и убегаешь, несмотря на приказ остановиться. Ясно?
– Остановиться я уже никак не мог. Я здорово разогнался, – объяснил я.
– Иди на урок. Будь молодцом, – велел завуч.
На первой же переменке меня обступили ребята из разных классов. Но больше было старшеклассников. Они смотрели на меня сверху вниз, смеялись, но не дразнили.
А редактор радиогазеты Коля, по прозвищу Вокруг, присел передо мной на корточки, поднёс к моему рту матовый, с дырочками микрофон и спросил:
– Сероглазов! Не будете ли вы так любезны ответить на ряд вопросов собственного корреспондента нашего радио?
– Задавайте, – ответил я, решив больше ничего не бояться. – Только быстрей. Мне пить охота.
– Товарищи! Прошу абсолютной тишины! Идёт запись! – попросил Вокруг, и все неожиданно притихли. – Сколько вам лет, Сероглазов?
– Восьмой пошёл.
– Занимались ли вы в раннем детстве боксом, самбо, дзюдо, борьбой, стрельбой из огнестрельного оружия или фехтованием?
– Стрелял из нагана, – сказал я, однако умолчал, что умею плеваться дальше всех в нашем дворе. И мне интересно было смотреть на маленький магнитофон Коли-Вокруг с вертящимися кружками и мигающей зелёной лампочкой.
– Каковы ваши личные достижения при стрельбе из нагана?
– Попал в лампочку на кухне. Резинка к ней прилипла, и она лопнула.
– Прекрасный результат. И вам не было страшно, когда вы вызвали на дуэль Барышкина?
– Сначала было страшно, а потом нет. «Вот он о чём! – подумал я. – Уже узнали, но бояться мне нечего! А если хотят посмеяться – пусть смеются!»
– А как себя вёл Барышкин после того, как вы ему бросили вызов?
– Я кинул перчатку и забрызгал его мороженым, и сказал: выходи на дуэль за то, что ты украл мою любимую собаку! А он покраснел. И всё.
– Покраснел, и всё? А ваш вызов не принял? Повторяю: не принял вызов?
– Нет. Не принял.
– Всё ясно. Сколько у вас было секундантов?
– Один, – сказал я и увидел Снежку.
Она приложила палец к губам.
– Назовите фамилию этого благородного человека!
– Не буду называть.
– Простите, почему?
– Ему попадёт.
– И ещё один вопрос. Из каких источников, письменных или устных, вам стало известно о дуэлях?
– Мне рассказывали, как Пушкина убили на Чёрной речке.
– А про Лермонтова не рассказывали?
– Нет.
– Вы понимали, что результат дуэли мог быть весьма печален… для вас и… конечно, для всех нас?
– Понимал, – сказал я тихо и представил, как всем было бы меня жалко и как Тигра прибивает к моей парте каменную доску, на которой золотыми буквами написано:
ЗДЕСЬ
В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ
УЧИЛСЯ АЛЁША СЕРОГЛАЗОВ
– И последний вопрос: кого ещё вы собираетесь вызвать на дуэль в ближайшее время?
– Пока неизвестно.
– Но будете без страха вызывать таких людей, как Барышкин?
– А как же? Буду всю жизнь! – сказал я, забыв о том, что результат дуэли может быть печален.
– Сочту за честь, Сероглазов, быть вашим секундантом! Спасибо за интервью! – сказал Вокруг.
– Пожалуйста, – ответил я, с трудом пробился сквозь толпу смеющихся ребят и пошёл пить воду. У меня от этого интервью совсем запершило в горле.
На остальных уроках мы со Снежкой сидели тихо и внимательно слушали объяснения. Мы получили только одно замечание, когда я спросил Снежку, почему у Коли прозвище Вокруг, и она ответила:
– Фамилия Гурков обратно читается Вокруг.
Я подумал, что тяжело, когда двоюродная тётя твоя же классная руководительница. Зря Снежка не пошла в первый «Б». Впрочем, правильно сделала. Ведь тогда мы никогда не стали бы друзьями на всю жизнь! А так стали!..
Как только я пришёл домой, папа сказал мне:
– Быстрей замори червячка. Мама уже готова. Знаешь, куда мы идём? На выставку собак! Вот куда! Причём в качестве почётных гостей. Сергей Сергеев ждёт нас у входа в парк.
– А Снежку возьмём? Ей скучно. Ведь кошачьих выставок небось не бывает. И Вету Павловну тоже.
– Возьмём. Собирайся.
Я посмотрел на Кыша. Он словно чувствовал, что мы отправляемся на собачью выставку: приглаживал лапами уши и, по-моему, заново учился улыбаться после вчерашнего потрясения. А мама, пока я ел, расчёсывала ему гребешком шерсть на спине и на боках. При этом мама пообещала в ближайшее же время решительно уничтожить всех Кышевых блох. Но папа ответил, что он категорически против этой операции, потому что в природе всё находится в разумном равновесии. Он сам читал в журнале, что если уничтожить на берегах рек всех комаров, то рыбам нечем будет питаться, а у рыбаков не будет наживки – мотыля! И настанут плохие времена и для рыбы, и для рыбаков. И даже волков теперь бьют осторожно. Без них никто не съедает больных лосей, и они портят всё стадо.
– Человека, – сказал папа, – собачьи блохи не кусают! А со своими блохами Кыш успешно справится сам. Вдруг у него характер испортится, если мы их выведем ДДТ [8]? Вдруг Кышу захочется поймать блоху, устроить грандиозную охоту, погоню и победить блоху в благородном единоборстве? А блохи ни одной нет!.. Душевная драма!.. Давай уж не будем рисковать!
Мама сказала, что всё равно выведет всех Кышевых блох.
Папа после этого разговора стал бриться безопасной бритвой. Электрическая уже не брала его бороду. Он брился и удивлялся, что инженерная мысль человечества додумалась зачем-то до бесшумных пистолетов, а до бесшумных электробритв и автомобилей додуматься не может…
Потом мы зашли за Снежкой и Ветой Павловной. Папа всё время вспоминал, как они учились в одном классе. И вообще он был в прекрасном настроении. Он даже разрешил задавать ему любые вопросы.
Но я, вспомнив его слова о том, что от моих вопросов он рухнет в одно прекрасное мгновение, сказал:
– Вопросов больше нет.
– То есть как это нет? – удивился папа. – Тебе всё ясно?
– Да. Мне всё ясно, – подтвердил я. – Вопросов больше нет.
– Товарищи! Взгляните! Вот первый человек в истории человечества, которому всё ясно!
Тут все засмеялись.
Ехать в троллейбусе до парка всем нам было весело. Папа уговорил кондукторшу не высаживать Кыша и взял на него билет за десять копеек, как за чемодан.
Ещё издалека, у входа в парк, я увидел дымящего сигарой дядю Сергей Сергеева. Он стоял, прислонившись
