- Мясных консервов, - пояснил солдат и к ним добавил несколько кусков сахару: - Для твоей Кузьминишны, папаша. Кланяйся ей, пускай выздоравливает. И сынов дождаться вам. А тальянку не продавай. Добьем фашиста - приеду. Из Сибири, с Енисея родом я. По пути и заеду погостить, и на тальянке наиграюсь... Не-не, не предлагай, папаша! Зарок дал: гармонь возьму в День Победы. А зарок сибиряки умеют держать.
У старика дрожали ресницы, он отказывался и разводил руками:
- Да за чо, за чо мне стоко угощенья?! Да и нечем отплатить...
- Как нечем?! - вмешалась бабушка. - Сынки! Покуда ешелон стоит успевайте табачок по кисетам насыпать. И варенца отведайте - прямо из горшка пейте. Кому пенки глянутся - ложку берите.
Старик видел бабушку впервые, да ничего не нашелся ответить и молчком смотрел, как она наделяла служивых табаком, радовалась тому, как они хвалили ее варенец. Вон от горшка оторвался командир - по четыре звездочки на погонах я насчитал, вытер губы и спросил бабушку:
- А у тебя, мамаша, сыновья есть?
- Есть, есть, как же? Трое там, куда вас везут. Оне у меня некурящие, дак вы хоть за них покурите табачку.
- Сержант Воробьев! - негромко, но строго скомандовал командир, и сразу же возле него появился тот, кого он звал.
Больше он ничего не сказал, а Воробьев понял, и на опустевшей бабушкиной котомке оказалась буханка настоящего хлеба и два здоровенных куска сахара.
- А тебе, паренек, - наклонился командир, и я близко увидел трещину красно-синий неровный след залеченной раны на щеке, - тебе вот на память. Держи! И знай, победа скоро придет, завоюем. И батя твой вернется, и дядья вернутся. Держи!
У меня на потной ладошке спелым вишеньем отливала новенькая красная звезда. Не крашеная, какую принес Захар Бателенок племяннику Санку, а покрытая красным стеклом. Прямо как орден, какой алел на правой стороне груди у командира.
- Спасибо... - застыдился я, а командир погладил мою голову твердой ладонью, распрямился и громко огласил:
- По-о ваго-о-нам!
Базар снова опустел, солдаты без толчеи покинули его и побежали к эшелону. Знакомый чубатый сибиряк сдернул пилотку и помахал нам:
- До встречи, папаша! Смотри, доживи и тальянку сохрани. Бабушку свою береги-и-и!
...За мостом мы снова спустились к реке. Теперь я озирался на тальники, боялся за звезду. Вдруг городские видели, как мне дал ее командир, и надумают отобрать? И бабушка была не спокойна и не разговорчива. Она ополоснула водой ноги, присела на траву и повернулась на запад, куда ушел эшелон с солдатами. Наверно, вспомнила старика с тальянкой. Уж если она не слыхивала такой игры и голосистой гармони, то я и подавно.
К вечеру мы пришагали с бабушкой домой, где на заулке у ее ограды лежала корова Зорька и бульдожка Джек, а на заплоте* мяукала сивая кошка Машка. Лукия Григорьевна посветлела лицом и тихо вздохнула:
- Гли-ко, Васько, все животины в сборе, ждут-пождут хозяйку...
Ночью бабушке долго не спалось, она ворочалась, и скрипели полатницы. А я в изголовье положил красную звезду, и впервые тревожили меня взрослые сны.
_______________
* З а п л о т - забор.
КРАСНАЯ ЗВЕЗДА
Утром ко мне прибежал Ванька Парасковьин, и мы пошли в пустой дом Николая Мастеровых, еще до войны уехавшего в город. Он стоит сразу же за бабушкиной черемухой, и она называет его нашей сборней - местом сбора всей ватаги дружков-приятелей. Ребятам не терпелось узнать, как мы сходили с бабушкой в Далматово и что там я увидал. Однако красная звезда пошла по рукам, и разговор начался совсем о другом. Ванька Фып долго не задержал ее на своей ладони:
- Наш тятя вот-вот придет из госпиталя и не одну, а целую горсть звезд привезет мне!
- Хвастай, хвастай! - рассердился Володька Мальгин, забирая у Ваньки звезду.
- Ух баская! - вырвалось у Вовки Барыкина. - Интересно, как она окрашена?
Вовка колупнул ногтем алую эмаль, но на звезде не осталось и царапинки:
- Крепкая, ее и немецкая пуля не возьмет!
Дольше всех держал звезду эвакуированный Миша Вербицкий.
- Мой папа всегда носил такую звезду, - вздохнул Миша. - А за войну с белофиннами он получил орден Красной Звезды.
- Тогда пусть звезда и будет орденом, а? - подхватил Осяга.
- Она ж на всех одна, нас во-он сколько! - жалобно протянул Ванька Парасковьин.
- Заслужишь - наградим, правда, ребята?! - серьезно сказал Миша Вербицкий.
- Чем ее заслужишь? Где они, враги, в Юровке? - загрустил Ванька, и нам всем стало смешно.
Ванька самодельного поджигателя боится, а из чего бы он фашистов начал стрелять? Наган ему не удержать, а винтовка раза в три длиннее Ваньки.
- Чо смеетесь? - обиделся Ванька и чуть не разревелся. - Думаете, я боюсь немцев? Как в баню ночью за лампой надо, так Ванька беги, а тут и смешно...
- Ладно, ладно, Ваньша! Немцев немало пожгли нашими склянками. Со всей Юровки собрали бутылки на фронт, - вспомнил Осяга.
Что верно, то верно! В первую военную зиму мы с ребятами после уроков до потемок бегали по деревне, заставляли стариков и старух шарить в подпольях и чуланах, старались как можно больше сдать бутылок под горючую смесь - поджигать ею вражеские танки. Мороз к вечеру зверел, рвал с треском и звоном на улицах землю, и мы пугались за посуду в коробке на санках. Бутылки на стуже белели изнутри, и стекло становилось хрупким... Все подряд мы ознобились, приходили в школу с распухшими ушами и черными пятнами на лицах. Спасали гусиным жиром себя и учителей...
Теплая и потная звезда вернулась ко мне, только уже не была она больше моей: теперь звезда общая, и не просто звезда, а орден! А за что и кого награждать - это пока мы не решили.
Домашней работы ни у кого не нашлось, и Осяга повел нас купаться на Мальгин пруд. Маленькое озеро густо зацвело зеленью, а пруд в логу перед речкой Крутишкой всегда чистый, донные ключи не дают застояться воде. Одно боязно мне: чуть нырнешь поглубже, и студеная вода сводит судорогой ноги, накатываются на бедрах под кожей тугие шишки с кулак, да до того больно сгибаются ноги против моей воли. Говорят, будто матросы тычут в них иголкой или булавкой и судорога отпускает. А где взять их? У мамы каждая иголка на счету.
Конотоповым заулком сбежали на Подгорновскую улицу, а там налево за домом Анисьи Мальгиной и пруд. Первым изладил плотину еще дед ее мужа Ефима, а после запруду подправляли всем околотком. Но пруд так и зовется Мальгиным. "У всего должно быть имя, Васько!" - заметила бабушка, когда я удивился, что даже таловый куст в пашне у Трохалевского болота она назвала при мне Оськиным кустом...
На бегу мы сняли рубахи, а при спуске с берега скинули и штаны. Осяга бултыхнулся с плотика, следом - Володька Мальгин, а там, брызги по сторонам, попрыгали один за другим и все остальные. Ванька Фып увязался за Мишей Вербицким, забыл, что ли, где тот научился плавать. Не на пруду или на Маленьком озерке, а на реке Днепр!
Миша саженками пересек пруд и поплыл обратно, а Ванька по-собачьи пурхался еще на середке. Вдруг он начал часто уходить с головой под воду, хотел что-то крикнуть и не успел - захлебнулся и скрылся под водой.
- Фып-то пузыри пустил! - весело закричал про своего сродного брата Ванька Парасковьин. Плавать он пока не умел и потому брызгался у берега да возле плотика.
- Какие пузыри? Ребята, Ванька взаправду утонул! - ахнул Осяга и ринулся на середину пруда.
С перепугу никто не заметил, когда исчез под водой и Миша Вербицкий. А как спохватились - вовсе заголосили. Но Миша неожиданно всплыл около Осяги, и тот хватанул воды ртом, заикаясь еле прохрипел:
- В-В-Ванька-то где?!
Миша приподнял правую руку, и под водой показалась голова Фыпа. Вдвоем с Осягой они быстро дотащили Ваньку до мели, а на сушу вынесли на руках. Как нас учили в школе, так мы и стали трясти Ваньку, растирать грудь и делать ему дыхание. Наконец он разжал зубы и заблевал одной водой.
- Живой, живой! - завопил Ванька Парасковьин.
- Без тя видим, что живой! - прикрикнул на него Осяга. - Ты-то хоть, окурок, не лезь на глубь, тебя искать в пруду - все одно, что иголку в сене. Добро, хоть Миша рядом очутился, а то бы и не видать Ваньше своего тятю.
Солнышко палило немилосердно, а нас била дрожь, все никак не проходил испуг за дружка. А он враз заревел и слез пустил не меньше, чем воды из брюха. Мы не уговаривали его, пущай проревется.
- Васька, давай звезду, - шепнул мне Осяга, и я живо подскочил к своей одежде, вытащил из кармана красную звезду и протянул ее Осяге.
- Ребята! - голос у Осяги зазвенел, и Ванька Фып перестал всхлипывать. - За спасение человека Мишу награждаем орденом Красной Звезды! Носи, Миша, всегда его на рубахе!
- За что? Зачем меня, да что я сделал?! - растерялся Миша и покраснел.
Но Осяга уже ловко проколол усиками его рубаху и накрепко пригнул их на левой стороне.
...Наверное, Миша сберег бы звезду-награду на всю жизнь, будь у него больше рубах. Со звездой поехал он вывозить сено кузнецу Петру Степановичу, у которого жили они всей семьей с первого дня приезда в Юровку. То ли он худо затянул воз бастрыком, то ли ложбинка виновата телега накренилась, и сено повалилось на кусты боярки. Миша пробовал удержать воз вилами, а они сломались, и его завалило самого. Пока выбирался из-под сена, бояркой изорвал рубаху, и потерялась где-то звезда.
