Еще я успел услышать страшный грохот. В небо взметнулся столб дыма и пламени. И мне показалось, что из этого пламени гордо выплыл белый скакун и легким перебором копыт, взмахом коротких могучих крыльев вознес себя в небо. Белесое, хмурое небо, такое непривычное для здешнего жаркого лета.
Давно это было, ох как давно.
Теперь мне уже не пятнадцать. Да, совсем не пятнадцать.
Часто я сижу вечерами на веранде своего маленького дома и смотрю на закат. Я люблю закаты. Осенние, зимние, весенние, летние. В каждом есть свои краски, каждый рассказывает о своем.
Вот так я сижу и жду. Закаты так же, как люди, все разные. Многие закаты я помню, как лица знакомых. Например, тот закат, когда я пришел впервые к Бланшарам. Он был темно-желтый, а небо над головой фиолетовое. Да, я хорошо это помню.
Или закат в тот последний вечер. На западе перекрещивались золотые и красные стрелы. Все кругом было красное. Он до сих пор еще светится в моих глазах, этот закат.
Чего я достиг в жизни? Не очень многого. И так сказать, я ничего не достиг, но ведь ничего мне и не было нужно.
С двенадцати лет я бродяжничал. И если вспомнить то, что было, когда я встретился с Моррисом, то ведь так оно шло и дальше. Всю жизнь я бродил и что-то искал, искал. Нет, упаси меня боже, я не хотел копить деньги, покупать свиней и сажать капусту. Ведь это делали все другие. Не знаю, кто уж мне вбил это в голову, но больше всего я любил таинственные вещи.
Взять ту же историю с Пегасом. Или с Белым Дымком. Я хоть и спорил со многими, но тайно верил, что все это правда. Во мне всегда сидела особая пружина, и эта пружина толкала к необычным поступкам.
Кто, например, заставил меня сбежать из дома богатого дядюшки и все детство, а потом и юность провести на опасных дорогах Америки?
В доме дядюшки ко мне относились совсем не плохо. Я попал туда малолеткой, когда, заразившись тифом, умерли мать и отец. Дядюшка дал мне хорошее воспитание. Приставил ко мне гувернера, учил языкам, музыке, танцам и надеялся, что я сменю его у конторки торговой фирмы.
Но ничего такого из меня не вышло.
Другой бы на моем месте, даже сбежав, хвастался иногда, что у него есть богатый дядюшка. Но я это скрывал. Дядюшка дал объявление в газетах и назначил несколько тысяч долларов награды тому, кто поможет меня отыскать. Он описал все мои приметы и добавил, что я хорошо говорю по-французски, а кроме того, играю на нескольких инструментах.
Вот почему я таился. Только иногда не мог сдержаться и до сих пор еще помню, как удивил Мари игрой на флейте.
На все, что случилось со мной в Гедеоне, я смотрю теперь, как в подзорную трубу. Все это далеко-далеко. Правда, нет-нет да и сжимается сердце. Быть может, Гедеон – лучшая страница в моей жизни.
Когда Моррис вытолкнул меня из будки, я упал на ветку сосны. Плавно так меня качнуло. Я даже сознание не потерял. Взрывом «Пегаса» и «Страшилы» меня шибануло куда крепче.
Но и тут я остался цел. Встал на ноги и вернулся к тропе. Через несколько часов я настиг Дэна с неграми, и еще через два дня мы перевалили Красный Каньон, и тут нас ждали парни с «подземки».
Вот так и было. Все газеты Юга судачили о случае в Красном Каньоне. Но скоро началась война. Север победил Юг, рабство исчезло с земли Черной Розы.
А что же я? Все так же бродяжничал. Там же на Юге я решил записывать истории, которые негры рассказывают вечерами. Я помнил некоторые сказки дядюшки Парижа, а еще много сказок мне рассказали другие.
Все эти мистеры Лисы и мистеры Кролики, мистеры Филины и Козодои, кукурузные мальчишки и табачные бродяжки – все они стали моими лучшими друзьями.
Я написал про них несколько книжек и некоторые издал. На это и жил. Но по правде сказать, мог бы обойтись и без денег за книжки. Много ли мне надо? Всегда найдется хозяин, у которого можно подработать.
Вечерами я сидел и разговаривал со своими друзьями. Если бы кто послушал, решил бы, что я сумасшедший. Действительно, сидит человек и вслух отвечает: «Да, да, мистер Кролик». Или: «Нет, вы неправы, мистер Лис».
Но я-то знаю, с кем говорю. Они не забывают меня. Нет, не забывают. Мистер Лис совсем постарел, вся голова седая. Но он такой же глупый и чванливый, а мистер Кролик все надувает его.
Мистер Кролик отпустил брюшко и ходит теперь не иначе как в цилиндре. Он нажил целую плантацию и повесил над ней полосатый звездный флаг.
– Я всегда был противником рабства, – говорит мистер Кролик.
– А помните вы Смоляного Малыша, мистер Кролик? – спрашиваю я.
– Это кто же? – говорит мистер Кролик и закуривает сигару.
– Да тот, кого вы с мистером Лисом вместо себя хозяину Тутовому Лбу подсунули, а потом он его застрелил?
– Ну-ну, – говорит мистер Кролик. – Это еще неизвестно, кто кого подсунул. Сдается, это вы с вашим приятелем виноваты.
– Вы-то всегда отвертитесь, мистер Кролик, – говорю я.
– Тем и живы, – отвечает он.
– Разбойник, – говорит ему мистер Лис. – Когда только я с тобой разделаюсь? Похоже, просто сверну тебе шею.
– Ну-ну, – говорит мистер Кролик. – Сейчас это не так просто. Вы не у себя на Юге, мистер Лис. Обратитесь лучше к моему адвокату…
Кривой Початок и Чихни-Понюхай реже заходят. Повзрослели, конечно, но мало изменились. Все бедокурят. Там украдут, там разобьют, там освищут. Я все их увещеваю.
– Так скучно ведь, – объясняет Кривой Початок. – Небоскреб, что ли, поджечь?
– Он не горит, – говорю я.
– А вот и посмотрим. Тащи солому!
Пробовали поджечь. Но говорил же им, не горит. Во всяком случае, от пучка соломы. Только и всего, что посадили их в кутузку и штраф назначили с каждого по тысяче долларов. А где их взять? Нет у них ничего. Требовали уплаты с меня. Но нет у меня двух тысяч долларов. Да и почему я должен платить за парней?
– Потому что, – отвечают мне, – потому что, мистер такой-то такой-то, это ваши ребята. Никто, кроме вас, их не знает. Так что платите.
Пробовал занять у мистера Филина. Тот один глаз открыл и сказал:
– Где это видано, где это слыхано? Я еще раз объяснил, что прошу взаймы две тысячи долларов.
Он второй глаз открыл и говорит:
– Просто невиданно и неслыханно.
Боже ты мой! И у мистера Козодоя просил, и у мистера Дятла, и у братца Опоссума, и у братца Быка. Фырчат, отговариваются. Тоже мне друзья.
А кончилось тем, что посадили нас всех в кутузку вместе с Кривым Початком и Чихни-Понюхай. Потом на суд повели, зачитали приговор. Так и так, целый обнаружен звериный заговор против мистера Небоскреба. Кривой Початок и Чихни-Понюхай только исполнители. Всех приговорить!
Всех и приговорили. К разному там, я уж не помню. Мне, во всяком случае, больше всех досталось. Ох, нелегко жить теперь, нелегко…
Мистер Козодой на все это глазами сверкнул да как гаркнет:
– Кувык-тррр!
Понимай, как хочешь…
Наведался я в Черную Розу, побывал в Гедеоне. Но много лет прошло, очень много. Что осталось от Гедеона? А почти ничего не осталось.
Когда Север воевал с Югом, городу сильно досталось. То ли припомнили северяне гедеонский конвент, то ли военная была необходимость, но били по Гедеону из пушек и весь развалили, сожгли.
Что ж, рабство ведь запретили. Чем Гедеону жить? Так и не оправился после войны. Мало-помалу разъехались последние жители. Город остался в развалинах, буйная зелень выбралась на улицы и скрасила запустение.
Долго бродил я по мертвому городу. Все вспоминал. Вот здесь стоял Капитолий. По этому большому квадрату земли, заваленному битым кирпичом и заросшему низким говорили, говорили друг другу…
Вот станция. Ржавые рельсы. Еще сохранились остовы складов, но вокзала под черепичной крышей уже нет. Что ж, почти полвека прошло.
Мало что осталось в Гедеоне, но дом Бланшаров еще стоял. Вернее, часть дома. Его фасад, выходящий в сад сплошной галереей. Я бродил по его комнатам без потолков. Я угадал оранжевую гостиную, я посидел на галерее в потемневшем соломенном кресле.
Где обитатели «Аркольского дуба»? Я ничего не знал о них. Только однажды прочел случайно в парижской газете, что виконтесса де Орвильи изъявила желание рассказать читателям о жизни своего славного деда, героя французских войн генерала Сижисмона Бланшара. О, она стала уже виконтессой, моя Мари.
Я вышел в сад и долго стоял в прохладной тени столетних дубов. Они могучи, эти создания природы. Они все знают. Они видели нас молодых. На этом дубе я спал так много лет назад, у этого я слышал разговор Морриса с Хетти. Мне кажется, я и сейчас слышу его.
– Хочешь, я все время буду носить тебя на руках? – шепчет он.
– Нет, нет, Моррис, я боюсь.
– Какая у тебя рука холодная.
– А у тебя сердце бьется. Я слышу, как оно бьется.
– Пускай бьется. Не вырывай руку.
– Моррис, зачем…
– Дай мне руку. Дай. Какая холодная. Хочешь, я все время буду держать твою руку и она не будет холодная?
– Хочу, Моррис. Я бы так любила тебя, Моррис.
