щеку.
О, если бы я был ее перчаткой,
Чтобы коснуться мне ее щеки!
Трим Томас поразил вступлением всех, но Маркус произвел не меньший фурор, произнеся признание любви Ромео в костюме Кормилицы. Суфлер поднялся со стула. Актеры вышли на сцену. Все молчали. Все смотрели. Никто не видел ничего подобного, настолько Маркус вжился в роль Ромео, совершенно при этом не заботясь о публике. Во всем мире сейчас существовали только он и Александра. Он был на небесах, а ее глаза сияли, как звезды. Ее рот был приоткрыт. Губы… такие красные. Маркус убрал пряди волос парика, упавшие на лицо, закрыл глаза и открыл рот.
– Спасибо, – сказал Сигмунд. – Здесь мы и остановимся.
Маркус моргнул. Он был сбит с толку. Где он находится? Сколько сейчас времени? В недоумении он оглядел зал. Там был папа, конечно.
– Не совсем то, – тихо произнес Монс. – Ты должен был произнести:
Устала я, дай мне передохнуть.
Ох, косточки болят! Ну и прогулка.
– Я забылся, – пробормотал Маркус и, покраснев, выбежал из зала.
Останься он там еще чуть-чуть, и он бы обязательно услышал, как ему аплодировали Эллен Кристина с Муной.
Открыв входную дверь. Маркус сразу же услышал телефонный звонок. Он захлопнул дверь, постоял немного на лестнице, подождал. Потом опять открыл, вошел. Телефон продолжал звонить. Он закрыл за собой дверь, вздохнул, направился в гостиную и снял трубку:
– Алло…
– Макакус?
Звонила Эллен Кристина.
– Да.
– Ты куда пропал?
– Пошел домой.
– Зачем?
– А ты как думаешь?
– Ты выглядел потрясающе!
– Ладно, пока.
– Постой.
– Что еще?
– Все только о тебе и говорят!
– Охотно верю.
– Ты был лучше Леонардо Ди Каприо.
– Издеваешься?
– Александра сказала, что в жизни своей не видела, чтобы кто-то так вошел в образ Ромео!
– Особенно когда его изображает Кормилица.
– Она была словно загипнотизированная. Зря ты ушел!
Маркус ничего не понимал. Уже не первый раз он выставлял себя на посмешище, но в этот раз он считал, что превзошел самого себя. Это выглядело как очевидное помешательство. И теперь она говорит, что это было потрясающе! Эллен Кристина не врет. Ясно по голосу. Но раз она не врет, значит, чем глупее он себя ведет, тем сильнее другие им восторгаются. Следует ли из этого, что, чем меньшим кретином он себя выставляет, тем больше остальные его за такового держат?! И если так и есть, то получается, что смысл его жизни в том, чтобы выставлять себя идиотом как можно чаще.
– Макакус!
– Алло.
– Ты здесь?
– По-моему, пока да.
– Мы должны были остановить репетицию.
Наконец-то понятная фраза…
– Понимаю.
– Сигмунд повредил ногу.
– Что?
– Когда ты выбежал, он вышел на край сцены и в недоумении остановился. Потом спрыгнул вниз и вывихнул ногу.
Эллен Кристина не удержалась и хихикнула.
– Ничего смешного! – крикнул Маркус.
– Смешно, потому что теперь придется вводить другого Ромео, так?
– Кого? Н-нет, только не это!
– Да! План сработал! Теперь все хотят, чтобы ты играл эту роль. Сигмунд говорит, ты натолкнул его на эту мысль.
– Ни на что я его не наталкивал. Просто так получилось.
– Ничего не получается просто так!
– Я ж не специально.
– Подожди, Макакус… Он говорит, что не специально, – сказала она кому-то в сторону. – Ага, передам. Сигмунд говорит, что таких случайностей не бывает.
– Сигмунд там, что ли?
– Мы сидим у Муны.
– А я думал, он вывихнул ногу.
Она снова прыснула.
– Так ты и подумал! Ты приедешь?
– Сейчас?
– Да. Нам надо обсудить, кто теперь будет играть Кормилицу.
– Никто не будет играть Кормилицу, – сказал Маркус и повесил трубку.
Он выбежал в коридор. Надо было торопиться, пока во всех газетах страны не появилось объявление, что двадцатого июня сего года Маркус Симонсен будет играть Ромео.
В дверях он столкнулся с Монсом.
– Что это ты носишься сегодня весь день, Маркус? – спросил он. – А сейчас ты куда?
– К Муне.
– Пойти с тобой посмотреть, как ты играешь?
– Я ничего не собираюсь играть! – крикнул Маркус, потом три раза открыл и закрыл дверь и исчез на улице. Монс открыл дверь еще раз, закрыл и пошел в комнату. Его счастливым числом была четверка.
Дверь открыл Сигмунд. Он выглядел здоровым и бодрым.
– Ну, дорогая, милая! – сказал он довольным тоном. – О боже! Что ты глядишь так строго?! Все равно, коль весть плоха, скажи ее с улыбкой.
– Я отказываюсь!
– От чего?
– Играть Ромео.
– Ты с дуба рухнул?! Макакус, ты будешь великолепен!
– Я упаду в обморок.
– Нет, в обморок будут падать девчонки.
– Нет, не будут. Мы все отменяем.
– Ты это о чем? Мы все вместе как проклятые на тебя работали. Эллен Кристина стала хуже учиться, у меня чуть ли не переутомление наступило, Муна начала ревновать меня к Александре и вот-вот пошлет меня куда подальше, а ты… Нет, ты не сможешь отвертеться. Ты сам заварил эту кашу.
– Нет, это ты ее заварил.
– Это же ты влюбился! – округлил глаза Сигмунд.
– Тогда… простите.
– Так не годится. Мы всем жертвовали ради тебя, а ты… Если ты сейчас нас предашь, можешь про нас забыть.
– Но, Сигмунд…
– Все очень хотят увидеть тебя в роли Ромео. Мы взяли с собой костюм. Меряй!
– Думаю, он мне не подойдет, – пробормотал Маркус, но все же пошел за Сигмундом в комнату, где их дожидались Муна и Эллен Кристина.
Костюм пришелся почти впору, хоть бархатная куртка и оказалась чуть велика, а лосины сидели на нем не так классно, как на Сигмунде.
– Какой ты милый, – улыбнулась Муна.
– Ужасно милый, – поддержала подругу Эллен Кристина. – Порепетируем поцелуи?
Маркус отрицательно покачал головой.
– А можно мне еще и шлем?
Все втроем рассмеялись, и Маркус понял, что нет смысла никому объяснять, что он сказал это на полном серьезе.
– Так… Значит, Кормилица, – задумчиво проговорил Сигмунд. – С ней у нас проблема.
– А, черт! – воскликнул Маркус. – У нас нет Кормилицы! Значит, все равно придется отменять.
– У меня есть идея! – сказал Сигмунд.
На следующий день встречались у Маркуса. Муна и Эллен Кристина прихватили с собой костюм Кормилицы. Сигмунд крепко привязал к лодыжке
