ночи и еще несколько минут просидела, стараясь осмыслить полученную за день информацию. Особенно ее удивило, что Альбина, первой рассказавшая ей о диких выходках Бурундука, оказалась дочкой самого заведующего районным отделом народного образования Лыкова. Инна видела этого солидного пожилого человека на трибуне и в кулуарах конференции, и он не произвел на нее впечатления лицемера. Почему же он призывал редакцию областной газеты осветить передовой педагогический опыт Бурундука?
Инна чувствовала, что от всех этих раздумий у нее мутится в голове. Она решила немного отдохнуть и полюбоваться на красоту, о которой ей говорила Полина Александровна. Пройдя до угла крайнего дома, она свернула налево и тут же увидела ярко окрашенную скамейку с удобной спинкой, совсем непохожую на скромные лавочки возле калиток на улице. На скамейке сидел тучный гражданин в полосатой пижаме, с соломенной шляпой на голове и с очками на носу.
– Разрешите? – спросила Инна.
– Прошу! – ответил гражданин. Он снял очки, сложил газету и сунул ее в карман пижамы. Из этого Инна сделала вывод, что он не прочь поговорить. Она вздохнула и сказала:
– Господи! Как здесь хорошо!
– Да. Красиво, – согласился ее сосед, но больше ничего не добавил.
Вид и правда был отсюда прекрасный. От скамейки до начала откоса было не больше полутора метров, здесь не могла проехать никакая машина, а пролегла лишь тропинка, с обеих сторон обросшая травой. Внизу текла быстрая, но не бурная Иленга, по ней как раз в этот момент бесшумно скользил зеленый плот с черемшой. За Иленгой по низкому берегу тянулись заливные луга, особенно яркие сейчас, в лучах заходящего солнца, а за лугами черной зубчатой стеной стоял лес. Слева Иленга в какой-нибудь сотне метров отсюда впадала в реку Большую, и там, возле самого устья Иленги, проходил белый пассажирский пароход.
Инна указала соседу на плот и спросила его, почему он весь в какой-то зелени, тот объяснил и сказал уверенно:
