журналист, который только и знает, что сидит в телестудии, загримированный, как актер, и обсуждает с гостями всякую ерунду, к тому же заранее все отрепетировав?
Одно время Коломба делала уроки за кухонным столом. Ей нравилось, что там тепло и нескучно. Потом она попробовала сбежать от беспрестанного шума телевизора в свою комнату. Но даже с плотно закрытой дверью вся эта какофония стояла у нее в ушах и совсем не давала сосредоточиться.
– Попробуй закрыться в ванной и заткнуть уши ватой, – предложил Лео.
Ванная была в конце коридора, и Коломба приноровилась делать уроки, устроившись с тетрадью на унитазе.
Жаль, что нельзя было перетащить туда же и стоявшее в прихожей фортепиано. Поэтому занятия музыкой пришлось прекратить.
У меня такое чувство, что я предала папу, но с этим дурацким телевизором я не слышу даже метронома.
Маме вообще наплевать, буду я заниматься музыкой или нет.
Иногда я думаю: вот бы какой-нибудь актер или журналист обратился с экрана к моей маме, как в фильме «Пурпурная роза Каира», и сказал бы: «Дорогая синьора Тоскани (или «Дорогая Эвелина»), вы не заметили, что ботинки Лео уже давно просят каши и что ему пора купить новые?» Или: «У вас закончился стиральный порошок. В холодильнике почти пусто. Пора платить за квартиру…»
Если это говорю я, то в ответ слышу:
– Да, солнышко (она всегда говорит «солнышко», особенно когда хочет от меня отделаться). Поговорим об этом, когда закончится фильм.
И тогда я должна торчать, как собака, у ее кресла и ждать перерыва между этой передачей и следующей, чтобы вставить слово. Только во время музыкальной заставки, которую она видела уже сто тысяч раз, мама обращает на меня внимание. И даже тогда дослушивает мои слова только до середины, потому что боится пропустить начало новой передачи.
– Займись этим сама, солнышко, – обычно отвечает она. – Деньги в первом шкафчике комода.
Зарплата маэстро Тоскани выплачивалась каждый месяц его вдове, и надо было ходить за ней на почту. Каждый раз Коломбе стоило огромных усилий убедить маму обойтись одно утро без кресла и телевизора.
Стоя с мамой в очереди к окошку, Коломба раз от разу все больше замечала, как та переменилась. А ведь когда мама с папой только поженились и потом, когда родились дети, мама была такая красивая, что прохожие оборачивались.
Когда при маленькой Коломбе кто-то говорил: «Как же эта девочка похожа на маму! Просто вылитый портрет!», она надувалась от гордости и бежала к зеркалу, чтобы убедиться в этом еще раз.
Мало того, что мама изменилась. Ей, кажется, вообще наплевать, как она выглядит. Иногда в рекламе показывают молодых мам – красивых, стройных, элегантных, хорошо причесанных, даже когда они чистят кафель на кухне или в ванной (интересно только, как они довели его до такого состояния). Тогда мама украдкой вздыхает, и глаза у нее начинают странно блестеть.
Но если по дороге с почты я предлагаю: «Давай заглянем в «Упим» и купим тебе новое платье?» или: «Может, зайдем по дороге в парикмахерскую?», она испуганно отвечает: «Нет, что ты. Идем домой».
Иногда Коломба не могла сдержать раздражения. Неужели мать думает, что это горе свалилось только на нее? Ей вот тоже не хватает отца, так что выть хочется. Что-то болит в груди, как рана, – тупая, непроходящая боль.
Коломба чувствовала себя покинутой и преданной и никак не могла смириться с такой несправедливостью.
«Почему это должно было произойти с их кораблем? Почему именно с моим папой?» – каждую ночь думала она, чувствуя комок в горле.
Но в общем жизнь продолжалась, каждый день нужно было просыпаться, вставать, идти в школу. Случалось и смеяться (хотя и не без некоторого чувства вины), сердиться, думать о будущем, о каникулах, скучать, беспокоиться. Все лучше, чем забиться с телевизором в уголок столовой, становясь день ото дня бледнее, как бобы, проращенные под кроватью для урока ботаники.
Со мной она не соглашается никогда, зато верит всему, что говорят с экрана. Верит телеведущим, журналистам, сообщениям об открытии новых чудодейственных лекарств, всем обещаниям рекламы, сплетням о рок-звездах и принцессах Монте-Карло. Иногда я начинаю бояться, что еще немного, и она поверит бреду Валерио Каррады, который вопит, что все беды от черных и цветных, что они вторглись к нам, как варвары во времена Римской империи, и вот-вот погубят Италию. Этот Каррада – застройщик, занимается реконструкцией старых кварталов и возведением новых. Он называет их Белейшими, потому что темнокожих туда не пускают, и даже смуглых – даже южан.
Но настоящей бедой для нас стало мамино пристрастие к телерекламе. Ничего не стоит убедить ее, что ей позарез нужно кольцо с бриллиантом, персидский ковер, тренажер или омолаживающий крем.
– Какая скидка! – волнуясь, говорит она. – Этот шанс никак нельзя упустить!
Я стараюсь оставаться спокойной и объясняю ей, что с одной папиной зарплатой мы не можем себе этого позволить.
Но на прошлой неделе, когда я была в школе, мама все-таки не удержалась. Этим гадам на «Амике» удалось всучить ей газонокосилку, и не маленькую, садовую, а для площадки для гольфа. Это притом что наша квартира находится на пятом этаже.
Мама позвонила им, и, когда мы пришли из школы, огромная коробка уже стояла в прихожей, а курьер успел удалиться, прихватив все деньги, на которые мы должны были дотянуть до конца месяца.
При виде пустого ящика я пришла в ужас и закатила ей такую сцену, что мама ударилась в слезы. И все равно она продолжала доказывать, что покупка очень удачная:
– Ты только подумай, я позвонила среди первых тридцати покупателей и получила скидку в пятьдесят процентов.
– Да хоть за полцены, зачем она нам сдалась? Она же нас не накормит, – кричала я. – И счет за электричество не оплатит.
А ей-то что, если она сидит себе дома, а платить за все и делать покупки все равно должна я.
Продавщица в продуктовом магазинчике, где у семьи Тоскани и так уже был большой долг, снова увидев перед собой Коломбу с опущенными глазами, на этот раз взбунтовалась:
– Ну уж нет! Хватит! Скажи матери, если она не оплатит кредит, пусть поищет себе других дураков.
К счастью, в буфете еще оставалось сколько-то риса и бобов, и семье Тоскани удалось продержаться до конца месяца на «пище ангелов и ковбоев» – так говорил Лео, насмотревшийся по телевизору
