Конечно, ей даром это похищение не прошло. Если доброму человеку зло сделать, он тоже сделает… свои выводы.
– Благодарю за внимание, - сказал Алешка и включил диктофон на полную громкость.
Я аж присел. Особенно меня по макушке последние слова ударили, до мурашек: «Вопвосы есть? Без вопвосов».
Алешка довольно улыбнулся, бросил диктофон в пакет и стал прощаться.
– Чайку не хотите? - спросила тетя Оля. - На дорожку.
– Пожалуй, хватит, - сказал Алешка. - Мы лучше к вам ужинать придем. Только вы, теть Оль, пока батюшке ничего не говорите. Мы ему сюрприз сделаем.
– Может, не надо? - робко попросила матушка.
– Это хороший будет сюрприз, - пообещал я. Хотя еще толком и не понял сути Алешкиной интриги.
– Ну, и что все это значит? - традиционный вопрос по дороге домой.
– Подумай сам.
Я подумал. Пожал плечами. Вздохнул, сдаваясь.
– Подсказать? - И Алешка выложил свой последний козырь: - Марусин сидел в тюрьме вместе с Кавошей. И это Кавоша одолжил ему деньги на книги и на дом. Теперь понял?
– Конечно! - лихо соврал я.
Началось томительное ожидание. Все валилось из рук, ничем не хотелось заниматься. Но это я томился - Алешка безмятежно ждал развязки, уверенный в ее благополучии. Он шатался по участку и вовсю упражнялся в метании картошки. И достиг в этом деле поразительных успехов - с десяти шагов попадал в банку из-под кофе, надетую на штакетину.
Но картошка довольно скоро кончилась. И Алешка заскучал, замаялся. Но время, к счастью, приблизилось к ночи.
Когда стемнело, мы вооружились - праща и дубинка - и уселись на крыльце.
– Может, утром сходим, - предложил я. - Уж наверняка…
– Боюсь, Дим. Вдруг ее опять кто-нибудь скрадет. Все сначала начинать, да?
Я признал его правоту, хотя очень не хотелось тащиться в темное поле и шарить в глубоком дупле заветного дуба. Да и мало ли как все обернется. Может, Марусин и не такой уж трус. А может, он именно от страха решится на какую-нибудь пакость. Вдруг они подкараулят нас, усыпят и спрячут в подвале терема. А сами удерут поскорее в Нюнёрк. Или на побережье Атлантики. А мы так и будем сидеть в подвале и со скуки читать романы Марусина. Пока нас не обнаружит вездесущий «таксист» Паршутин. Или забредут в поисках винца очаровательные блондинки.
Все это я подумал, но вслух ничего этого не сказал, не хотел свой авторитет ронять. Перед младшим братиком.
– Как ты думаешь, если он нас послушается…
– А при чем здесь мы? - хихикнул Алешка. - Ему Кавоша приказал.
– Ну… если послушается, как ты думаешь, он сам пойдет или…
– Жорика пошлет, - уверенно сказал Алешка. - Сам забоится.
Я бы предпочел встретиться темной ночью в чистом поле все-таки не с бандитом Жориком, а с писателем Марусиным. Не так опасно.
– Пошли? - спросил Алешка, вставая.
При этом в нем где-то что-то звякнуло.
– Гайки, - объяснил он. - Оружие, Дим, всегда должно быть готовым к бою. Твоя дубинка готова?
– Всегда готова. - Заряжена, значит, боевыми патронами.
Ночь выдалась светлая. Луна уже поднялась высоко-высоко и вовсю сияла над лесом. Серебрила его своим холодным светом. И в поле на каждой травинке сверкала холодной росой.
– Значит, так, Дим, - давал перед делом последние инструкции Алешка, - я иду прямо к дубу, а ты остаешься в сторонке, в засаде. И если что… Знаешь, что делать?
– Знаю. - Я взмахнул дубинкой и свалил ею здоровенный ствол борщевика, который и здесь начал захватывать вольную землю.
В лунном свете заветный дуб был виден каждой своей мощной веткой, каждым своим листочком, темным пятном дупла. И мы подходили к нему все ближе.
– Замри, Дим, - шепнул Алешка и дальше пошел один.
Я напряженно ждал его, вглядываясь пусть и в светлую, но все-таки в ночь. Его фигурка сначала мелькала среди высокой травы, а потом исчезла возле дуба.
Тишина. Тревога. Ожидание.
И тихий короткий свист.
Я помчался на него к дубу. Возле самого ствола стоял Алешка и держал что-то в руках. Я подошел вплотную и увидел, что это плотный бумажный конверт.
Алешка осторожно отогнул его клапан и вытащил небольшой плоский предмет, похожий на книгу. И в лунном свете глянул на нас Чудотворный образ. И казалось, что он сам светится таинственным сиянием.
Алешка любит эффекты.
– Жалко, Дим, что у нас ключей от церкви нет. Мы бы такой сюрприз батюшке устроили!
Может, хватит, хотелось мне сказать. Но Лешку разве остановишь!
– Представляешь, Дим, - мечтал он по дороге домой, - приходит завтра батюшка в церковь, а народная реликвия на своем месте! Он, Дим, в обморок от счастья как брякнется! Здорово, да?
– Смотря как брякнется, - осторожно возразил я. Хотя идея эта и мне показалась симпатичной.
Но Лешка не тот человек, который не стремится воплотить мечты в действительность. Сказку сделать былью. Уж очень ему захотелось, чтобы батюшка брякнулся от счастья. Задрав ноги.
– Пойдем к Савеличу, а? - пристал ко мне Алешка, вприпрыжку семенивший рядом. - Попросим у него ключ от засова и поставим икону на место.
Чтобы отвязаться, я сразу сказал:
– Это не так просто. Инструменты нужны.
– А Посошок, Дим? Я его уже перевоспитал. Он согласится. Морилочкой пройдет «отцеда доцеда». Позолоту положит. А, Дим? Ты ведь такой умный!
Эта наглая лесть меня сгубила.
– Пошли! - сказал я.
Мы разбудили Савелича. Сообщили ему радостную весть. Он всплеснул руками и достал из-под подушки ключи.
Мы разбудили Посошка. Он долго не мог понять, почему морилку и позолоту нужно «покласть» темной ночью. Потом дошло:
– А! Батюшке суприз. Лады, я согласный. Не знаю, конечно, какой он поп, а человек хороший. Отцеда и доцеда. Леха, вон за ставней баночки, забирай. Сделаем.
И сделали. Чуть начинало светать (солнце поднималось на востоке), а у нас уже все было готово. Посошок, утирая измазанное позолотой лицо, отступил на шаг от иконостаса, полюбовался.
– Как будто так и было!
По-моему, даже лучше, если глубоко задуматься.
– Пошли досыпать, - сказал Посошок.
Счастливый человек!
Только мы вошли в свой вагончик, только я рухнул на испуганно взвизгнувшую от неожиданности тахту, как Алешка сказал:
– Садись за стол, Дим. Показания будешь писать. Утром в прокуратуру пойдем.
– Сам пиши, - я решительно отвернулся к стенке.
– У меня, Дим, правильнописание хромает, - ответил он словами нашего любимого героя детства. - А это документ.
Да, «правильнописание» у Алешки живет по каким-то своим законам, очень далеким от законов грамматики.
– Что писать? - вздохнул я, садясь к столу и нещадно зевая.
– Пиши: «Соседскому прокурору Метелкину…» - Он заглянул в листок, примерился. - А чего это ты странно «прокурора» написал? Надо два «п» впереди. И два «р» в середине.
– Не лезь, - сказал я. - Не картавый заика пишет. Диктуй.
И мы написали длиннейшее обвинительное заключение. Рассказали все, что знали и что придумали. А к этому письму Алешка приложил «квадратные» записки, рюмки со следами вина, свой заслуженный ОРМ и зачем-то папин и мамин портреты, исполненные в стиле «символизма». Закатал все это в белую материю, на фоне которой Жорик снимал матушку Ольгу и в которую потом ее завернули.
– Вот, Дим, и все, - вздохнул Алешка. - Добавят сюда всякие экспертизы… и сбудется мечта писателя Марусина.
– Какая мечта?
– Ну, он же хотел, чтобы его охраняло государство. Пошли к прокурору.
Прокурор еще спал. Мы долго ждали, пока он проснется (минут пять, не меньше), а потом Алешка забарабанил ему в окно.
Окно распахнулось. Сонное лицо прокурора озарилось утренними лучами встававшего на востоке солнца.
– Что случилось? - во весь рот зевнув, спросил прокурор. - А… это вы… дети Шерлока Холмса.
– Возьмите, - сказал Алешка, кладя на подоконник сверток. - Обвинительное заключение по делу о хищении иконы в нашем храме и о похищении матушки.
– Вашей? - прокурор совсем проснулся.
– Нет. Батюшкиной.
Прокурор взвесил сверток в руке, подумал и сказал:
– Не возьму. Пока кирпичи не вернут, не возьму.
– Их вернули, - сказал я. - Только перенесите их во двор. А то опять кто-нибудь подберет.
– Вы поможете?
– Нам некогда, - сказали мы в точности как Полинка.
В тот же день к терему Марусина подъехал милицейский «уазик». И вскоре уехал. Вместе с Марусиным, который, похоже, поставил последнюю точку в своем криминальном творчестве. А Жорик удрал, прихватив с собой похищенные в церкви ценности - и Евангелие в футляре, и подсвечники, и наперсный крест. Удрал прямо из своего подвала самым настоящим подземным ходом.
И в тот же день (мы наблюдали это со своего чердака) из храма вышел безмерно счастливый отец Леонид, воздел руки к небу и воздал славу Господу.
Сразу скажу - мое перо бессильно описать его радость. Думаю, даже писателю Марусину вряд ли это удалось бы.
А мы стали готовиться к приезду родителей. Я косил траву, Алешка ходил вокруг теплицы.
