class="p1">Нам краешком глазка взглянуть на свет
Сокровищ, что скучают бесполезно,
Когда ценителей таланта рядом нет?»
Витёк, давно приметив толщину блокнота,
Что под рукой моей безропотно лежал,
Толкнул меня в плечо и со словами: «Вот он,
Кто осчастливит россыпью своих талантов зал», -
Руки сомкнув в хлопке призывном,
Наклонив голову картинно,
На Сумарокова взглянул,
И тот в ответ мне подмигнул.
Томить зал ожиданием не стал,
Я к приснопамятной доске свой путь держал:
Дневник — в руке,
Душа — в огне,
И взгляды класса — все на мне
В переспективе линий,
Как будто бы я Плиний,
И через миг они узрят,
Как пламенем горы объят,
Лежит в руинах пышный город!
Прогнав волненья нервный холод,
Я ощутил вниманья голод,
Блокнот решительно раскрыл
И всех, кто в классе, пригласил
Вслед за собою в поезд.
ЧтО есть
Чудо погружения другого
В мир, созданный тобою слова,
В тот день узнал впервые:
Он превзойдёт любые
Одинокие прозренья!
Видеть тобою пробуждённых чувств смятенье,
Виновником быть затаённого дыханья,
В чужое проникать сознанье,
Делить со слушателем радость смеха!
На поезде повествованья ехать
В страну, которой нет на карте,
Решая вместе, когда хватит
Ускорять круженье карусели
И оборачивать веселье
Вдруг в прИтчу смысла,
ЧтОбы не прокисло
Прикосновенье к счастью!
Самому во власти
Находиться чувств другого
И вместе с ним пить волшебство простого слова!
«Глаза сверкнули, улыбнулась змейка,
А поезд дальше понесла узкоколейка», -
Впервые после памятных дороги дней прочёл я снова
И притих,
Со мною смолк и стих.
Тишина объяла класс,
По коридору кто-то мимо нас
Прошёл.
Ко мне Виталий Саныч подошёл
И улыбнулся так светло и ясно,
Как будто он творцом был скатерти атласной.
В ладоши Витька хлопнул первый,
За ним весь класс, как оголтелый,
Стал топать, хлопать и кричать
И с рукописью поздравлять!
Закрыв блокнот, я потерял защиту,
А потому на место поспешил.
Возврат к реальности урочной
Свет выступленья потушил.
Я не внимал друзей восторгам,
Как будто чувствованья орган
Был из груди моей изъят.
Так завершив священнодействия обряд
И потушив свечу у алтаря,
Церковный служащий спускается в метро,
И отложив свой сан и кадилО,
Жетон с другими вместе покупает
И начинает
Путь свой под землёй,
Чтоб вечер дома провести
С женой и ребятнёй,
О Боге вспоминая
И светом согреваясь
Его улыбки,
Когда зЫбки
Становятся реальности брега,
Пустыми тянут неводА
Рыбацкие артели,
И надоели
Лица постные и
Постная еда.
«Треска
Прекрасно поднимает бодрость духа.
Да, поразмял ты нынче ухо
И мне и одноклассникам!
Отмечу праздником
Я этот день в календаре.
Могу я попросить тебя блокнот оставить мне?
На вечер, завтра автору верну.
На письменного слова строй взгляну:
Люблю вступать в контакт со словознаком,
Написанным рукою на листе,
Когда изгибы букв в молчанье внешнем
Свои секреты открывают мне.
Так значит, в форму речи поэтической
Облёк повествование герой лирический?
Что ж, это интересно,
Да и по-своему прелестно
Творенье видеть неофита,
Чья голова, на счастье, не забита,
Как мышцА спортсмена,
Размером выученным,
И да не помрачЕнна
Будет радуга творенья твоего,
И в поиск вновь отправится перо,
Чтоб автору помочь в его вопросах к небу,
И просто скоротать досуг,
Когда вестей нет от подруг!
Засим тебя спешу на алгебру отправить,
Там цифру века нового пером своим прославить!»
И потекли сентябрьские дни,
Как акварели лёгкой краски,
И ворот тёплой водолазки
Меня укрыл
И я по осени к зиме поплыл.
Конец первой части.
Часть вторая. Первый снег
Первый снег в нашем краю –
Как привет календарю
От природы-баловницы
Старшей борта проводнице.
Я его люблю за смелость,
Я его люблю за свет,
Я его люблю как даму
Любит карточный валет.
Здесь, на третьем этаже,
Я сижу, как в блиндаже:
Белыми берёзами,
Как сочинскими розами,
Укрытый от ненастья,
Вью нить простую счастья.
Заместо пряжи — слов собранье,
РУчка — веретеном в руке,
И рифма, событийный строй шлифуя,
Выписывает на листе
Игру взаимоотношений
И недосказанности флирт,
Контргамбитом отвечая
На заготовленный гамбит.
Так Сумароков, прочитав
Блокнота полные страницы,
Мне предложил к нему зайти
И вместе с рифмой порезвиться.
Кофе, кухня, первый снег,
Никого в квартире нет,
Кроме нас и книг на полках,
Да английского бульдога.
Взрослый сын давно уехал,
У жены — приёмный день:
Значит можно во весь голос
Петь про всяку дребедень!
Я не знал, умел ли он
Мячиком играть в пинг-понг,
Но идейною ракеткой
Заряжал слова он метко.
Поначалу мне казалось,
Что задумка заключалась,
В том, чтобы за рифмой следом,
Управлять одним мопедом,
И друг-другу помогая,
Глубже в сказку проникая,
Раскрывать сиянье смыслов
И вперёд не торопиться,
Ступая нежно, ступая мягко,
Чтоб не вспугнуть в дремоте сладкой
Сновидящих коростелей,
Хранителей непаханых полей.
О Бог ты мой, когда же поле
Будет оставлено в покое
Всёпашущей еды машиной?
Сядем с коростелём тогда в тиши мы
И поприветствуем некошеную молодую поросль,
И рассмеёмся во весь голос
С пичугой полевой
И вместе не пойдём домой,
Чтобы построить новый
В полесье молодом,
И вместе куролесить
Под солнцем и луной!
Куда завёл пинг-понг словесный,
С какой мелодией прелестной
Нас с Сумароковым сдружил
И сердца два объединил
В какой тональности звучанья?
Друг другу мы свои воспоминанья
Открывали
Надеждой освещали
Грёзы пылкие сердец:
Я возвратился в поезд мой,
К Наташе, ласковой судьбой
Мне посланной,
Чтобы домой, уйдя,
Дорогу вспомнил я.
Виталий Саныч в универ
Вернулся, где взрослел
И креп его напиток жизни,
За что и что чтоб было пить на тризне.
Вступление таким вот образом
Закончив через час примерно,
Рифмуя бытие попеременно,
Синхронизировали мы
Наш слог и речи ритмы,
И Сумароков в форме новой рифмы
Вошёл в бобриный мой мирок
Со мною рядом бок о бок!
Он словно голосом вторым
Звучал в моём сознанье,
За строчкой строчку разбирал
В символике вязанья.
Не думал я, что мой рассказ,
Про жизнь семьи бобриной
Корнями может уходить в,
На первый взгляд, незримый
Мир скрытых смыслов и звучаний
И другой жизни очертаний,
Где вестники иных преданий
Сидят у яркого костра,
Сплетая ткань ночного сна.
Я рифмы магией был приглашён к тому костру,
С собой перенеся свою семью, сестру.
Наташа, как связующая нить,
Явилась, чтобы нас объединить
Пусть даже на листках воображенья,
Пусть даже на
