как они себе все памперсы не уделали?
Тут я не выдерживаю и огрызаюсь:
– Сам ты клоп мелкий в памперсах, понял?
Демоны хохочут:
– Бригадир, это твоё такое произведение искусства?
Отец щурится:
– Ох, моё… Самолично портрет писал… Маслом…
Тут Сенька голос подаёт:
– Папа… Профессор… Иван Андрианович… Вы ругайтесь, конечно, но только сперва посмотрите, что мы с Ромой нашли… Ну, пожалуйста…
Контейнер с собранными образцами вскрыли. Тот, который с той штукой образец – он самый верхний. Четверо здоровых демонов бережно-бережно поднимают его на руках, несут, а потом с тяжелым стуком укладывают на пол. Могучая всё-таки вещь – манипулятор экзоскафа! Одним движением Сенька этот образец из стены выломал, а ведь килограммов 150 он весит, не меньше. Про нас сразу почти все позабыли – столпились вокруг чёрной каменной плиты, и молчат. Только отец не пошёл этот самый образец глядеть, а рядом с нами стоит и всё на меня смотрит. Наконец, говорит:
– Когда мы наверх поднимемся, Роман, я с тебя три шкуры спущу. Нет, не три. Четыре.
Тут подходит Анатолий Сергеевич.
– Точно. А с тебя, Арсений, я спущу даже не четыре, а все семь шкур. Вы хоть понимаете, какой это скандал? Что это ЧП, каких ещё не было? Соображаете, какая беда могла случиться?
Мы молчим. Тут он крепко хватает друга моего за плечи:
– Сенька, малыш, да что же ты со мной делаешь? Я когда твой голос по связи в экзоскафе услышал – думал, сердце у меня остановится… Как вам только такое в голову могло придти? Ну, о себе вы не подумали – а как насчет нас?
Сенька голову повесил и только носом шмыгает. Я гляжу на отца, потом подхожу к нему, обнимаю.
– Пап, ты прости меня, пожалуйста. Я больше так не буду, честно-честно! Мы просто очень хотели с вами сюда… Чтобы помочь… И видишь, какую штуку нашли… Она, наверное, очень важная, правда?
– Важная? Ист эс вихьтиг?
Это профессор Шнайдер. Глаза у него сияют, на лице – блаженство.
– Да вы хоть понимаете, что вы нашли?! Вюрде эс нихьт глаубен, венн эс нихьт мит майнен айгенен ауген гезеен хатте… Не поверить, если не увидеть моими собственными глазами… Герр Дымков, дас ист унмёглихь, это не есть возможно! Вундербар! Толль!
Он как-то странно приплясывает на месте. Тут я понимаю, что ему ужасно хочется скакать и прыгать от счастья, только вот в ангаре и так-то тесновато, а уж при его габаритах… Не выдерживаю, фыркаю и начинаю смеяться. А потом снова прошу:
– Ну прости, пап…
И кто-то из шахтёров говорит:
– Сдавайся, бригадир, не лютуй. Сам видишь, случай особый получается.
Папа гладит меня по волосам:
– Ладно. Проехали, сын. Всё хорошо. Главное теперь – вернуться домой. Знаешь, как нам обоим влетит от мамы?
А Сенька тоже отца обнял и сказал:
– Пап, ты прости меня пожалуйста. Я не думал, что там, на поверхности, так страшно. Мы только потому что вместе с Ромкой были… сумели справиться…
Анатолий Сергеевич отвечает:
– Так и быть, Арсений, я тебя прощу. Но за это ты подробно объяснишь мне, как вы вдвоём сумели наладить управление экзоскафом! Ведь это же в голове не укладывается…
Отец в кабине пилотов, слышно, говорит со станцией.
– Романов на связи. Всё в порядке, грузим образцы, снимаемся и возвращаемся домой. Лава поднялась и залила стену, больше оттуда мы ничего не наковыряем. Что-нибудь нашли? Нашли, не сомневайтесь. Профессор Шнайдер чуть потолок челнока головой не пробил от радости. Так что передайте ангелам в исследовательском отделе – с них как минимум оркестр и красная ковровая дорожка. Да, и ещё. У вас там на станции случайно дети не пропадали? Двое мальчишек? А, главный распорядился нам сюда не сообщать? Чтобы мы не волновались? В общем, передайте ему спасибо за заботу, а ещё отбой воздушной тревоги. Сеня и Рома тут, на поверхности. Как пробрались? Долгая история, после расскажу… Всё, до связи!
Я ужасно хочу есть. И пить тоже. Нам дают по стакану газировки, галеты и брикет мармелада. Потом усаживают бок о бок в кресло в салоне, отец туго-натуго затягивает ремни:
– До самой станции сидеть спокойно, чижики, не отстёгиваться, громко не болтать, никому не мешать! Все всё поняли?
Я киваю головой, и Сенька тоже. Только вместо того, чтобы болтать и мешать кому-то, мы оба, как по команде, засыпаем.
Просыпаюсь. Слышны шаги, тяжелый стук металла о металл. Идёт погрузка. В проходе между креслами разговаривают Анатолий Сергеевич и папа.
– Ну что? Как я понимаю, вы нашли то, что искали. Тайна равнины Снегурочки раскрыта. Теперь на Землю, пожинать лавры и раздавать интервью? – это отец.
– Да Вы что? Это же только самое начало. В экзоскафах же запись ведётся постоянно?
– Само собой.
– Тогда мы точно сможем локализовать тот пласт, где мальчишки нашли отпечаток. Наверняка там есть ещё, а может и не один!
– Там лава поднялась, не доберёшься уже…
– Пробьём ещё один канал и снова сбросим уровень озера…
– А если не сбросим, в лавовое озеро с аквалангом будете нырять? И кстати, я не понял, Вы что, на Землю возвращаться не собираетесь?
Тут Анатолий Сергеевич папе на «ты» отвечает:
– Собираюсь, Ваня. Но теперь не завтра. И не послезавтра. Поживём с Сенькой полгодика у вас, на Венере – как думаешь, Главный не будет возражать?
– Какое там «будет возражать»! Обнимет, поцелует и пятизвёздочный люкс с ванной выделит…
Вот это новости! Сенька с отцом остаются у нас на станции! Хочу скакать и прыгать от радости, как профессор Шнайдер. Только вот сперва от кресла надо отстегнуться… Говорю шепотом: «Ура!». Пытаюсь дотянуться до замка ремней, но вдруг засыпаю снова, как проваливаюсь… А потом, когда я проснулся ещё раз, челнок сильно болтало и трясло. Я понял, что мы уже летим домой, и опять заснул.
И снова мы вчетвером в кабинете у Архидемона стоим. Я, Сенька, папа и Анатолий Сергеевич. Хоть и не первый раз я тут, а всё равно как-то не очень себя чувствую. Хотя… После того, что мы с Сенькой на поверхности пережили, разве можно бояться какого-то там Архидемона? Ну, отругает, скажет, что мы хулиганы, что мы все инструкции нарушили и правила, ну и ещё что-нибудь этакое. И ничего страшного не будет. Но тут я слышу:
– Как я понимаю, эти два мальчика друг на друга влияют самым пагубным образом. Если бы разговор шёл об обыкновенных детских шалостях, это было бы ещё полбеды. Но пробраться в челнок и улететь на поверхность – это переходит любые границы! От вашей парочки сплошные проблемы, причём и у меня, и у ваших семей, и вообще у всей станции. Хватит. Я, ребята, вынужден поставить вопрос о том, чтобы первым же кораблём отправить Сеню на Землю.
Не может быть! Я растерянно говорю:
– Как же так, Виталий Борисович? Я же знаю, я слышал… Анатолий Сергеевич же у нас на станции оставаться хочет! Как же тогда Сеньку на Землю? А я?
– С Анатолий Сергеевичем я этот вопрос улажу, можешь не волноваться. Он, кстати говоря, с самого начала не хотел Сеню с собой на Венеру брать. Так что, Арсений, готовься. Через пару дней полетишь домой. Так будет лучше для всех, понятно? А я, наконец, смогу перестать пить валидол килограммами.
Вот так вот. Я только что думал, что ничего страшнее высадки на поверхность быть не может – а оказывается, может, да ещё как! Сенька улетит. И останусь я на станции без самого лучшего в мире друга… Нет, здесь со мной будут и мама, и папа, и в школе ребята – Васёк, Андрюха… Но всё равно – да как же я без Сеньки? И снова буду жить в своей комнате один? И макет станции мы никогда не достроим – и один я его тоже не дострою… Потому что даже если попробую начать, то сразу же вспомню про Сеньку… И тогда начну реветь. Собственно, почему «начну»? Я уже начал. Стою, голову повесил, только слёзы ручьём из глаз. И Сенька рядом тоже плачет. А Архидемон
