чтобы отвязать меня, но я ему сказал:
– Спасибо, Кыш, но опыт надо проводить до конца. Вот когда я почувствую, что начинаю умирать со скуки, тогда отвяжусь.
Я ещё поделал уроки и стал рисовать на полу на большом белом листе. Нам задали задание нарисовать, что захочется. И я нарисовал картину под названием «Птичий рынок». Правда, мне пришлось два раза выходить из ошейника, чтобы сменить воду в стаканчике для кисточек.
На моей картине справа висели клетки с жёлтыми канарейками и разноцветными волнистыми попугайчиками. Внизу лежали пушистые кролики – серые, белые и рыжие. Посерединке люди держали в банках ярко-оранжевых и чёрных меченосцев и рыбок, похожих на зебр.
А в свободных местах я рисовал голубей, коричневых кошек с голубыми глазами и разных собак. И получилось, что на этой картине не осталось ни одного свободного места. На ней была толпа, как на Птичьем рынке. Только внизу белела полоска, и я поместил на ней во всю ширину сине-серебристую рыбу саблю.
Пока я рисовал, мне не скучно было сидеть на привязи, а вот когда кончил, то почувствовал скуку и прилёг на диванчике. Ведь Кыш на привязи чаще всего лежал. Наверно, лёжа не так противно умирать от скуки.
Я прилёг, задремал, вспомнив, как мы с Кышем вышли утром на улицу и смотрели на первый снег. Глаза у меня стали слипаться, потом совсем слиплись, и я незаметно уснул.
Мне приснилось, что я сижу за столом в кабинете завуча, а он стоит передо мной, держа за ошейник огромного дога. И я говорю завучу:
«Не надо приводить в школу таких больших собак. Они не поместятся под партой. Приводить можно только маленьких собак, и кошек, и ежей, и черепах, и хомяков. Но только в первый и последний раз».
«Я больше не буду», – сказал мне завуч.
И я спросил у него:
«Ведь правда, я совсем не страшный, а ты меня боялся? Ты меня не бойся!..»
И во сне мне вдруг стало так жутко, что я сказал завучу «ты», что я вмиг проснулся.
В квартире было тихо, как будто Кыш тоже заснул где-то рядом.
– Кыш! Ко мне! – позвал я, зевнув, но он не откликнулся, и его коготки часто и весело не зацокали по паркету. – Ты где спрятался? Ах ты, хитрец! Ну-ка, выходи! Кыш!
Я снял ошейник, заглянул под диван в большой комнате, на балкон, в ванную, но нигде не находил своего щенка.
Сердце у меня сжалось от предчувствия чего-то страшного, когда я толкнул входную дверь и понял, что она была открыта.
– Кыш! – крикнул я, выбежав на лестницу. – Кыш!
У меня в ушах звенело от собственного голоса.
– Что за сумасшедшие вопли? Ты что, один живёшь в доме? – напустился на меня кто-то.
Но я взлетел на самый верх, к двери чердака, повторяя про себя: «Не может быть!.. Не может этого быть! Не может! Не может!»
Вниз я слетел ещё быстрей и спросил у лифтёрши тёти Клани:
– Вы не видели? Он не выбегал мимо вас на улицу? Мой щенок Кыш? Вы не видели?
Тётя Кланя проворчала, что не приставлена сторожить щенков.
Я обшарил весь двор, обошёл сверху донизу все подъезды, заглянул в котельную и на помойку и всё время громко звал:
– Кыш! Кыш! Кыш!
Потом я обошёл все до одной квартиры в нашем подъезде, хотя некоторые жильцы, видя меня, ругали за беспокойство, а некоторые, не отвечая, захлопывали двери перед самым моим носом.
И на каждом этаже я орал до хрипоты:
– Кыш! Кыш! Кыш! – в надежде, что он забрался в чужую квартиру, испугался, спрятался и, услышав мой голос, залает от радости. – Кыш! Кыш! Кыш!
Из всех соседей меня пожалела Кроткина и защитник дедушка Зайончковский.
Я даже позвонил в квартиру Рудика. Сразу неистово залаяла Гера, но дверь никто не открыл.
Я ещё раз спросил тётю Кланю, и она наконец припомнила, что совсем недавно услышала, как кто-то повизгивал, и похоже было, что поросёнка несли в мешке.
…Не может быть! Мой Кыш. А я спал… Спал, привязанный к батарее… Я, наверно, плохо закрыл дверь, когда Ира и Света приходили звать меня играть в штандер… Я спал и всё проспал… Не может быть!.. Только найдись, Кыш! Только не пропадай навсегда! Что же мне делать? Я всё сделаю! Я всё отдам, только бы ты нашёлся! Нет, ты не убежал, тебя украли!
Я ещё раз поискал Кыша во дворе и на улице около дома. А вдруг всё-таки сбежал? Его не видели ни дворники, которые собирали в кучу листья, ни продавщица вишнёвого напитка, ни постовой милиционер, ни почтальонша – никто! Он как в воду канул.
Я вернулся домой. В коридоре лежали кость и зелёный резиновый, прокушенный Кышем крокодил.
Я снял трубку телефона, но не знал, куда звонить.
А может, пришла мама и незаметно унесла Кыша?.. Ведь он вилял хвостом и поднимал пыль и оцарапал полированные ножки стола. Или папа? Чтобы спокойно бриться электробритвой и самому глодать все лучшие кости?.. Нет, так не поступили бы папа и мама. Никогда… Главное, Кыш не залаял, а то бы я проснулся… А может, он лаял и звал меня на помощь, а я крепко спал… спал… спал…
И вдруг всего меня больно пронзила догадка: это его украл бывший хозяин! Это он! Больше некому! Выследил и украл! Мы же гуляли по улицам, он и увидел! Быстрей! Надо быстрей!
Трубка тревожно и громко гудела у меня в руках. Я набрал Снежкин номер и сказал:
– Снежка? Слушай! Пропал Кыш! Да. Совсем. Нету его нигде! Была дверь открыта. Это его украл тот самый, которого оштрафовали! Помнишь, в «Крокодиле» его карточка? Небритый. Да, да. Противный. Выходи. Возьми карандаш и бумагу и жди меня там. Быстрей! Я бегу!..
Какой дурак! Надо было записать тогда его адрес… А как записать, если я не умею читать и писать… Ага! Вот теперь пожалеешь, что не умеешь. Вдруг фотокарточку сняли и повесили другую?.. А мне всё время говорили: «Быстрей учись читать и писать…» Я всё равно найду этого человека!.. И я сам виноват!.. Я спал… спал… И ничего не слышал… Ой, прости меня, Кыш! А может, ты обиделся за верёвку и сам сбежал?
