А в-третьих, он пробежал вокруг дома пять раз.
Хотя и без коньков, а всё же…
Давно бы так!
Ясный солнечный день выдался в воскресенье. Папа взял Шурика в сельмаг и купил ему электрический фонарик, который сын давно просил.
По дороге довольный Шурик долго светил в лицо своему отцу, а во дворе восхищённым ребятам.
Восхищённые ребята побежали к своим родителям просить деньги на фонарики.
Все ребята купили фонарики и радостно засветили в лица своим родителям.
Родители жмурились и умилялись, а дети прыгали и смеялись.
Потом они светили в лица друг другу, в морды кошкам, собакам, коровам и лошадям, в глаза петухам, курицам, гусям и индюкам, а также на букашек и козявок. На всё вокруг светили без передышки.
Собаки скулили и лаяли. Кошки ничего не понимали. Курицы тоже не понимали ничего. И сами-то ребята ничего не понимали, тратя батарейки попусту. Хотя бы вечера дождались. Куда там! Светили вместе с солнцем.
— Не то делаем, — понял Валерик, — давайте будем зажигать фонарики в карманах друг у друга! К примеру, я свой фонарик зажгу в кармане у Алексея, а Алексей свой карман, то есть фонарик, зажжёт… нет, ну да — в моём кармане…
— Я сам в своём кармане зажгу свой фонарик! — заорал Алексей. — Зачем мне его в чужой карман пихать?
И ребята уже вовсю зажигали и выключали в своих собственных карманах свои собственные фонарики.
— А ну-ка я в твоём кармане зажгу, — сказал Алексей Валерику.
— Ага! Что я говорил! Так интересней! — заорал Валерик, подставляя свой карман.
Менялись фонариками и зажигали во всех карманах.
— Не то делаем! Совсем офонарели! Айда в подвал! — заорал Валерик.
Ребята кинулись в подвал и долго там светили друг другу в лица.
Вконец ослеплённые, они вылезли на солнце, и самый маленький Алёшка закричал:
— А у меня, ребята, сам фонарик офонарел… клянусь, совершенно не зажигается…
Ребята стали пробовать свои фонарики, у некоторых ещё горели.
— Ничего, — сказал Валерик, — приобретём батарейки — и снова вперёд!
И ребята побежали за новыми батарейками.
И пошло всё сначала.
Но вскорости Алёшку позвали домой, хотя ужасно не хотелось уходить от своих товарищей, потому что у него ещё горел фонарик. Хотя кошки и собаки попрятались. Петухи и курицы разбежались. Козявки и букашки влезли в землю, а вот индюки никакого внимания на фонарики не обращали, и поэтому светить на них было совсем неинтересно.
Но фонарик у Алёшки ведь горел…
На другой день утром Алёшка сразу вспомнил о своём фонарике. Папа с мамой ушли на работу, а бабушка ещё спала. Обычно она собирала внука в школу. Алёшка ходил в первый класс. И вот первым делом, проснувшись, он осветил своим фонариком настенные часы. Как раз в это время бабушка обычно просыпалась. Но вчера она, наверно, умаялась за день и продолжала спать.
— Не буду включать свет, — решил Алёшка. И он тихо вышел на цыпочках в другую комнату, освещая путь фонариком. Сам умылся, оделся, попил молока. Уложил в сумку книжки.
— Вот он где, фонарик, пригодился, — подумал Алёшка и спрятал его под подушку. — Интересно, что сейчас другие ребята делают со своими фонариками?
— Вставай, Алёшка, — проснулась бабушка.
— Спи, спи, бабуся, — ответил внук и вышел из дому.
Дело было так. Сначала я начал разгибать гвоздь в кухне на кафельном полу. А он не разгибался. Я хлопнул по нему молотком со всей силы, и три кафельных плитки разлетелись вдребезги. Целый час я возился с гвоздём. Мне захотелось есть. Я поставил на плиту варить картошку и обнаружил пропажу гвоздя. Я сбегал на стройку и притащил пять плиток и цемент. Я взялся за работу, но, как ни старался, мои плитки никак не укладывались вровень с другими. Две проваливались очень глубоко, а одна возвышалась над всеми. Я хлопнул по двум плиткам молотком, и они разлетелись вдребезги. Я вставил на их место запасные, но они возвышались над другими, и я не решался хлопнуть по ним молотком. Стал подчищать ножичком пол, после чего обнаружил, что и теперь они проваливаются. Я густо намазал их цементом, но теперь они опять возвышались, как я ни нажимал на них. Я хлопнул по ним молотком, и они разлетелись вдребезги.
Оставалось идти за новыми. Я выпросил десять плиток, но мне не удалось их уложить с другими вровень. Я хлопал по ним молотком, и они разлетались вдребезги.
Цемент носился по воздуху. Я кашлял и чихал. Я подмёл пол и обнаружил, что в полу теперь не хватает шести плиток, а не трёх, как раньше. Я вспомнил о картошке, но она превратилась в угли. Ни плиток, ни картошки, ни гвоздя…
Я заглянул в кастрюлю и обнаружил там гвоздь. Сплошные чудеса! Я принялся снова разгибать его на плитках и раскрошил ещё две плитки. Но гвоздь разогнул.
Я вбил его в стену и наконец-то повесил картину Шишкина «Утро в сосновом лесу».
Я слез со стула и отошёл подальше, чтобы посмотреть издали, не криво ли она висит. И в этот момент картина грохнулась на пол и стекло разлетелось вдребезги.
Проклятый гвоздь!
Сплошные чудеса!
Я вскочил на стул и стал со злости вколачивать его в стену, чтобы духу его больше не было, никогда его не видеть! Но он всячески изворачивался и подгибался, и мне никак не удавалось его как следует вколотить. Я подправлял его клещами и вбивал. Вбивал и подправлял. Я воевал с гвоздём.
В дверь постучали. Я открыл.
— Прекратите бить в стену, — возмущённо сказала соседка, — что вы там делаете?
— Ничего… — сказал я, тяжело дыша.
— Перестаньте немедленно.
— Нет, я ему покажу!
— Кому?
— Гвоздю.
— А что с ним?
— Гнётся. Он всё время гнётся. Я его забью!
— Бессовестный мальчишка, — возмутилась соседка, переходя на ты, — если тебе нужен гвоздь, то скажи.
Она тут же притащила горсть гвоздей. Совсем новых. Как я сразу не догадался у неё попросить!
— Вот, возьми любой гвоздь. А тот оставь в покое.
— На этот гвоздь мне нечего злиться, а с тем гвоздём я рассчитаюсь.
— Где это видано, чтобы с гвоздями рассчитывались! — сказала соседка.
— Всё равно мне теперь нечего вешать на ваш гвоздь…
— Ну, смотри мне! — Она ушла. А я лёг на кровать и укрылся одеялом с головой. Мне жалко было плитки. Я ненавидел гвоздь. Мне не хотелось есть. Ведь виноват был я. И я уснул.
Во сне мне снились гвозди, которые сами вбиваются в стену, картошка, которая никогда не сгорает, и плитки, которые ничем не разобьёшь.
Сплошные чудеса!
Во сне всё было хорошо, но на самом-то деле всё было плохо…
Да, многого я делать не умею…
Сам не знал…
Мальчик Саня приехал с мамой на дачу, и у него начались новые дни.
Он беспрерывно носился с ребятами по пляжу, купался, играл, а к вечеру спрашивал маму:
— Что мне теперь делать?
Это был неутомимый мальчишка, он нисколько не уставал.
Мама ему отвечала в таких случаях:
— А теперь ты отдохни.
От маминых слов он сейчас же убегал к ребятам, но ребята все разбредались по домам, и юн продолжал играть сам с собой. С самим собой ему играть быстро надоедало, и он кричал маме в окно:
— А что мне теперь делать?! Мама брала его за руку, приводила домой и укладывала в постель, но он сейчас же вскакивал и спрашивал со слезами:
— А теперь что мне делать?!
Он долго не мог уснуть, вспоминая прошедший день: замечательный тёплый песок, зелёно-синее море; как он залезал в лодки и катера, представлял, что плывёт в дальние страны, хотя лодки и катера покачивались на привязи и никуда не плыли. Как он катался на велосипеде по тропинкам леса и даже налетел на дерево, но всё благополучно обошлось. Как он быстро и ловко промчался через рыболовецкий совхоз, куда вход категорически воспрещён. И многое, многое другое.
А утром начиналось всё сначала, и опять к вечеру он спрашивал маму:
— А что мне теперь делать? И мама ему снова отвечала:
— Отдохни.
Но он не хотел отдыхать. Он сказал:
— Как жаль, что я не могу ходить на руках! Я вымыл бы в заливе ноги и пришёл на руках домой. И мне не пришлось бы дома мыть ноги.
— Тогда пришлось бы мыть руки, — сказала мама.
— Я мог бы вымыть руки, раз мне нечего делать. После лета он приехал с мамой домой и сейчас же спросил:
— Что мне делать?
— Завтра тебе в первый класс, — сказала мама, — ведь ты хорошо отдохнул.
— Разве я отдыхал? — удивился Саня.
— Сейчас хоть отдохни, — сказала мама.
— Скорей бы в школу! — вздохнул он. — Тогда бы я знал, что мне делать! — И он побежал во двор к ребятам рассказывать, как он отдыхал летом.
Да отдохни ты, Саня!
До войны Никита любил рисовать, особенно природу. Он даже занимался во Дворце пионеров в изобразительном кружке, и когда приезжал с родителями на дачу, не расставался с красками.
