Я, конечно, согласился:
- Да, Маша, поздно. Магазин закрыт. Завтра сходим.
Безутешные рыдания минут пять сотрясали наш старый дом. Машкину обиду подчеркивало еще то обстоятельство, что родители, несмотря на поздний час, собирались куда-то идти. Им, видите ли, понадобилось срочно опускать письма!
Машка так горько плакала, что наши сердца не выдержали. Решили потеплее одеть ее и взять с собой.
Говорим ей:
- Хорошо. Одевайся. Пойдем.
Не верит своему счастью.
- Куда? Здесь? (То есть в пределах дома.)
- Нет, на улицу.
- И ты пойдешь?
- И я пойду... И мамочка...
Ах, как расцвело ее заплаканное личико!
- А потом куда?
- А потом - спать.
- И ты?
- И я.
Подумала - и уже пытается шутить:
- Ты сторожить будешь?
Дошли до почты. Маша опустила в ящик два письма. Одно дала ей мама, другое папа. Опустив (не очень ловко), всякий раз спрашивает:
- Это кому письмо?
- Бабушке.
- А это кому?
От почты прошли к магазину. Ко всеобщей досаде, он только что закрылся (еще бродят последние покупатели, метет пол тетенька в сером халате). Но Машка огорчается меньше, чем взрослые. Ведь не в арбузах и не в пряниках счастье!
Вечер темный, беззвездный. Шли с электрическим фонариком. Бежал, стремился вперед светлый белый кружок, и Машка его догоняла, старалась наступить на него, а он все бежал и бежал по песку, по лужам, по черному асфальту...
* * *
Утро холодное. Машка встала чуть свет; весела, деятельна, полна энергии, замыслов, планов, идей. Рано утром показалось было солнышко, и Машку выпустили во двор. До сих пор она там, хотя солнце уже давно скрылось.
Готовит обеды, заготавливает - из сухих листьев клена - припасы на зиму: капусту, свеклу, картофель... Бегает, суетится, на бледном от холода личике - деловитость, озабоченность.
Приходит старый, одноглазый, шелудивый, с дрожащим, вихляющим от старости задом пес Дружок. Сидит, метет облезлым хвостом, молча выпрашивает подаяние...
Машка бежит в дом, к маме, добывает хлеба и косточек, кормит (с моей помощью) собаку. А через пять минут я слышу ее полупросительный, полутребовательный голос:
- Дружок, уходи! Я тебя боюсь.
20.9.59. Разлив.
Похоже, что наступает бабье лето. С утра - солнышко, листики в саду не шелохнутся, на небе - одно крохотное заблудившееся облачко. И все-таки уже осень. Воскресенье, хороший день, а на дачах стоит грустная тишина. И холодно. В комнате у меня 8 градусов, а ночью, говорят, на дворе было плюс два.
Вчера папа и Маша бродили часа два в лесу. Набрали половину Машиной корзинки всякой разночинной грибной мелочи: моховичков, сыроежек, лисичек, горькушек. Дошли до Тарховки. Маша, конечно, устала здорово, но - молодец! держалась, не хныкала.
В Тарховке на вокзале видели настоящего грибника - в больших сапогах, с большой корзиной. В корзине - белые, красные, подберезовики...
Машка, которая никогда не видела таких богатств, глаза разинула. Оказывается, этот дядя ходил на ту сторону озера, за шалаш Ленина. Нам с Машкой такие походы пока и не снились.
* * *
Третьего дня шли с Машей на телефон, навстречу едет парень на велосипеде.
- Похож на тебя, Алеша, - говорит Машка.
- Чем же он похож?
- В таких штанах, как у тебя.
Взглянула на меня лукавыми глазенками, улыбнулась.
- Правда, похож!..
* * *
Упала проехалась ладошками по мокрому зернистому песку и не заплакала. Она вообще редко плачет в таких случаях, то есть когда ей больно, когда упадет, ушибется, оцарапается.
Плачет, навзрыд рыдает, когда обмануты бывают ее надежды и ожидания: обещали пойти собирать опенки и не пошли, отменили; хотели кормить уток (или Дружка) и вдруг говорят: нельзя, поздно.
- Нет! Нет! Не по-о-о-оздно! - кричит она сквозь рыдания, и слезы капают - и на платье, и на передник, и на пол.
* * *
Недавно мама рассказывала Маше о чем-то, что случилось еще до Машиного рождения.
- Мы с папочкой жили тогда в Комарове.
- А я?
- А тебя тогда еще не было.
- А где я была?
- Тебя вообще не было.
- Как не было? А где я была?
Что скажешь ей и как объяснишь, когда и для меня, взрослого и даже уже очень немолодого человека, это чудо.
* * *
Вчера поздно вечером получили телеграмму от бабушки: выехала! А сегодня утром, только что, пришла от нее телеграмма из Сухуми. Ждем 24-го.
22.9.59.
Все утро Машка в своем зеленом фрицевском пальтишке играла во дворе. Пошел дождь. Машка скандалит с Минзамал, рвется в дом, а та предлагает ей играть "в колидоре", то есть на веранде.
Сейчас выходил к ней во двор. Очень ей скучно, конечно. Вижу - идет под дождем, что-то несет в руке.
- Что это?
- Листик, еще хочу такой найти.
И показывает желтый кленовый лист.
Отвел ее на веранду, напомнил, что она давно не каталась на велосипеде. Стала кататься, увлеклась, но тут папа заявил, что ему надо идти работать.
- Не надо! Не надо работать!
И столько мольбы, столько любви и нежности в этом возгласе! А все-таки пришлось уйти.
* * *
Много говорил ей о бабушке. Сказал, что бабушка хорошая, добрая, но строгая. Пытаемся заранее "поднять бабушкин авторитет". Конечно, если бабушка сама не проявит усилий, - ничего не получится. Авторитет не присваивается как звание.
* * *
Утро сегодня сказочное, настоящее бабьелетнее. Делал гимнастику во дворе, на солнце. Машка тут же играла, мыла песком посуду.
Очень низко пролетел самолет ПО-2. Так низко, что даже красные звезды на крыльях видны были.
- Видела? - спрашиваю у Маши.
Стоит, задрав головенку.
- Да. А куда он полетел?
- В Ленинград.
- А где у него Ленинград?
- Что значит "где у него"? Ленинград - вот там.
- Там?! Ленинград?!! Там уборная!..
24.9.59.
Мама в городе. Уже второй день.
Вечером сижу у себя в комнате. Работаю. Слышу, Машка плачет, заливается. Прихожу:
- Что с тобой?
Показывает (из кроватки) на мамину тахту и сквозь горькие слезы говорит:
- Маша сидела вот здесь и шила Люсе красивое платье. О-о-о! Маша вот здесь Люсе красивое платье шила! Очень красивое! Вот здесь Маша сидела...
Это было повторено сто раз по меньшей мере.
Не мог понять: в чем дело?
Минзамал говорит: по матери скучает.
Неужели этот образ - "мама шьет Люсе красивое платье" - вызывает приступ тоски и безутешные слезы?!
А Люся - это всего лишь крохотная целлулоидная куколка...
* * *
Чтобы не волновать и не возбуждать Машку, мы говорили ей, что бабушка приедет завтра. А бабушка приехала вчера, около двенадцати часов ночи.
Маша, конечно, спала, а бабушка могла только поцеловать ее сонную и полюбоваться, как Машка, тоже не просыпаясь, сидит на горшке.
А сегодня утром они встретились. Говорят, Машка минуту дичилась, конфузилась, а когда я вышел к ним, она уже освоилась и не отходила от бабушки. Очень ей нравилось произносить слово "бабушка" и обращаться к ней:
- Бабушка, у меня задик чешется. Бабушка, у меня вот здесь чешется. А теперь вот здесь.
И бабушка с удовольствием чесала - и задик, и щечку, и за ушком.
* * *
Дал ей конфету "Сливовая". Развернула ее, радостно взвизгнула:
- Ой! Ты помнишь? Я сидела на большом стуле и именно такую конфету ела!
28.9.59. Ленинград.
Уже второй день в Ленинграде.
Вчера я сказал ей, что завтра мамочкин день рождения. И мы ей подарим конфеты.
- А мне?
- Ты уже свое получила. Твой день рождения уже был.
Утром сегодня обращается к матери:
- Мама, сегодня день рождения твой?
- Да, - говорит мама.
- Я тебе много, много конфет подарю.
- Когда, Машенька?
- Когда? Когда ты в школу пойдешь.
30.9.59.
После обеда мы с Машей ходили на прогулку. Собственно, у меня была цель: нужно было отправить заказное письмо.
Сказал, что пойдем на почту.
- А где тут почта?
- Тут почта есть близко и есть подальше. Тут, в общем, много почт. И ящиков много.
И сразу посыпались вопросы: что? зачем? почему? какие ящики?
Ящиков действительно оказалось очень много. Они на каждом шагу. Так, считая ящики, мы дошли с ней до одной почты - на улице Мира и до другой - на улице Воскова. По пути, на площади у аптеки, кормили голубей.
Видели храброго кровельщика, который висел под самой крышей шестиэтажного дома. Видели, как ему на веревке подавали туда гвозди и какие-то крюки. Вешали водосточную трубу. Светлую, некрашеную, цинковую.
Конечно, целый водопад вопросов. Зачем дядя висит наверху? Что делает? Зачем труба? Почему гвоздики на веревке висят?
На почте я стоял в очереди. Машка вела себя довольно шумно. Вертелась, поминутно задавала вопросы. Пришлось одернуть, замечание сделать.
Да, вопросами (особенно во время прогулки) она одолевает нас, не давая передышки.
