Фельдфебель Гюнтер получил от командира взвода разрешение на смену постов. Наташа перевела разговор Перегабрину.
— Уходить, — беззвучно шевельнулись губы Перегабрина. — Запомните место.
Они отползли дальше и замерли.
У блиндажей противника началось оживление. Часовые подтягивались, бросали окурки. Из траншей шли цепочкой солдаты.
До окопа своего боевого охранения Наташа и Перегабрин молчали.
— Конечно, там взводный КП, — сказал наконец Перегабрин.
* * *
После двухнедельных наблюдений в районе немецкого взводного КП наступил день, назначенный для разведки боем. После обеда в роте играл дивизионный оркестр. На музыку сбежались соседи — девушки роты связи. На пеньке у края поляны сидел сам генерал. По кругу зеленым вихрем несся долговязый Попрышкин в маскировочном костюме, обшитом листьями, клевером и травой. А потом развернулся, вздохнул и залился песней баян. Разведчики подхватили. Под самое небо уходила мелодия «Сулико». Так поют лишь перед боем. И лишь перед боем так отвечает песне сердце.
Песня сливала в одно и лес, и поляну, и сидевших вокруг генерала разведчиков, и Наташу. Хорошо, что на этот раз она не только может, но и должна итти вместе с ними в ночной бой! Теперь она уже не искала исключительных подвигов. Большое, реальное дело, которому она была необходима, нашло ее.
— Помните, ребята, что громы и молнии в моих руках, — сказал комдив, провожая новичков. — В обиду не дам.
Разведчики залезли в машины и помчались к переднему краю.
Закат догорал, сползая за хмурый лес. Блекла расплавленная река. Стыли горячие краски. Наташе хотелось задержать уходящий вечер.
В трех километрах от переднего края разведчики слезли с машин и в ожидании темноты прилегли на землю. Костюмы, обшитые листьями, терялись в траве. Среди зеленого моря белели островками лица, жадно смотревшие в вечернее небо: кто знает, не в последний ли раз?
По спинам холодком пробежала дрожь.
«Маме не успела ответить», подумала Наташа.
Аршинов чутьем угадал, что дрогнули, сжались сердца ребят. Тоном завзятого балагура-конферансье он объявил:
— Итак, через полчаса начинается представление! Известный чемпион Попрышкин…
Через полчаса «представление» началось…
Разведчики бесшумно вылезали из окопа боевого охранения на нейтральное поле.
И как назло из-под облаков, внезапно поднявшихся кверху, вывалился не нужный никому месяц.
Залегли. До немецкой проволоки оставалось шестьдесят метров. За проволокой темнел бруствер неприятельской траншеи.
На нейтральное поле обрушился артиллерийский шквал.
— Без фрица мы не уйдем отсюда, — передал Аршинов по радио генералу.
— В добрый путь, в атаку! — ответил генерал из траншеи боевого охранения.
На месяц набежала тень.
— Вперед! — справа налево передалось по цепи.
Цепь дрогнула и поползла извиваясь.
— Встать! — передалось справа налево.
— Встать!
И сразу вражеская траншея превратилась в пропасть, в бездну, в последний край, которым кончалась жизнь и земля. Наташа оторвалась от травы. В спину ударил ветер. Она побежала. Перед проволокой Попрышкин выбросил из руки свернутую гармошкой плащ-палатку, натянутую на короткие колышки, и встал на одно колено. Плащ-палатка перекинулась мостом через трехкольное заграждение.
И все, что совершалось дальше, походило на быструю смену кадров, когда киномеханик из озорства пускает ленту на предельную скорость.
Гранаты. Пустые траншеи. Малиновая ракета: «Дайте отсечный огонь!». Разрывы. Чье-то распоротое бедро. Бинт. Рядом с ячейкой для пулемета — немец. Попрышкин прижимает его к стене. Автоматная очередь… Голубая ракета: «Отход». Аршинов бежит последним. Дымовая завеса. И опять проволока!
И только здесь мысли снова обрели способность следовать одна за другой. Дым вплетался кольцами в предрассветный туман. Нужно было как можно скорее возвращаться в свое расположение. Наташу и разведчиков, которые держали пленного, Аршинов пропустил вперед.
— Смотрите, если «языка» не убережете! — крикнул Аршинов.
Целина ничейного пустыря ежесекундно взрывалась и взлетала вверх. Пленный уже не вырывался. Его не нужно было тащить. Он бежал сам. Он стремился лишь к одному: миновать нейтральное поле.
Немецкие батареи неистовствовали. До нашей траншеи оставалось полкилометра. Бегущих догнала мина. Пленный прижался к земле. Разведчики прикрыли его своими телами.
У Попрышкина между пальцев стекала липкая жижа.
Отодвинув Попрышкина, Наташа опустилась на землю рядом с пленным.
— Номер вашей дивизии? Говорите правду, если хотите жить, — сказала она пленному.
— Жить, — повторил пленный, прижимаясь к гудевшей земле.
— Говорите правду, — снова сказала Наташа.
— Двести пятьдесят два, — прошептал пленный.
За спиной снова завыло. Расталкивая разведчиков, немец вскочил и тут же свалился.
— Не уберегли! — с досадой закричал Попрышкин.
Наташа нашла ускользающий пульс.
— Жив!
Пленного взвалили на плечи.
И вот наконец наши траншеи!
Разведчики привалились к стенке окопа, ненасытно затягиваясь «козьими ножками» и. оглядываясь вокруг.
Туман, как море, заливал верхушки деревьев. С востока туман рассекали солнечные лучи. Загорались медные сосны.
После такой разведки все это видишь так, будто сейчас родился.
* * *
Наташа вбежала в блиндаж, где сидел генерал, и резко остановилась. Она стояла, застыв, но со стороны казалось, что она еще куда-то бежит. Волосы выбились из-под съехавшего капюшона и рассыпались по зеленым листьям, нашитым на маскхалате.
— И вы ходили с разведчиками? — недовольно сказал генерал. — Шуму много, а толку мало. Дохлого фрица приволокли.
Только теперь Наташа заметила, что находится в блиндаже разведвзвода пятой батареи. Из-за спины генерала выглядывали лица Топорка и Гайдая. Стоит ли вспоминать старое! Но она не могла не вспомнить сейчас, как однажды санинструктору Крайновой запретили итти в разведку.
— Товарищ генерал, разрешите сказать: против нас двести пятьдесят вторая дивизия! — выпалила Наташа.
И сразу напряжение исчезло с ее лица. Говоря по правде, ей было приятно, что первая работа разведчицы Крайновой состоялась на участке пятой батареи.
— Двести пятьдесят вторая? — оживился комдив. — Было известно, что двести шестидесятая. Да откуда ты знаешь? «Язык»-то без языка.
— Я допросила его до ранения.
— Интересно. Значит, произвели смену частей? Вижу, не зря ты туда ходила…
И генерал приказал, чтобы его немедленно соединили с штабармом.
* * *
В санбате пленного оперировали. На другой день начался допрос.
Петольд Литаст оказался членом организации «Гитлерюгенд». Он пытался представить себя идейным нацистом и доказывал, что им движет жажда славы, а не жажда наживы. Однако это не мешало ему давать показания охотно и многословно. У него была неплохая память. Он был хорошо осведомлен и ориентирован.
— Это не все, что я могу вам сообщить, — сказал Литаст к вечеру первого дня.
— Передайте ему, что допрос будет продолжаться завтра, — сказал офицер, ведущий допрос.
— Это не все, что я могу вам сообщить, — повторил Литаст вечером следующего дня.
На третий день допрос продолжался. Литаст намеренно растягивал ответы. К вечеру все вопросы, интересовавшие командование, были исчерпаны.
— Я так охотно сотрудничаю с вами…
Он закрыл рукою лицо:
— Я уверен, что живу, только пока даю показания.
— Совсем как тысяча и одна ночь, — сказала Наташа. — Но допрос не может продолжаться бесконечно.
— Значит, утром меня убьют?
В его голосе было отчаяние. И гордость и «убеждения» — все отступило сейчас перед простым страхом конца.
— Мы не убиваем пленных, — сказала Наташа.
Литаст протянул руку и схватил ее за госпитальный халат, наброшенный поверх гимнастерки.
— Неужели вы говорите правду?
У входа в палатку она столкнулась с капитаном Гольдиным, который еще вчера приехал на место допроса. Из кармана у него торчал уголок небольшой книжки. «Англо-русский словарь», прочитала Наташа на корешке, и это сразу перенесло ее в далекую студенческую пору.
— Если бы вы знали, как я мало успела! — сказала она. — Я даже вторую часть «Фауста» не кончила. Как раз двадцать второго…
— А я не начал своей диссертации о Шевченко, — отозвался Гольдин.
Наташа сбросила с себя халат:
— Вы свободны? Проводите меня до штаба.
Гольдин снял очки и засунул их в полевую сумку.
Огромные близорукие глаза без очков непривычно щурились.
Стоял тихий, спокойный вечер. Слышалась отдаленная перестрелка. Они шли по узкой лесной тропинке.
