После уроков, оставшись наедине, мы долго судачили: как нам быть?
- Ребята, - сказал Японец, - придется простить ему его старость и политическую косность. Иначе - простимся с литературой. Решайте.
- Ладно. Черт с ним, - решили мы.
Мы простили ему его старость и политическую косность. Мы терпеливо сносили, когда на уроках он проговаривался словом "господа". Мы только морщились. А он, спохватившись, всякий раз извинялся перед нами. И это выглядело очень жалко и гнусно, и наше уважение к Академику постепенно меркло.
Теперь мы вели себя на его уроках уже не так смирно. Академику приходилось туго. Но он терпел. В то время была большая безработица среди педагогов, и Академик не мог не дорожить службой в Шкиде, где, кроме жалованья, воспитатели получали богатый "дефективный" паек.
Он продолжал читать курс русской литературы. И мы по-прежнему жадно глотали все, что он рассказывал нам - о Чехове, о Толстом, о Горьком, Бальмонте, Блоке...
Но вот однажды, рассказывая нам о творчестве Льва Толстого, Академик сказал:
- Государь император с интересом следил за деятельностью Толстого.
- Какой "государь император"? - воскликнули мы.
- Государь Николай Александрович, - сказал Академик, - Николай Второй.
- Николай Кровавый? - сказал Японец. - Или Николай Палкин? Выражайтесь точнее!
Академик опять покраснел.
- Товарищи, - начал он, - я - старый человек. Я не...
- Да, да! - закричал Японец. - Вы старый человек, Эдуард Константинович, а мы новые. Как видно, старые птицы не могут петь новых песен. Что ж делать! Адью! Нам придется расстаться.
- Что?! - попробовал возмутиться Академик. - Как вы сказали? Повторите!
Но "академический" тон ему не помог. Когда мы решали "вон" - это было свято.
Академика сняли с работы административным путем по ходатайству нашего класса.
Мы проводили его - честное слово - с сожалением. Нам не хотелось расставаться с хорошим преподавателем. Ведь мы опять оставались без русского языка.
ГРАФОЛОГ
Этот маленький человек пришел на урок в пальто, как будто предчувствовал, что является ненадолго.
Снял у дверей галоши и мило улыбнулся.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте, - довольно приветливо ответили мы.
Он взобрался на кафедру, ласково и внимательно оглядел сквозь очки класс и тихо сказал:
- Вы знаете, кто я?
- Догадываемся, - ответили мы.
В нашем классе давно уже не было преподавателей анатомии, биологии и русского языка, и вот мы наперебой стали высказывать свои предположения:
- Анатомик!
- Биолог!
- Русский!
- Я - графолог, - сказал человек.
Этого мы не ожидали.
- Это что же такое - "графолог"? - спросил Воробей.
- А вот что, - сказал человек, - я по почерку, по начертанию букв и прочих графических знаков определяю характер человека и его склонности.
- Здорово! - закричал Мамочка.
- А шпаги глотать вы умеете? - спросил Японец.
- Нет, не умею, - ответил человек. - Я - графолог. По почерку я узнаю людей злых и мягких. Я угадываю тех, кто склонен к путешествиям, и тех, кто не любит излишних движений и пертурбаций.
Мы радостно ржали.
- Фокусник! - заливался Янкель. - Ей-богу, фокусник!
- Хиромант! Гадалка! - визжал Японец.
Человек, все так же улыбаясь, порылся в карманах пальто и вытащил оттуда какой-то конверт.
Мы замерли.
- Вот, - сказал он, вытряхивая из конверта на кафедру кучу квадратных билетиков. - Я дам каждому из вас по такому билетику и попрошу написать какую-нибудь фразу. Кто что пожелает. Содержание и смысл не имеют значения.
- Послушайте, - сказал Японец. - Зачем все это?
- Ага, - улыбнулся графолог, - вы любознательны, молодой человек, это похвально. Прежде чем приступить к воспитательской работе, я должен изучить аудиторию. Моя наука, графология, помогает мне в этом. Возьмите билетики, мальчики.
Мы кинулись на приступ кафедры и расхватали билетики нашарап. После этого быстро, как никогда, мы расселись по своим партам.
- Пишите, - сказал графолог.
- Что хочешь писать? - закричал Купец.
- Что угодно, - ответил графолог.
И мы постарались. В самом деле, что можно было ожидать от дефективных шкетов? Что, помуслив карандаши и поскоблив затылки, они напишут нежным, изящным почерком:
"Луна сияла в небесах"?
Или:
"Я люблю мою маму"?
Записки, поданные графологу, были сплошь непристойные. Вычурные ругательства не помещались на маленьких квадратиках. Специалисты по ругани делали переносы и дописывали слишком сложные предложения на оборотной стороне бумаги.
- Прекрасно, прекрасно, - сказал графолог, собирая записки в груду. Вы слишком прилежны. Всё? - спросил он.
- Всё, - ответили мы.
Поправив очки, он начал читать. Уже на четвертой записке он так покраснел, что мы испугались. Так умеют краснеть только девочки и некоторые мальчики, которых часто дразнят и бьют. Взрослых людей мы не видели этаких.
Проглядев еще две-три записки, графолог поднял глаза.
Мы испугались.
- Ну вот, - сказал он. - Все это нужно, пожалуй, показать вашему директору. Он, мне думается, лучше сумеет определить ваши характеры и ваше поведение. Но вы не ошиблись, - вдруг улыбнулся он. - Я - фокусник.
- Видите эту груду бумажек? - сказал он. - Она есть!
Загадочно улыбаясь, он снова полез в карман и вытащил оттуда что-то.
Всё больше и больше пугаясь, мы вытянули шеи, приподнялись над партами. Вытащи он из кармана змею или живого зайца, мы бы не испугались больше. Мы чувствовали себя как в цирке, где все невозможное возможно.
Но он вынул - спички.
Размашисто чиркнув, он подпалил бумагу.
Пламя скользнуло по белому вороху, потекло к потолку и проглотило наш страх.
- Теперь ее нет, - раздался голос графолога.
- Ур-ра-а-а! - закричали мы. - Ура! Ура!
Голубоватый дым рассеялся над кафедрой.
Человек у дверей надевал галоши.
- До свиданья, - сказал он и скрылся.
МИСС КИС-КИС
По-видимому, эту барышню долго и основательно пугали. Добрые люди наговорили ей ужасов про дефективных детей. Перед этим она прочла не одну и не две книжки про беспризорников, которые сплошь убийцы и поджигатели, которые разъезжают по белому свету в собачьих ящиках, ночуют в каких-то котлах и разговаривают между собой исключительно на жаргоне.
Барышня подготовилась.
Пока Викниксор знакомил нас с нею вечером после ужина, мы насмешливо разглядывали это хрупкое, почти неживое существо. Когда же Викниксор вышел, со всех сторон посыпались замечания:
- Ну и кукла!
- Скелет!
- Херувимчик!
- Мисс Кис-Кис...
Барышня покраснела, потупилась, закомкала платочек и вдруг закричала:
- Ну, вы, шпана, не шебуршите!
От неожиданности мы смолкли.
Барышня сдвинула брови, подняла кулачок и сказала:
- Вы у меня побузите только. Я вам... Гопа канавская!..
- Что? - закричал Японец. - Как? Что такое?
Он вытаращил глаза, схватился за голову и закатился мелким, пронзительным смехом. Японец дал тон. За ним покатился в безудержном хохоте весь класс. Стены задрожали от этого смеха.
Барышня громко сказала:
- Вы так и знайте, меня на глот не возьмете. Я тоже фартовая.
Она усмехнулась, харкнула и сплюнула на пол. Молодецки пошатываясь, она зашагала по классу.
- Шухер, - сказала она, - хватит вам наконец филонить. Ты что лупетки выкатил? - обратилась она к Японцу.
Тот, не ответив, еще оглушительнее захрюкал.
- Послушай! Подхли сюда! - закричала она тогда.
Согнувшись от смеха, Японец выбрался из-за парты и прошел на середину класса. Мы придушили смех.
- Ты что гомозишь, скажи мне, пожалуйста? - обратилась воспитательница к Японцу.
- Ась? - переспросил Японец. - Что?
- Ты это вот видел? - сказала барышня и поднесла к самому носу Японца маленький смешной кулак.
- Это? - спросил Японец и, деланно изумившись, воскликнул: - Что это такое?
- Видел? - угрожающе повторила барышня.
- Ребята! - воскликнул Японец и вдруг цепко схватил руку несчастной барышни повыше кисти. - Ребята! Что это такое? По-моему, это - грецкий орех или китайское яблоко...
Мы выскочили из-за своих парт и обступили халдейку.
- Пусти! - закричала она, задергалась и сделала попытку вырваться. Но Японец крепко держал ее руку. - Пустите, мне больно. Мне больно руку...
Японец злорадно хихикал. Мы тоже смеялись и кричали наперебой:
- Лупетка!
- Ангел!
- Мадонна Канавская!
Барышня вдруг заплакала.
Японец разжал ее руку, и мы, замолчав, расступились.
Подергиваясь хрупким нежным тельцем, барышня вышла из класса.
Мы были уверены, что не увидим ее больше.
И вдруг на другой день, после ужина, она опять появилась в нашем классе.
- Здорово! - сказала она, улыбаясь. - Что зекаете? Охмуряетесь?
Снова посыпались невпопад блатные словечки. Снова несчастная барышня разыгрывала перед нами роль фартовой девчонки, плевала на пол, подсвистывала, подмигивала и чуть ли не матерно ругалась.
