молчал, насупившись.
— Дима, Барс. Вы и ваши спутники вольны решать — ехать с нами или нет. Но, в конце концов, их точно оставят в живых. Без котов они бесполезны, да и информации из них особо ценной не получить. Другое дело — вы. Пришло время дать себе отчёт, насколько ценны ваши способности. В руки государственных структур вам лучше не попадать.
— Я домой хочу, — пожал плечами Дима, — конечно, в Гонконге было бы интересно, мы никогда не отдыхали заграницей. Но я за отца волнуюсь.
Девушка включила экран смартфона, бросила быстрый взгляд на экран, потом ответила:
— Дима, если бы вы на самом деле хотели домой, вы бы уже там были. Однако вы здесь, и вас можно понять, учитывая, что произошло с вашей мамой, — она пожала плечами, — но сейчас у нас время на исходе, пора двигаться. Давайте так: по дороге я дам вам всю информацию. А дальше уже сами решите, как быть. Поверьте, никто насильно удерживать вас не будет. Самое ценное качество ходока — это его свобода.
Почему-то Дима поверил ей, и слез с мотоцикла.
Таня и Коля напряженно посмотрели на солдата; тот кивнул, и дети тоже вылезли из коляски. Санёк заглушил двигатель.
— Поесть у вас будет, а? — Спросил Коля.
— Конечно, — ответила девушка, улыбнувшись, — в самолёте полно вкусной еды. И, кажется, есть пара шоколадок в машине.
— Как вас зовут, кстати? — спросил Дима, усаживаясь в лимузин.
Девушка улыбнулась, и ответила:
— Зовите меня Джессика.
Последние несколько недель Дима почти не разговаривал с родителями. Пока длилось разбирательство после инцидента на стройке, его отстранили от занятий. Теперь же приходилось навёрстывать упущенное. Он успевал переброситься парой слов с мамой или отцом за завтраком и поздно вечером, когда возвращался после прогулки с Барсом.
Он был так погружен в свои дела и учёбу, что не придавал большого значения всё более странному поведению мамы.
Она могла остановить его в дверях только для того, чтобы спросить — слышит ли он, какая песня играет у соседей. Или сказать, чтобы он сторонился девочек в жёлтых кофтах, потому что они «совершенно бесстыдны, но Господь их накажет».
Вот и теперь, когда он собирался прогуляться после школы с барсом, мама неожиданно окликнула его:
— Дима-а, — она часто произносила его имя так, с ударением на последнем слоге, — подойди-ка сюда, ладненько?
Он послушно подошёл к дверям ванной.
— У тебя одежда провоняла школьной столовой. Давай-ка ты ванную примешь. А то как на улице гулять? Люди позорить будут, — мама отошла в сторону, открывая проход. Ванна была почти наполнена, пенная шапка вот-вот перехлестнёт край.
Дима недоумённо понюхал одежду; конечно, никакого неприятного запаха он не ощутил. Тогда он посмотрел на маму. Их взгляды встретились.
Её глаза были совершенно чужими. Холодные, мёртвые глыбы зелёного льда на дорогом и любимом лице.
Он попятился.
— Я… я не буду ни с кем встречаться, — сказал он, — просто с Барсом погуляю. И на воздухе всё выветрится.
Мама крепко схватила его за плечо.
— А если соседи встретятся? — Сказала она, и оскалилась, — нет, так дело не пойдет. Я не позволю своему ребёнку ходить по улице и вонять!
Дима растерялся, и позволил увлечь себя в ванную. А потом он увидел кое-что такое, отчего ноги вдруг стали ватными, и внизу живота стало очень холодно. В пенную шапку, кое-как прикрытый душевой шторкой, уходил толстый белый провод с выключателем, похожий на шнур от лампы. Он взглядом проследил, куда он идёт, и увидел, что его вилка вставлена в розетку на умывальнике, которую мама часто использовала, чтобы подключить фен.
— А ну давай, быстренько, — мама настойчиво толкала его в ванну, — одежду не снимай, её все равно придётся стирать.
— Нет… — произнёс Дима едва слышно, севшим голосом, слабо упираясь.
— Что значит нет!? — Закричала мама, хватая его за оба плеча, — кому сказала, живо!
— Не надо, пожалуйста, — пролепетал он, пытаясь сопротивляться. Получалось плохо — силы куда-то делись, голова не работала совсем, наотрез отказываясь верить в происходящее, — я не хочу.
— Я тебе покажу, пожалуйста, тварь! — её лицо исказилось, и теперь напоминало густо накрашенную маску злого клоуна, — лезь, живо! Всем так лучше будет, ублюдок! А ну пшёл!
Неожиданно легко она подхватила его за талию, и почти опустила в ванну. Дима как мог упирался руками в бортики ванны, но силы быстро покидали его. Говорить он уже не мог — только тихо скулил.
А потом хватка вдруг ослабла. Он чуть не свалился в ванну, но в последний момент успел оттолкнуться от бортика, и упал на пол.
То, что когда-то было его мамой, тонко визжало, пытаясь отодрать от лица яростный меховой комок. Барс действовал молча; работая когтями и зубами. На шторку для душа упали первые рубиновые капли. Дима кое-как переполз порог ванной, и уже поднимался, чтобы помочь другу, но тому, что когда-то было его мамой, удалось отодрать кота от лица, и швырнуть его через коридор.
Барс сгруппировался в полёте, и через секунду уже был готов снова ринуться в бой, но Дима не дал ему такого шанса. Схватив кота, он ринулся к входной двери, мгновенно справился с замком, и скрылся в подъезде, прыгая через пролёты лестниц. Вслед летели проклятия и виз, но Дима уже ничего не слышал.
Прижимая к груди кота, он бежал довольно долго. Только в лесу, на узкой тропинке, он сначала замедлился, а потом перешёл на шаг. Светило солнце, ковёр прошлогодней листвы украсился множеством ландышей. Было тепло, пели весенние птицы, сквозь прорехи изумрудного купола проглядывала глубокая лазурь неба.
Хотелось дышать. Наслаждаться сладким воздухом. Думать о будущем. Мечтать.
Но внутри поселилась сосущая пустота. Не было даже слёз.
Барс тихонько замурчал на руках, прижимаясь к нему лапами.
— Ничего, друг, переживём, — произнёс он, наклоняясь к коту, вдыхая тёплый запах его меха.
К дому он вернулся на закате. Подходил осторожно, чтобы из окон квартиры было не видно. Разместился на ступенях крыльца, и стал ждать отца.
Тот, вопреки обыкновению, появился необычно рано, ещё не успела отгореть вечерняя заря.
— Димка, здорово! — Отец нахмурил брови, почуяв неладное, — ты чего это тут? Кота выгуливаешь? А кто уроки делать будет?
Дима поднялся и, глядя отцу в глаза, сказал:
— Папа, кажется, мама меня пыталась у… у… — он осёкся, неожиданно появились слезы. Много слёз — они катились из глаз безудержным потоком. Ему было стыдно перед отцом, он пытался как-то унять плачь, но лучше не становилось.
Отец присел перед ним на корточки.
— Ты чего это несешь,
