был маленький нос, толстые пальцы… Иногда он щипал меня до синяков.
Дома мы никогда не говорили о нём и о его состоянии. Папа мне в какой-то момент просто взял и сунул несколько книг о синдроме Дауна. И однажды мы с ним вдвоём что-то такое искали в Сети. И это всё. Поэтому мне долго казалось, что Игорь болен странной болезнью, которая пройдёт, надо только немного потерпеть. Потом я поняла – сама пришла к такому выводу, – что он никогда не поправится, что это навсегда, что у меня всегда будет такой брат.
Не помню, гуляла ли я с ним когда-нибудь одна. Когда мы ездили куда-нибудь (папа фанатично любит выезжать на природу), я держалась в стороне. Брала с собой какую-нибудь книгу или ноутбук и с Игорем не разговаривала; а мама с папой всё время занимались исключительно им. Ну, и ездили мы при этом в довольно странные поездки. Туда, где больше почти никаких туристов не было. Я думала, что Игорю тоже не очень-то хочется со мной общаться. А сейчас он так рад, что мы просто так бредём по ночному городу.
Я помню, как к маме как-то раз пришла в гости её одноклассница. Это было тогда, когда мы вернулись и жили в деревне, в бабушкином доме. Папина мама умерла, ещё когда мы были во Франции. Я пришла из школы. Мама и её подруга, с которой они не виделись лет десять, это я поняла из их разговора, сидели в гостиной и болтали. Игоря не было. Папа ещё не привёз его из пансиона. Я ела в кухне то, что мама заказала в деревенском трактире и принесла домой. Между кухней и гостиной в этом доме не было двери, только широкий коридор. До меня долетали отголоски их разговора. Я не собиралась подслушивать, но всё равно слышала. Мамина подруга несколько раз очень эмоционально сказал: «Я не знала… вообще не знала… понятия не имела». А мама почти шептала, как будто доверяет ей большую тайну, которую подруга не может выдать никому на свете. Мамина одноклассница несколько раз начинала причитать: «Ой… да… какой же это был удар для тебя… Ужас… Как ты вообще только это вынесла… Я бы с ума сошла…» Я понимала, что они говорят об Игоре. Помню, что мама сказала: «Теперь мне и помереть-то нельзя». Тогда я не поняла, что она имеет в виду. Потом мне стало понятно, что ей нельзя умереть из-за Игоря. Кто тогда станет о нём заботиться? Её это мучило. Папу тоже, хотя он никогда об этом не говорил. Потом я слышала, как мамина подруга сказала: «Ну у него же сестра есть». Потом я уже не слушала, пошла к себе в комнату. А Игоря я стала ещё старательнее избегать. Ни разу не обняла его с тех пор; меня передёргивало оттого, что он каждый вечер лупит мне в дверь.
– Устал, устал, – внезапно говорит Игорь и останавливается.
Брать его с собой – это вообще-то была так себе идея, думаю я.
– Ещё немножко, – говорю я. Он смотрит на меня и послушно кивает:
– Ещё немножко. Ещё немножко.
Мы идём по мосту и медленно спускаемся вниз, к реке. Там, среди плакучих ив, на берегу стоят скамейки. Мы садимся немного передохнуть. Это называется «пляж», хотя это никакой не пляж; никто не купается в реке, которая течёт через город. Можно подойти прямо к кромке воды. Стоишь на каменистой насыпи, и река лениво течёт прямо у твоих ног. На пляже вечером по пятницам собирается молодёжь. Сюда ходят восьмиклассники и девятиклассники. И старшеклассники тоже. Петра, Брина и Айда с ума сходят по пляжу, приходят сюда каждую пятницу. Алекс тоже приходит. Один раз он и меня позвал, но у меня по пятницам вечером всегда были занятия йогой. Я ни разу с ним не ходила.
Мы с Игорем сидим на скамейке. Холодно. Смотрим на тёмную гладь реки перед нами. Потом Игорь внезапно берёт меня за руку, неловко её поднимает, ещё более неловко кладёт себе на плечи. Потом прижимается ко мне.
– Жми, жми меня, – говорит он, – холодно, холодно.
Я держу его за плечо и прижимаю к себе. Он крупнее меня, хотя и младше. Я читала, что у некоторых детей в его возрасте физическое развитие уже завершается, то есть он до конца останется таким, как сейчас. И он довольно круглый. Ну, толстый. А я мелкая. Ростом с него, но по объёму гораздо меньше. Я мельче всех в классе.
Я обнимаю его за плечи, и рука у меня уже болит. Он всё сильнее прижимается ко мне. Уже практически ложится ко мне на колени. Заспанный. Тяжёлый. Неразумно было брать его с собой. Папа мне много раз говорил: «Если идея плоха – отвергай её сразу. Только так ты сможешь быстро найти другой вариант».
– Игорь хочет спать, – говорит он.
– Подожди! Не засыпай, пожалуйста, – пугаюсь я. Как я его дотащу до дома, если он заснёт? Теперь мне абсолютно ясно, что ночная прогулка была очень-очень так себе фантазией. Игорь тяжёлый. Надо его как-то доставить домой. Если он заснёт, сделать это будет сложно…
Я осторожно убираю руку с его плеча, хватаю его за воротник куртки и слегка тормошу:
– Игорь, Игорь! Не спать, не спать!
Он смотрит на меня. Широко распахнутыми глазами. Явно очень старается послушаться.
– Не спать. Нет! Не хочу спать. Нет! – очень решительно говорит он. Его желание сделать по-моему такое трогательное, что я улыбаюсь. Ещё никто никогда так искренне не старался сделать так, как я хочу.
– Ты-ы-ы-ы-ы-ы-ы! – вдруг воодушевлённо подпрыгивает он – так резко, что я аж отшатываюсь. – Ты рада! Я рад, когда ты рада!
– Всё хорошо, всё хорошо, – пробую я его успокоить, хотя нет никакой разницы, громко он говорит или нет: мы на пляже и ближайшие дома далеко, на другой стороне улицы.
Игорь серьёзнеет. Смотрит на меня; и я смотрю на него. Когда мы выдыхаем, пар изо ртов сплетается в одно общее облачко.
– Я с тобой, – решительно говорит Игорь, – я с тобой.
Я ничего не говорю. Не отвечаю, хотя мне кажется, что он ждёт от меня какого-нибудь ответа. Может быть, это просто моя фантазия. «Такие дети вообще чего-нибудь ждут при общении с другими людьми?» – думаю я. До сих пор мне казалось, что они сразу всё забывают, что ничего не запоминают, что ничто для них не имеет значения.
– Мама меня не любит, – вдруг говорит он.
Поначалу мне кажется, что я ослышалась.
– Кто? – спрашиваю я.
Он не отвечает. Смотрит на реку, которая едва заметно течёт перед нами во тьме.
– Кто тебя не любит? – снова спрашиваю я.
– Не любит, – кивает он и потом повторяет ещё несколько раз: – Не любит, не любит, не любит.
– Любит, конечно, – пытаюсь я его утешить; мне кажется, что он это всерьёз. Впрочем, Игорь всегда всё говорит всерьёз. Всё, что
