– Ни. Фига. Себе – потрясённо шепчет Сорша.
Медленно, поначалу робко, все посетители столовой начинают аплодировать. Слышится одобрительный свист.
Мисс Жардин, само собой, не впечатлена. Мой поступок она расценивает не как проявление смелости, а скорее как «жестокое, заранее спланированное нападение на одноклассницу», хотя, по-моему, это уже перебор. Если бы я и в самом деле спланировала всё заранее, то выбрала бы день, когда в столовой дают что-нибудь другое – например, рагу. Макароны в сырной заливке – одно из моих любимых блюд.
Так или иначе, мисс Жардин разгневана: её губы вытянулись в тонкую, едва заметную ниточку.
– Бедняжке Кёрсти оказывают первую помощь в медкабинете, – сообщает она. – Тебе ещё повезло, что обошлось без ожогов и нервного шока!
Я недоверчиво изгибаю бровь. «Бедняжка Кёрсти»? Ага, как же. Нервный шок пошёл бы ей на пользу. Вдруг после этого она навсегда забыла бы, что вела себя как злобная ехидна? Вариант маловероятный, но возможный.
– Черри, твоё поведение совершенно недопустимо, – шипит мисс Жардин. – Что плохого сделала тебе Кёрсти Макрэй?
Я задумываюсь. С чего начать? С того случая, когда она ради шутки спустила мои спортивные носки в унитаз? Или когда всем рассказывала, будто видела, как мой папа, наряженный шоколадкой, раздавал на Сокихолл-стрит батончики «Вкусняшки» с фабрики Макбина?
Поделиться с мисс Жардин, что Кёрсти вытворяет по отношению к другим ребятам – тем, кого действительно терпеть не может? В прошлом месяце на уроке рисования она отчекрыжила кончик шикарной косы Джанет Макналли резаком для бумаги, и это сошло ей с рук! Кёрсти заявила, что и близко не подходила к резаку; в итоге виноватой оказалась сама Джанет. Чокнутая Макрэй.
– Мисс, она обозвала меня лгуньей, – еле слышно говорю я.
Мисс Жардин смотрит на меня из-под очков.
– Лгуньей? Гм, это и вправду резкое высказывание, хотя… Я неоднократно слышала и от учеников, и от преподавателей о твоей способности… приукрашивать правду, скажем так.
Я растерянно моргаю. Кажется, директор моей родной школы только что обвинила меня во лжи.
– Черри, вполне очевидно, что ты пока не входишь в число лучших учениц школы Клайд, – продолжает мисс Жардин. – Должна сказать, я обеспокоена. Знаю, у тебя было непростое детство, однако это не оправдание твоим выдумкам. Если не ошибаюсь, на прошлой неделе ты не сдала мисс Мерсьер домашнее задание по рисованию – твой рисунок якобы сжевала коза. Коза! У нас в Глазго! Черри, и ты считаешь, мы тебе поверим?
Ну да, ведь так и было. На выходных мы ездили в Приграничье к папиным друзьям по художественному колледжу. На карандашный эскиз папиной скрипки у меня ушло больше часа – я сделала его, сидя на солнышке. Рисунок вышел что надо. А потом, пока мы обедали, в сад забрела соседская коза. Она успела слопать эскиз, изжевать уголок скатерти и перекусить пополам мои солнцезащитные очки. Чтоб у неё заворот кишок приключился!
– Черри, если ты постоянно будешь обманывать по мелочам, придёт день, когда люди перестанут тебе верить, – наставительно говорит мисс Жардин. – Помнишь мальчика, который кричал «Волки! Волки!»?
– Да, мисс, – вздыхаю я.
Директриса всё равно повторяет до зевоты скучную историю про маленького вруна. Мальчик несколько раз поднимал ложную тревогу, а потом взаправду увидел волков и попытался предупредить родных, но ему никто не поверил. Короче, хищники всех сожрали. Мораль ясна: если продолжу сочинять, меня съедят волки, и поделом мне.
– Прекращай свои выдумки, пока не случилось беды, – настаивает мисс Жардин. – А после летних каникул раз в неделю будешь беседовать со школьным психологом. Сегодняшняя выходка для тебя не типична, однако спускать с рук такое поведение нельзя. Черри, мы хотим тебе помочь, и это касается не только твоей патологической лжи, но и приступов агрессии.
Щёки мои краснеют. Патологическая ложь? Приступы агрессии? К чему она клонит?
– Мисс, после каникул меня здесь не будет, – как можно вежливее сообщаю я. – Мой папа влюбился и теперь собирается всё бросить и переехать к своей новой подружке в Сомерсет. Мы будем жить одной семьёй в большом доме на вершине утёса. Станем делать органический шоколад премиум-класса и сколотим огромное состояние!
Мисс Жардин глядит на меня с жалостью.
– Да-да, Черри, именно это я и имела в виду, – поджимает она губы. – Сомерсет, дом на вершине утёса – ну что ты такое говоришь? Твой папа работает на шоколадной фабрике Макбина, сортирует «некондицию». Сама подумай, какой органический шоколад, какое состояние? И откуда только у тебя эти бредни?
– Но, мисс…
– Твой папа уведомил бы администрацию школы, если бы вы уезжали, верно?
Пальцы мои нащупывают в сумке конверт – за пять дней он порядком измялся. Папино письмо к мисс Жардин. На конверте жёлтое пятно от апельсиновой газировки, которая вчера пролилась в сумке, и след от размазанных чернил – это у меня потекла шариковая ручка. Теперь, когда мисс Жардин сочла всю историю с переездом в Сомерсет выдумкой от первого до последнего слова, я вообще не вижу смысла отдавать письмо…
Да, папа действительно работает на шоколадной фабрике Макбина. То есть проработает ещё две недели, а потом повесит фартук на гвоздь и уйдёт, в последний раз получив зарплату и бонус – пакет с бракованными «Вкусняшками», которым отчего-то не досталось положенного слоя песочного теста, завитушки белого шоколада или которые вышли бесформенными кучками. Мне будет не хватать этих батончиков.
Потом мы начнём укладывать вещи: разбирать нашу жизнь по частям и упаковывать в картонные коробки и мешки для мусора. Всё это мы погрузим в красный папин минивэн и уедем в закат. Ну, не совсем в закат, поскольку папа планирует выехать с утра, но вы поняли, о чём я.
Мы и вправду будем жить на вершине утёса в Сомерсете. Мисс Жардин просто не представляет, до чего чудная у меня жизнь.
– Черри, больше никаких выдумок, договорились? – говорит директриса.
– Э-э… да, мисс.
– И, разумеется, ты попросишь прощения у Кёрсти Макрэй.
– Хорошо, – сквозь зубы цежу я.
Мисс Жардин ведёт меня в медицинский кабинет, где Кёрсти преспокойно сидит в мягком кресле, потягивает лимонад и закусывает печеньками.
– Печенье хорошо помогает от нервного шока, – ухмыляется она.
Я пропускаю её слова мимо ушей. В золотисто-русых волосах Кёрсти виднеются следы сырного соуса, от неё слегка попахивает кислым. Мне достаточно и этого.
– Кёрсти, Черри хочет тебе что-то сказать, – объявляет мисс Жардин.
Кёрсти расплывается в довольной улыбке, глаза победно сверкают.
– П-прости, мне… очень жаль, – запинаясь, выдавливаю я.
На самом деле я ничуточки не раскаиваюсь. Не хочет же директриса, чтобы я соврала? Мы ведь договорились, что я начинаю с чистого листа, говорю правду и только правду. Больше никаких выдумок.
Я в упор смотрю на Кёрсти Макрэй.
– Мне очень, очень жаль… что ты такая мерзкая, противная, мстительная МАЛЕНЬКАЯ ГАДИНА!
Тут мисс Жардин сообщает, что на меня будет наложено дисциплинарное взыскание, что я отстранена от учёбы и задержана после уроков – видимо, до скончания дней.
Директриса, конечно, звонит папе и обо всём ему докладывает. Телефонный звонок раздаётся как раз в ту минуту, когда папа пришёл с работы и ещё даже не успел переодеться. О да, мои преступления настолько чудовищны, что о них нужно известить немедля. Я прячусь за кухонной дверью и подслушиваю.
Держа трубку возле уха, папа старается пригладить растрепанные волосы, торопливо сбрасывает рабочую одежду и усиленно изображает серьёзность: мисс Жардин всегда производит такой эффект на людей. На этом конце провода сплошь длинные паузы и вздохи. Время от времени слышится папино удручённое «Понимаю…». Что там директриса ему втирает? Что я нуждаюсь в психологе? Что я буйная, агрессивная и не отличаю реальность от вымысла? Как по мне, это у мисс Жардин воспалённое воображение.
Папа включает канал МТV, мы усаживаемся на диван и трескаем фасоль с тостами, а на десерт – бракованные «Вкусняшки». Так и сидим, прямо в уличной обуви.
– Мисс Жардин говорит, ты опять что-то там насочиняла, – произносит папа, жуя хлеб. – Судя по всему, моего письма насчёт переезда она не получила?
Я закусываю губу, потом признаюсь:
– Я испачкала конверт чернилами. И газировкой. Пришлось объяснять на словах. Мисс Жардин мне не поверила и сказала, что я витаю в мире фантазий.
– А это не так?
Я прячу улыбку. Папа не любит слово «ложь». Как только кто-нибудь из учителей произносит его – а за годы моей учёбы такое случалось бессчётное количество раз, – он сразу же поправляет, что его дочь не лгунья, а талантливая рассказчица с богатым творческим потенциалом, и если они этого не видят, то им стоило бы показаться на приём к офтальмологу.
