Дядя Федя - он сидел передо мной - встал со своего места посмотреть, что такое случилось, почему медленно едем. И мы с Кристепом кое-как выпутались из дох, поднялись на ноги, ухватились за крышу кабины, чтобы не упасть.
И вот что мы увидали...
По дороге впереди нас бежала какая-то женщина. Полы дохи она поддерживала руками. И перед нею шагах в двадцати неторопливо трусила косматая вороная лошадка, запряжённая в пустые сани. Как только женщина начинала бежать быстрей, чтобы догнать, и лошадка встряхивала длинной гривой и прибавляла ходу. Хитрая... Расстояние между ними не уменьшалось.
Так бы и мы тащились неизвестно сколько. Дорога-то узкая, обогнать сани невозможно! Если попробовать с дороги свернуть в сторону, там глубокий снег: засядешь и даже вездеход оттуда не выберется.
Хорошо ещё, с этой женщиной была собака, коренастая серая лайка, уши торчком, хвост крючком... Лайка, видимо, сначала не поняла, в чём дело, что такое случилось. Думала, так и надо... Но потом... потом как кинется вперёд, обогнала сани, увязая в снегу по брюхо, и запрыгала перед непослушной лошадью. Морда кверху и лает грозно: ты это что делаешь, я вот тебе сейчас!
Лошадь помотала башкой, помотала и встала на дороге. Её хозяйка нагнала сани, плюхнулась на сено, как мешок упал, - устала, должно быть, бежать. Она подобрала вожжи и съехала в снег, уступая нам проезжую дорогу.
Машина тут же прибавила скорость. Сани остались позади, исчезли за поворотом. Кристеп помахал женщине рукой, но она не видела и не помахала в ответ. Или так устала, что сил у неё не было руку поднять.
- Долго нам ещё? - спросил я, когда дядя Федя снова укутывал меня в доху.
- До Хара-Сайялыка осталось километров восемнадцать, больше не будет, - ответил он. - Сорок минут езды, тут дальше дорога пойдёт хорошая.
Значит, скоро!
Раньше я всегда любил дорогу, любил смотреть в окно: где едешь, как всё меняется вокруг, запоминать разные места... И всегда бывало жалко, когда дорога кончалась, когда приезжали на место. А сейчас ничто не интересовало. Лишь бы скорей начинались поиски!.. И сидеть мне казалось очень неудобно, и мех на дохе возле лица стал мокрым от дыхания; слипшиеся мелкие волоски противно лезли в рот, щекотали подбородок, щёки и нос...
Мы сидели спиной к морозному ветру, который бил навстречу изо всех сил, обжигал лицо, если смотреть вперёд. Поэтому и не сразу мы заметили, как тайга раздвинулась, как показался небольшой посёлок. Узнали, что приехали, только когда машина вошла в улицу и дома высыпали по обе стороны.
Машина проехала через весь посёлок и остановилась возле приземистого бревенчатого здания. Над крыльцом был прибит красный флаг.
- Идём, идём... - сказал дядя Федя, поднялся и скинул с себя доху.
Мы с Кристепом одновременно спрыгнули следом за ним; снег скрипел у нас под ногами, когда мы шли к крыльцу. Поднялись наверх по скользким обледенелым ступенькам.
Коридор, куда мы вошли, был короткий, но широкий. Туда выходило три двери, обитые толстым войлоком.
На одной из них, слева, была прибита деревянная табличка:
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СЕЛЬСОВЕТА ХАРА-САЙЯЛЫК
О л л о н о в Д м и т р и й Р о м а н о в и ч
Эту дверь и толкнул Пётр Тихонович. Он шёл первым и первым счистил в коридоре снег с валенок растопырившимся, как ёж, веничком.
В кабинете председателя докрасна раскалилась чугунная круглая печка. А за столом кто-то, наверно сам Оллонов Дмитрий Романович, разговаривал по телефону. Он приподнялся на стуле, как только Пётр Тихонович, а за ним и мы появились на пороге, кивнул нам и рукой показал - садитесь...
Кристеп мне шепнул:
- Он про наше дело говорит... Про поиски. Звонит в соседний колхоз и спрашивает, не видал ли кто русскую женщину и ямщика-якута.
- А они что?
- Подожди, не мешай слушать.
Здесь все понимали по-якутски: и Кристеп, и дядя Федя, и, видно, Пётр Тихонович, - по тому, как он слушал разговор председателя. Один я не знал, о чём идёт речь. А мне-то было важнее, чем всем.
Вот председатель что-то отрывисто переспросил и даже другое ухо прикрыл ладонью, чтобы лучше расслышать. А что он переспросил, что ему там сказали?..
По их лицам я догадался: какая-то очень важная новость.
Дядя Федя вскочил с табуретки и облокотился на стол рядом с телефоном - хотел подслушать голос с другого конца провода.
- Что, что, ну что? - затормошил я Кристепа.
- Они говорят, к ним в колхоз, на конный двор, пришла пара лошадей. Совсем недавно пришли лошади... Они запряжены в кошеву - в лёгкие санки...
- Значит?..
- Пустая... Нет людей.
У меня сперва заколотилось сердце... Когда он сказал, что кони пришли. А потом всё оборвалось, и я ничего не замечал, что делается вокруг, не слушал, о чём они совещаются, что думают предпринять. И сколько времени так прошло - не знаю... Очнулся я, только когда дядя Федя придвинул табуретку, сел рядом со мной и положил руку мне на колено.
- Женя... Женя, ты слышишь меня?
- Слышу.
- Слушай внимательно, Женя. Очень важные новости. Кристеп тебе сказал: лошади сами вышли к жилью. Вчера и сегодня снегопада не было. Понимаешь, что это значит?
- Нет, не понимаю, - сказал я.
- Это значит, что по их следу мы выйдем прямо к маме!.. Я сейчас ещё не могу сказать, что там такое произошло, но думаю, всё будет в порядке. Видимо, кони чего-то испугались и понесли. А мама и ямщик отстали. Вот как сегодня - видел женщину на дороге? Вот так и у них могло...
Дядя Федя ещё говорил, что мама в лесу не одна, что с ней ямщик, бывалый человек, старый таёжник. Он и костёр разожжёт, чтобы согреться, он и знает, как на правильную дорогу выйти. С ним не пропадёшь.
- Мы сейчас едем туда, - закончил он. - Называется колхоз "Хотугу сулус" - "Полярная звезда". Это, правда, далековато от Кангаласов, куда мама ехала на вызов... Но след конский кончается там, оттуда мы и пойдём навстречу. А вы... останетесь здесь, ты и Кристеп, дома у Дмитрия Романовича... Мы потом приедем за вами, уже все вместе.
- Ни за что, ни за что я не останусь, нигде! - закричал я. - Я только с вами!
- Женя!..
- С вами! С вами!
Пётр Тихонович подошёл к нам, наклонился над табуреткой.
- Подождите, Фёдор Григорьевич, - сказал он. - Сейчас я поговорю с Женей...
Он поговорит... А чего со мной говорить? Хоть кто скажет, не останусь!
- Женя, вот скажи сам, - продолжал Пётр Тихонович. - Ты хочешь, чтобы мы быстрей нашли маму?
Я промолчал, не ответил. Что ты ответишь на такой вопрос? Ничего...
Он не дождался от меня ответа.
- Так вот, задерживаться нам нельзя, а вы нас задерживаете. Нам же надо до темноты успеть в "Хотугу сулус". Иначе след не разглядишь в тайге, можно его потерять. И если ты хочешь маме добра, ты останешься. Ты понял?
Я посмотрел на Кристепа и по его глазам увидел, что он согласен с дядей Федей и Петром Тихоновичем. Но я - я с ними не мог согласиться! Мне страшно сделалось от одной мысли, что я буду один сидеть в какой-нибудь тихой незнакомой комнате, и ждать, ждать, ждать, и не знать, когда они вернутся, если вообще вернутся!
- Ничего мы не помешаем, - сказал я, и все слова у меня дрожали. Чего мы помешаем? В машине сидеть? Не довезёт? Доедем с вами до "Хотугу сулус" этого самого, там будем дожидаться. Здесь или там - какая разница? Там, что ли, нет комнаты, где сидеть? Не останусь я... Пешком пойду...
Дядя Федя поднялся.
- Пётр Тихонович, мы только теряем время... Прав, кажется, Женя, а не мы. Едем!
И снова наша машина мчалась по таёжной дороге.
С нами в кузове сидел и Дмитрий Романович, товарищ Оллонов. Он тоже собирался на лыжах двинуться по санному следу в глубь тайги. А чем больше людей будет искать, тем лучше, тем скорее найдут. А товарищ Оллонов - он ведь родился в этих краях, каждую тропу знает, куда она ведёт... Раньше он был охотником, потом его избрали председателем сельсовета Хара-Сайялык. Но охоту он не бросает. Ходит с ружьём по ближним участкам. А охотник - я знаю, ещё Спиридон Иннокентьевич рассказывал - каждый след на снегу может прочесть, как я слово в книге... Охотник хоть сам и не был при этом, не видал, а подробно узнает, кто прошёл, с кем, куда направлялся, что с ним случилось и когда случилось. По следу, если у тебя есть глаза, ты всё можешь узнать!
Дмитрий Романович ещё что-то говорил, ко мне обращался... Но я плохо понимал, о чём он... Я думал, что с таким человеком скорее можно будет найти маму. А вдруг... а вдруг не найдём?!
Я испугался и стал слушать, что рассказывает Дмитрий Романович. У него у самого двое таких, как мы с Кристепом, только постарше. Мальчика зовут Басыкан, по-русски значит - Вася. Девочку - Даша. Живут они не в Хара-Сайялыке, живут в соседнем посёлке. Потому что в Хара-Сайялыке только начальная школа, а Даша учится уже в восьмом классе. Басыкан в шестой ходит. По субботам после занятий приезжают домой или приходят, если нет попутной подводы. В воскресенье под вечер - обратно. Напрямик тут до их интерната восемь километров будет.
