Я стал восхвалять дворец, выбирая самые пышные выражения.
Аттила прищурился. Опущенные веки, жёлтые и морщинистые, как кожура печёного яблока, потушили острый, пронизывающий взгляд. И если бы не вздрагивающие уголки губ, я готов был поклясться, что Аттила дремлет.
О чём размышлял он в эти мгновения, показавшиеся мне вечностью? Думал ли он о новых походах или о беге времени, перед которым бессилен могущественнейший из царей? Сознавал ли Аттила, что, приближая к себе чужую молодость, он бессилен отдалить смерть?
Знаки придворных и более чем выразительная мимика Эдекона дали мне понять, что аудиенция окончена. У меня не было возможности просить Аттилу об отсрочке свадьбы. Свадьба совершилась в то время, пока я мылся в термах и выслушивал рассказ архитектора. Как наивен был Гундерик в своих надеждах на мой ум. На земле ещё не родился человек, которому бы удалось перехитрить Аттилу!
В последний раз я взглянул на Ильдико. В выражении лица, повороте головы я уловил что-то новое, мне незнакомое. Нет, не отчаяние. Скорее решимость.
С помощью Эдекона я отыскал отведённый мне дом. Бургунды, родичи Гундерика, спали, растянувшись на ковре. Я расположился рядом. Кажется, гунны сохранили приверженность ко многому, из чего в прошлом складывался их кочевой быт. Я не видел у них кроватей. Да и вообще мебели почти не было. Главной пищей служило заквашенное особым образом молоко. Кувшин такого молока принёс раб. И я нашёл этот напиток кочевников не лишённым приятности.
Долго я не мог уснуть. Перед моими глазами всё время стояла Ильдико. Гордая, запрокинутая голова, жёсткая складка на лбу, стиснутые зубы. Будь у меня дочь, я бы лучше убил её, чем отдал Аттиле. Бедная Ильдико! Голубка в клетке хищника. Нет, не голубка! Орлица!
Было уже позднее утро, когда я проснулся. Помолившись господу нашему Христу, я вышел из дома, давшего мне ночлег. Селение напоминало муравейник, куда воткнули кол. Гунны метались по улицам, что-то кричали, размахивали руками. На лицах было выражение испуга или даже ужаса. Так как я не знал языка гуннов, то решил, что к стенам подступили враги.
Наконец появился Эдекон. Его роскошная одежда была помята, волосы на голове спутаны. Я бросился к своему провожатому.
— Что произошло?
— Лучше бы я задушил эту дикую кошку! — закричал гунн. — Сейчас слуги взломали дверь покоев. Владыку нашли в постели мёртвым. Лицо и одежда в крови…
Какими словами передать чувства и мысли, нахлынувшие на меня, как поток? Аттила убит. Звонкий горный ручеёк остановил песчаный вихрь, сметавший племена и народы. Держава Аттилы неминуемо рухнет, как рухнула и рассыпалась империя Александра Македонского или персидского царя Кира. Там, где с гиком и свистом проносилась гуннская конница, начнётся новая жизнь. И только слепые певцы под рокот струн и звон кубков будут вспоминать о биче божьем Аттиле. Но сохранит ли история имя юной и прекрасной Ильдико? Или оно исчезнет бесследно, как имена иных героев, которые не складывали горы из черепов и не проливали моря крови?
Какой-то гунн, подскакав на коне, окликнул Эдекона. Всадник что-то сообщил. Эдекон утвердительно кивнул головой.
Когда мы снова остались одни с Эдеконом, он сказал мне:
— Владыку нашли в спальне мёртвым. Он умер от болезни.
Я сделал вид, что поверил гунну. Но мне не забыть гневных слов, сказанных Эдеконом до его разговора со всадником. Гунны, известные своей хитростью и коварством, решили скрыть истинную причину смерти повелителя. Ведь естественная кончина менее позорна, чем гибель от руки новобрачной. Потом, вернувшись на родину, я слышал, что Аттилу убило носовое кровотечение, которым он страдал. Может быть, и так. Во всяком случае, Аттила погиб смертью, достойной чудовища. Он захлебнулся кровью. Что касается Ильдико, то я больше о ней ничего не слышал. Она исчезла.
На этом я мог бы закончить свой рассказ, но, если у читателя хватит терпения, он сумеет узнать о похоронах Аттилы, невольным свидетелем которых я оказался.
Среди степей в алом шёлковом шатре положили труп Аттилы. Спину и голову мертвеца подпёрли подушками, чтобы он мог видеть свою землю и свой народ. Отборнейшие всадники всего гуннского племени гарцевали вокруг шатра, показывая своё искусство. Прославленные лучники состязались в стрельбе, поражая на скаку вкопанные в землю столбы. Борцы, люди богатырского телосложения, схватившись, пытались опрокинуть друг друга. Это был парад силы, ловкости, мужества. Я не слышал женских слёз и рыданий, обычно сопутствующих нашим похоронам. Знаком траура была не женская скорбь, а мужская кровь. Многие раздирали лица железом или вырывали у себя на голове клоки волос. Торжественно звучала песня, её пел весь народ. Вот содержание песни, переданное мне Эдеконом:
Могущественный царь гуннов Аттила,
Рождённый от отца своего Мундзука,
Повелитель сильнейших племён,
Ты, который с неслыханным могуществом
Один овладел скифским и германским царствами,
Который захватом городов поверг в ужас —
Обе империи римского мира, —
Скончался в радости и веселии, без чувства боли.
Когда племя пребывало целым и невредимым.
Ночью труп Аттилы тайно предали земле, заключив его, как я слышал, в золотой, серебряный и железный саркофаги. В могилу положили также захваченные Аттилою трофеи, драгоценную упряжь его коня и знаменитый меч. Тем, кто не слышал об этом — мече, расскажу.
Однажды тёлка из царского стада захромала. Пастух увидел, что она наколола ногу о что-то острое, торчавшее из земли. Это был меч удивительной работы. Он блестел, как тысяча солнц. Пастух принёс меч Аттиле. Аттила, тогда ещё простой воин, решил, что перед ним священный меч Марса, дарующий власть и могущество в войнах.[110]
О мече Марса достаточно. Рабов, вырывших могилу и знавших о месте погребения, убили. Я слышал, что среди несчастных был и архитектор из Сирмия.
Изображение кораблей вы можете увидеть на титуле этой книги.
Эргáстул — подземная тюрьма для рабов.
Терцúнские леса — леса Германии, считавшиеся необъятными.
Фалéс — греческий философ VI в. до н. э.
Диóнис — у греков бог вина и виноделия.
Расéна — так называли себя этруски.
Имеются в виду легенды о циклóпах, Кúрке и Эóле, содержащиеся в «Одиссее» Гомера.
Этот способ борьбы с гусеницами рекомендует римский агроном Катон Старший.
Стадий — древняя мера длины, около 200 м.
Гефéст — в древнегреческой мифологии бог огня.
Уни или Юнóна, как её стали называть римляне, — этрусское божество.
Кортóна — один из городов этрусского двенадцатиградья.
Арима — на языке этрусков: обезьяна.
Лúвия — древнее название Африки.
Нундúны — девятый день месяца, считавшийся в древней Италии базарным.
Минóс — мифический царь, правление которого относили к глубокой древности.
Иды — часть этрусского, а затем и римского месяца.
Цимúнский лес — лес в предгорьях Апеннин, считавшийся непроходимым.
Узил — солнечное божество у этрусков. Здесь: солнце.
Атрий — центральная часть дома у этрусков и римлян.
Римская запись этого закона сохранилась в так называемых законах XII таблиц (середина V в. до н. э.).
Гúстер — этрусское слово, обозначающее: бродячий актер. Отсюда латинское слово гистриóн — актер.
Вейи — этрусский город, взятый римлянами в 396 г. до н. э.
Фалéрии — соседний с Римом город этрусского двенадцатиградья.
Виктория — богиня победы в римской мифологии.
