- Кто там?
Басом:
- У-го-мон. Кто у вас здесь не спит?
- Я не сплю.
Входит:
- Я сейчас буду вас угоманивать. Я вас угомоню.
* * *
А вчера пришла, просит дать какую-нибудь книгу.
- Папа, дай книжку. Пожалуйста. Я без спросу не хочу брать.
5.11.59.
...Склонность к юмору, к острячеству не оставляет ее. Вчера взяла бумажку от тянучки, бумажка свернулась в трубочку. Машка сунула ее в рот и говорит:
- Папироска.
Я говорю:
- Не папироска, а мамироска.
Каламбур до нее не дошел.
- Нет, - говорит, - папироска.
Потом вдруг осенило. Засмеялась и говорит:
- Машироска.
* * *
Это еще на даче было. Обращаюсь к Машке:
- Пожалуйста, дай очки!
А она:
- Где кабачки?
Позже я ставлю на живот грелку и говорю:
- Брюхо болит.
Она хохочет:
- Брюки болят?
И острить любит, и к рифме ее тянет.
7.11.59.
Праздники. А мы с Машкой на больничном положении.
Температура у нее все эти дни прыгает. Кашляет. Жалуется на горло.
И другие вещи огорчают меня. Например, те страхи, которые вдруг напали на Машку. Уходишь из столовой, а она:
- Не уходи! Я боюсь! Я боюсь одна!
- Кого ты боишься? Чего ты боишься?
- Боюсь!
И не знаешь что делать, как разогнать эту нечисть, эти призраки, мешающие Машке засыпать, спать, играть.
Вот еще один минус единственного ребенка! Боятся, конечно, и в больших семьях, но там ребята или не дают друг другу пугаться, или пугаются скопом, все вместе, а в этом не только ужас, но и радость и даже блаженство.
* * *
Вчера мама подарила Маше к празднику два больших надувных шара. Маша принесла их показать мне. Я говорю:
- Кому это? Маше и Алеше?
- Нет, это мне.
- Ты же большая. Ты же - мама.
Нет, жалко ей шариков. В конце концов Маше (то есть маме Элико) она согласилась подарить один шарик, а мне - нет.
Сегодня, когда я завтракал в столовой, пытался возобновить этот разговор.
- Так как же? Подаришь Алеше один шарик?
- Нет, я что-нибудь другое подарю.
- Какая же ты мама?!
- Мне они нравятся, эти шарики.
Объяснил, что именно то, что нравится, и надо отдавать другим.
Слушала внимательно, но поняла ли - бог ведает.
Говорит:
- Я тебе одну тряпочку подарю, у меня есть.
- Не надо мне тряпочек.
- Алеша, я сейчас принесу тряпочку.
- Не хочу я быть Алешей. Не хочу быть твоим сыном. Я - папа.
Для нее это большое огорчение.
Говорит:
- Папа... На тебе шарик... понарошку. Алеша, на, возьми!
И подает мне что-то воображаемое в щепотке.
- Нет, - говорю, - такого шара мне не надо. Вот тебе Алеша! На! Играй!
И понарошку даю ей маленького Алешу.
Она расстроена.
Однако шарик мне так и не подарила.
Я тоже огорчен. Но, поразмыслив, нахожу утешение.
Глупая Маша не научилась еще (и дай бог не научится) лицемерить. Она не догадывается, что шарик этот мне не нужен, что я все равно его не взял бы, что она могла сделать этот великодушный жест, ничем не рискуя и ничем не жертвуя.
И это меня радует. Ведь даже Машкин эгоизм - проявление чистой младенческой души.
9.11.59.
Почти весь день Маша провела с бабушкой. Вечером прибегает ко мне, а за ней - мама:
- Слушай свою дочку!
И Маша с уморительным пафосом декламирует:
Вечей бый. Свейкали звезды.
На двое моёз тъещал...
Это она с бабушкиной помощью вызубрила. И читает с удовольствием - без конца. Первое стихотворение на четвертом году жизни! И, к сожалению, далеко не из самых лучших.
* * *
Вечером я, после долгого перерыва, устроил "кино". Вынес диаскоп в коридор, там до сих пор висит на стене маленькая Машина простынка. Принесли из кухни табуретки. Зрителей было четверо: бабушка, мама, тетя Минзамал и Маша.
Показал два диафильма.
- Еще! Еще фильму! - умоляет Машка.
Ее поправляют: "Фильм!" - не ведая или позабыв о том, что прежде чем в русском языке появился "фильм", была "фильма".
10.11.59.
Я лежал. Машка сидела рядом. Мы что-то делали, кажется - бусы из серебряной бумаги. Я тяжело вздохнул.
- Алеша, зачем ты так делаешь?
- Как?
Показывает:
- Вот так.
- Это я вздохнул.
- Я не умею вздыхать. А бабушка умеет. Я люблю, когда вздыхают.
12.11.59.
Воображение у Машки болезненное. Вчера я высунул из-под одеяла свою ногу в клетчатом носке. Говорю:
- Крокодил.
Машка сначала понарошку, а потом и по-настоящему испугалась:
- Боюсь!
Я откинул одеяло, показал всю ногу.
- Видишь?
- Да.
Но тут я зашевелил пальцами и направил крокодилью морду в сторону Машки. А на носке у меня еще крохотная дырочка - вылитый глаз.
И Машка опять: "Бригадир! Бригадир! Боюсь!"
"Бригадирами", говорят, покойная тетя Маша крокодилов называла.
А у Машки слезы на глазах.
Потом говорила бабушке и маме:
- Я к папе не пойду, там бригадир.
13.11.59.
Освоение ребенком грамматических форм не такое простое дело, как на первый взгляд кажется. Слушаешь Машкину речь, выдуманные, изобретенные ею слова и обороты, и начинаешь понимать, как складывался язык и диалекты его. Язык у тебя на глазах, так сказать, кроится, шьется, примеряется и обтачивается.
Играли в доктора. И Машка вдруг в разгаре игры спрашивает:
- В какох домах лечится?
Тогда я понял, а сейчас (когда переписываю с листочка эту фразу) уже и не помню, что это значило и к чему относилось.
14.11.59.
Утром прибежала меня будить:
- Алеша! Алешенька! Вставай!
Ворвались, шумная, чистенькая, нарядная (готовились с мамой идти в поликлинику).
Забыла сказать "здравствуй".
- Где твои бригадирчики? Ой, а почему они голые? А где у них рубашечки ночные?
Мама принесла мне завтрак, увела Машку. И тут же, в дверях, Машка спохватилась:
- Доброе утро, Алеша!..
* * *
Третьего дня выучила четверостишье, которому еще в далеком детстве научила нас нянька:
Завтра праздник, воскресенье,
Нам лепешек напекут,
И помажут, и покажут,
А поесть-то не дадут!
Стишки звучные, энергичные. Когда-то они очень понравились С.Я.Маршаку. Машка читает их с удовольствием. А над бабушкиной "Сироткой" проделывает всякие эксперименты. Например, так ломает стих:
Вечер был, сверка. Лизвезды,
На дворе сидел - Мороз.
Или:
На дворе малютка шел...
А мне приходится дописывать строфу, придумывать рифму. Эта игра Машке нравится.
20.11.59.
Вчера Машку смотрел врач-физиотерапевт. Горло у Маши красное.
- Что нам с тобой делать, Машенька? - говорит доктор.
- Ничего. Я сама меня буду лечить, - заявляет Машка.
* * *
Огорчительно, что не проходят ее страхи. Стоит ей остаться одной в комнате, как уже слышишь:
- Боюсь! Я боюсь!
Мама говорит, что Машка ей не один раз жаловалась, будто ей мерещатся какие-то глаза. И бабушке она говорила:
- Бабушка, ты видишь? ОН смотрит!
А сегодня под утро проснулась и разбудила мать:
- Мама, я боюсь. ОН там стоит... с глазами вот такими.
Как с этим бороться, не понимаю. Одно знаю: в этом случае ни кричать, ни высмеивать ее нельзя.
21.11.59.
Вечером зашла ко мне:
- Давай книгу читать.
- Какую?
- Много-много разных.
- Ну все-таки, какую? "Амба-Хамба" хочешь?
- Нет.
- Почему?
- Я боюсь там хозяина, которого собака укусила.
- Какую же тогда?
- И "Волшебника" не хочу.
Открыла шкаф и выбрала три книги: "Мойдодыра", "Белочку и Тамарочку" и немецкую - про Би-Ба-Бутцимана. Эти книги волнуют, но не пугают.
* * *
Обнимает маму:
- Мамочка, я тебя люблю больше всех.
Потом подумала и говорит:
- И больше всех люблю папу. И больше всех люблю бабушку.
* * *
Очень любит колдовать, "превращать" меня - чаще всего - в "девочку Люсю".
- Тук-тук-тук. Будь девочка Люся.
И я тоненьким голоском отвечаю:
- Здравствуйте. Я - девочка Люся.
Ей очень нравится, когда я так говорю. Вероятно, и я неплохо вхожу в роль...
- Пойдем в Зоопарк, - говорит она девочке Люсе.
И девочка Люся отвечает:
- Я не могу. Мне мама не позволила.
- Я тоже твоя мама.
- Нет, у меня одна мама. Ее зовут Анна Семеновна.
Машке очень хочется оказаться в родственных отношениях с девочкой Люсей. Она говорит:
- Я твой папа.
- Папа? А где твои штаны?
Задрала юбку:
- Вот!
- А где твои усы?
Задумалась. Глазенки забегали. Придумала наконец:
- Нет, я бабушка просто!..
* * *
Наконец она нашла себе амплуа. Она - тетя. Тетя Оля.
Девочка Люся больна. Они живут на даче. Люся лежит в гамаке и скучает. Тут вот и появляется тетя Оля. По просьбе Люси она заваривает кофе, потом молочница приносит молоко - и Люся угощает молоком гостью.
