Сам он входил в воду медленно, с достоинством. А плыл, громко фырча и манерно выбрасывая вперед руки.
В старом бастионе, превращенном дядей Евгением в "мастерскую праздника", шла своя маленькая, ни на что не похожая жизнь.
В ней было что-то необычное и притягательное. И мальчишки сходились сюда, как на огонек.
Нормальный ход жизни старого бастиона нарушил вестник, который однажды появился на пороге мастерской.
- Дядя Евгений! Дядя Евгений! Лешка сжег себе руку. Его отвезли в больницу!
Чумазый широколицый паренек, принесший эту весть, стоял перед дядей Евгением и, переминаясь с ноги на ногу, ждал, пока старый пиротехник перестанет рассматривать его изумленными глазами, в которых накапливалась тревога.
- Как сжег руку? - наконец спросил дядя Евгений.
- Ракетой. Хотел запустить ракету, а она загорелась...
- Какой ракетой? - спросил дядя Евгений и, не дожидаясь ответа, стал собираться.
В этот день он в первый раз не повесил замок на двери мастерской.
Он механически поправил бантик на шее, провел рукой по остаткам волос и быстро зашагал в сторону города.
В больницу его пустили не сразу. Он никак не мог растолковать, кем он приходится пострадавшему. По его объяснениям выходило, что он посторонний человек.
- Кто вы, собственно, такой? - допытывалась дежурная сестра.
Человек в полотняных штанах, с бантиком на шее явно не внушал ей доверия.
- Я пиротехник Бурый. Евгений Сергеевич Бурый.
- Пиротехник? -настороженно переспросила сестра. - Это по вашей милости мальчик получил ожог второй степени?
- При чем здесь моя милость? - пробормотал дядя Евгений и опустил голову.
Он сел на скамью и стал ждать. Он был подавлен происшедшим.
"А может быть, я и в самом деле виноват?" - думал дядя Евгений, и эта мысль усугубляла его отчаяние.
В конце концов его все же пустили к больному Лешке. Ему дали белый халат. Халат оказался на толстого человека, а дядя Евгений был худ, и халат повис на нем, как парус на мачте при безветрии.
Но пиротехника это мало интересовало. Он даже забыл поправить бантик, который съехал на сторону.
Очутившись в палате, дядя Евгений сел на краешек койки и некоторое время сидел молча. Он разглядывал своего маленького дружка, словно хотел убедиться, не произошла ли ошибка.
- Что же это ты? - спрашивал он Лешку и качал головой.
- Я хотел ракету сделать, чтобы летела метров на сто. Понимаете? говорил Лешка.
- Ракету? - как бы про себя произносил дядя Евгений. - Что ты в нее заложил?
- Порох и... головки от спичек.
- Зачем же порох? - вспыхнул дядя Евгений, но тут же спохватился и начал говорить тихо: - Но мог посоветоваться! Я бы тебе... Да что теперь говорить!..
- Я боялся, - сконфуженно пробормотал больной.
- Кого ты боялся?
- Вас!
- Эх ты, рыбья голова! Пороха не боялся, а меня испугался.
Разве я такой страшный, чтобы меня бояться?
- Вы строгий.
- "Строгий"! - передразнивал мальчика старый пиротехник. - А разве в моем деле можно быть не строгим? Мой учитель Джузеппе Роджеро бил меня по рукам... за неосторожность. И я ему благодарен.
Дядя Евгений отвернулся. Он снова ушел в свои тяжелые мысли.
Вид у него был такой расстроенный, что у Алешки сжалось сердце.
Он никогда не предполагал, что веселый чудаковатый дядя Евгений может так сокрушаться. Мальчик привстал на постели и потянул дядю Евгения за халат.
- А? Что? Смешно? - Дядя Евгений подскочил, словно его только что разбудили.
- Ничего не смешно, - говорил мальчишка. - А у меня рука почти не болит.
- Болит. Я знаю... У меня в детстве все руки были обожжены.
Но-но-но! Это тебя не касается. Ясно?
Теперь уже не он утешал Алешку, а пострадавший говорил ему о том, что ожог ерундовый. Но дядя Евгений качал головой и сутулился. Где-то подспудно он начинал считать себя виноватым. И эта мысль сломила его, сложила, будто железный метр, на части, как тогда, в противотанковом окопчике...
На другой день дядю Евгения вызвали в милицию. К товарищу Шмелеву.
Старый пиротехник долго рассматривал маленькую повестку с лиловым расплывчатым штампом. Он несколько раз перечитал ее, словно хотел проникнуть в тайный смысл этой казенной бумажки. Но никакого иного смысла не было: бумажка просто уведомляла, что гражданину Бурому Е. -С. надлежит явиться такого-то числа в такоето время к товарищу Шмелеву.
Он пришел в назначенный час. В своих полотняных штанах, которые от стирки так сели, что казалось, владелец вырос из них.
В кабинете были двое: сам товарищ Шмелев и инспектор районе.
Во время разговора товарищ Шмелев молчал. В разговоре не участвовал. Но своим присутствием товарищ Шмелев как бы скреплял каждое слово лиловым расплывчатым штампом, таким же, как на повестке.
Товарищ Шмелев молчал, а говорил инспектор:
- Государство обеспечило вас хорошей пенсией, а вы тут приработок нашли...
- Приработок? - дядя Евгений поднялся со стула. - Приработок?!
Его глаза расширись от удивления. Слово "приработок" звучало для него как иностранное, чужое слово, и он не знал точного его перевода.
Но инспектор не отступал.
- А как же, - говорил он с нажимом, - что вы, задаром целые дни корпите в своем бастионе?
- Задаром.
Инспектор недоверчиво посмотрел на пиротехника. А товарищ Шмелев отвернулся. Ему, видимо, неприятен был весь этот разговор.
- Задаром. Для души. Вы понимаете, что такое для души?
Инспектор выкатил свои черные блестящие глаза. Они, как два
ртутных шарика, скользнули по серым полотняным штанам, по белой рубахе с аккуратно заштопанным воротничком и остановились на галстуке-"бабочке". Он не мог решить, кто этот старик: ловкий лжец или чудак, свалившийся с другой планеты. И он сказал:
- Для души стихи пишут. - И тут же на всякий случай поправился: Раньше писали.
Дядя Евгений пропустил его слова мимо ушей. Он вдруг сказал:
- Вот товарищ Шмелев лет десять назад тоже проводил у меня целые дни. Спросите его. Он все знает.
Инспектор посмотрел на товарища Шмелева такими глазами, как будто сейчас на месте участкового уполномоченного уже сидел совершенно другой человек. Шмелев ерзал на стуле и был красный.
Шея, уши, лицо - все залилось яркой краской стыда.
- Да, да, - скороговоркой сказал участковый, - я дядю Евгения...
гм... товарища Бурого... знаю. Он бескорыстно действует. Так сказать, в интересах общества... Но, конечно, осторожность в таком деле...
Дядя Евгений не дал ему договорить.
- Мне все понятно, - сказал он и провел рукой по пепельным волосам. Будем осторожны.
Больше он ничего не сказал. Он поднялся со стула и направился к двери.
Что случилось с мальчиками? Почему они не появляются на пороге старого бастиона? Разве они не понимают, что без них "мастерская праздника" теряет весь свой смысл? Может быть, они после случая с Лешкой перетрусили и так сразу изменили своему другу?
Теперь в ожидании своих маленьких друзей он терялся в догадках.
Он не мог допустить, что они изменили ему. Он терпеливо ждал их, а они все не шли Спустя неделю на старый бастион забрел Лешка. Его только что отпустили из больницы, и он, пользуясь временной свободой, свернул к дяде Евгению.
Он застал пиротехника одиноко сидящим на пороге бастиона.
Мальчик не узнал своего старого друга. Дядя Евгений зарос серебристо-рыжей щетиной. Он весь осунулся, сгорбился, а глаза глубоко ввалились в глазницы. Гордый рыцарский знак сиротливо валялся на банке из-под бертолетовой соли.
Заметив мальчика, дядя Евгений привстал, улыбнулся и сделал несколько неуверенных шагов навстречу.
- Здравствуй, друг!
Он сразу оживился и стал похожим на прежнего дядю Евгения.
- Как твоя рука? Зажила? На вашем брате все заживает. Все!
Лешка молчал. Он все старался понять, что же произошло со старым другом. А тот взял его, Лешку, за плечи, стал трясти, поворачивать в стороны, словно хотел получше рассмотреть. И вдруг он отпустил Лешку и спросил:
- Слушай, а где остальные мальчишки?
Лешка запнулся, но потом ответил:
- Их сюда не пускают. Инспектор запретил. Сказал, чтобы на пушечный выстрел не подходили.
Мальчик произнес эти слова скороговоркой: хотел поскорее избавиться от них, как от чего-то очень неприятного.
А дядя Евгений отвернулся и стал смотреть на море.
- Говоришь, на пушечный выстрел? - спросил он, не поворачиваясь.
Да, так распорядился инспектор. Этому казенному человеку и в голову не приходило, что своим распоряжением он нанес удар прямо в сердце старого пиротехника. Он отнял у него главное: его мальчиков, его собеседников, его семью, его душу. Чтобы старое дерево засохло, его не обязательно спилить достаточно подрубить главный корень...
Лешка сказал:
- Я побегу. А то нагорит... А ракету я все равно запущу. Как только рука заживет. Пусть знают наших!
И он нехотя побрел в сторону детского дома. А дядя Евгений остался у старого бастиона.
