Машина въехала в парк и мягко, без толчков, подкатила к северному флигелю. У Владимира Ильича не лежала душа к большому дому. Предпочитал северный флигель, где маленькие комнатки, невысокие потолки, небольшие окошки. При господах здесь, должно быть, были помещения для служащих. После Октябрьской революции господа удрали за границу, а Советское правительство позднее открыло в Горках дом отдыха. И Председателю Совнаркома определили здесь место для отдыха, когда после ранения врачи строго-настрого предписали ему чистый воздух.
Верно. Едва Владимир Ильич вырывался из духоты заседаний и московского шума в горкинский парк - голова почти переставала болеть.
- Деревенского воздуха глоток глотнул, сразу щёки и порозовели, довольно заметила Надежда Константиновна.
- Милостивые государыни, следуем в дальнее странствие, - заявил Владимир Ильич.
Было сухо и холодно. Каменно стучала под ногами земля. Листья с деревьев опали. Весь парк гляделся насквозь, и только сирень скучно стояла в сумрачной зелени пожухлой листвы. Да встретится рябина с отяжелевшими от красных гроздьев ветвями.
Стая желтогрудых синиц шумно перепархивала с куста на куст.
- Эй вы, жилетники! - крикнул Владимир Ильич.
- Что это? - не поняла Надежда Константиновна.
- Погляди, будто жилетики жёлтые надеты на них, - сказал Владимир Ильич.
Как любила Надежда Константиновна его любовь, его восхищение природой! В эмиграции в свободные часы они лазали по горам. Или укатят на велосипедах бог знает куда. Чем глуше лес, круче, нелюдимей тропки, тем сильней Владимира Ильича брал задор.
- Махнём, Надюша, туда, там скала нависла над озером...
Величавы, роскошны швейцарские озёра и горы. А русская, скромная природа ближе. Роднее.
- Смотрите, Малый пруд! - сказал Владимир Ильич.
- Вон в какое мы славное местечко притопали! - обрадовалась Мария Ильинична.
Пруд застыл. Синевато-сизый, прозрачный ледок сковал Малый пруд. Как бы стеклом его затянуло, и сквозь стекло отражались в пруду опрокинутые стволы и голые сучья деревьев, путаница кустарника на плоских берегах. Тёмные водоросли видны были под крышей ледка.
Вдруг звенящий мелодический звук разнёсся по пруду. Словно на каком-то странном инструменте тронули струну, и она прозвучала нежно и длинно.
Брошенный кем-то комок смёрзшейся земли проскользнул по льду от берега до середины. Лёд отозвался.
- Чудеса! - тихонько ахнул Владимир Ильич.
Тут они увидали отделённых от них кустарником мальчишку и девчонку, лет по восьми. Это мальчишка запустил на лёд комок.
- Как поёт! По всему пруду звон, - сказала девочка.
- Поймать надо день, когда его впервой ледком схватит, - ответил мальчишка. - А то покрепчает или снегом закроет, тут он петь перестанет.
- Давай ещё, - попросила девочка.
Снова заскользил по пруду комок, лёд зазвенел.
- Ой! - вскрикнула девочка.
Ребята увидели взрослых. Мальчишка снял шапку:
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, - ответил Владимир Ильич, приближаясь. - Откуда вы?
- Мы местные. Недалече, из Горок. - Мальчишка махнул рукой в сторону деревни Горки, видной от пруда. - А вы, чай, московские?
- Угадал, - засмеялся Владимир Ильич. - Хорошо у вас лёд поёт.
- А как же! В самый раз надо его уловить, не всякий сумеет, хвастливо ответил мальчишка. - А вы начальство небось?
- У нас "лампочка Ильича" загорелась, - сказала девочка.
- Электричество. Не хуже Москвы. Как вечер, деревня вся так и засветится, - хвастал мальчишка.
- Значит, довольны? - спросил Владимир Ильич полушутя, полувсерьёз.
- А что? Дальше-то лучше, чай, будет!
И они переглянулись, и мальчишка стащил с головы шапчонку, сказал: "До свидания", - и они побежали куда-то, может, домой, а может, ещё подсматривать чудеса и загадки осеннего леса.
А Владимир Ильич с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной пошли глубже, глубже в парк, потому что Малый пруд от дома не так далеко, а ведь Владимир Ильич позвал их сегодня в дальнее странствие.
МАЯК
Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов:
Кипит ваш разум возмущённый
И в смертный бой вести готов.
Гимн гремел. Бился в окна двусветного зала в Большом Кремлёвском дворце. Летел к лепным потолкам.
Мы наш, мы новый мир построим:
Кто был ничем, тот станет всем.
Несколько сот человек стояли в кремлёвском зале и на пятидесяти языках пели гимн. На французском, немецком, итальянском, турецком, японском, английском, норвежском, финском, эстонском, латышском... русском, конечно.
Ленин тоже пел. Владимира Ильича всегда волновал международный рабочий гимн. А сейчас, когда сотни коммунистов разных стран собрались на IV конгресс Коминтерна у нас, в Советской стране, и в бывшем царском дворце пели вольно, свободно, - сейчас душа его полна была счастьем.
Это есть наш последний
И решительный бой;
С Интернационалом
Воспрянет род людской.
Много иностранных революционеров знал Владимир Ильич, когда был в эмиграции. Знал талантливого французского социалиста Жана Жореса, который создал "Юманите", знаменитую революционную газету во Франции.
А немецкие марксисты! Клара Цеткин, Роза Люксембург, Карл Либкнехт! А сколько финских революционных рабочих знал Владимир Ильич! А гельсингфорсский социал-демократ Ровио, скрывавший Владимира Ильича от преследований Временного правительства! А швейцарец Фриц Платтен, который помог Владимиру Ильичу с товарищами вернуться на родину, когда в России началась революция! И еще много было иностранных революционеров, рабочих и нерабочих, с которыми встречался и дружил Владимир Ильич.
Теперь, когда рабочая Октябрьская революция победила в России, марксисты-революционеры тоже образовали в своих странах коммунистические партии.
- Объединимся в единый союз, - сказал Владимир Ильич.
Коммунистические партии объединились. Дали союзу название Коммунистический Интернационал, Коминтерн.
Владимир Ильич поднялся на кафедру. Сотни глаз были устремлены на него. Владимир Ильич видел интерес и ожидание в глазах. О чём рассказать коммунистам разных стран?
Наверно, важнее всего им услышать о жизни советского общества. О новом.
И Владимир Ильич стал рассказывать, как идёт у нас хозяйство в Советской стране: чего добились за пять лет, а чего не добились. Войну победили, голод победили. С разрухой справляемся. Лучше стало жить крестьянам. И рабочим получше. Торговать учимся. А машины делаем пока ещё плохо, мало. Больше надо машин. Без машин не построишь коммунизма. А перед нами цель - коммунизм. И перед вами, иностранные товарищи, цель революция.
Вот о чём говорил Владимир Ильич. Он говорил по-немецки. Русский язык в то время мало кто знал за границей, а немецкий многие понимали.
"Хорошо говорит по-немецки", - хвалили про себя немецкие коммунисты.
Доклад кончен.
Все встали, огромная армия коммунистов.
- Ура, Ленин! Да здравствует Ленин!
Буря бушевала в двусветном зале, настоящая буря!
Понятно, Владимира Ильича трогало это море любви. Но овации, такие громкие, его смущали. Он думал, как бы выбраться скорее из зала. Куда там! Толпа плотно обступила. Каждый хотел что-то сказать. О чём-то спросить. Или хотя бы поздороваться.
- Здравствуйте, товарищ Ленин! - протискавшись ближе, громко говорил по-французски кудрявый человек. У него блестели черносливины глаз, он весь сиял и без конца дружелюбно твердил: - Здравствуйте, товарищ Ленин! Камрад, камрад... - И по-русски с трудом, по слогам: - Ле-нин вождь!
Ленин улыбнулся:
- Вы, товарищ, из каких местностей Франции?
- Я итальянец. Но вы не знаете наш итальянский...
- Немного! - возразил по-итальянски Владимир Ильич.
- О! Товарищ Ленин всё знает! - воскликнул кудрявый итальянец.
И на итальянском, немецком, французском, английском со всех концов неслось:
- Ленин - друг! Ленин - вождь коммунистических партий! Учитель Ленин!
А один иностранный шахтёр, в белоснежном воротничке, с лицом, усеянным тёмными точечками угольной пыли, приставил ладони ко рту и, как в рупор, с воодушевлением кричал:
- Советская страна - наш маяк! Держим курс на маяк.
ВЕЧЕРОМ ПОД НОВЫЙ ГОД
Владимир Ильич заболел. Тяжело заболел. Очень опасно.
Некоторые думали, болезнь настигла внезапно. Нет, давно подкрадывался коварный недуг. Бессонница. Иногда до утра не удавалось сомкнуть глаз. Мучительно длилась бесконечная ночь. Почти постоянно болела голова. Пришёл лихой час, Владимир Ильич слёг.
Он лежал в своей комнатке в кремлёвской квартире.
- Слишком много работал Владимир Ильич, свыше человеческих сил, слишком много! - сказали врачи. - Необходим абсолютный покой.
Но Владимир Ильич не мог не работать. Болезнь опасна. Надо спешить высказать необходимые мысли.
Владимир Ильич лежал с вытянутой поверх одеяла неподвижной рукой. Компресс холодил воспалённую голову.
